Показало оно ее и в Мексике — другом бастионе антиклерикализма. Правившая там Институционально-революционная партия, столкнувшись с тяжелейшим нефтяным кризисом 1982 года (усугубленным спустя три года страшным землетрясением), пошла на либеральные реформы в экономике и урегулировала отношения с церковью. Президент Карлос Салинас, победивший на выборах 1988 года, пригласил Иоанна Павла II на открытие одного благотворительного проекта. Слово Божье проникло даже в затверделые сердца мексиканских политиков! Понтифик откликнулся на приглашение и в мае 1990 года совершил еще одну — триумфальную! — поездку в Мексику, заодно посетив и Кюрасао. Прямым следствием этой поездки стало повышение уровня дипломатических отношений с Мексикой до нунциатуры, что произошло в сентябре 1992 года.
Реальный социализм в Европе доживал последние дни. Трещал по швам Советский Союз. Центральная власть так ослабла, что не смогла даже провести на всей территории страны мартовский референдум 1991 года о сохранении СССР: его проигнорировали прибалтийские республики, а также Грузия, Армения и Молдавия. Поднималась волна межэтнических столкновений в Нагорном Карабахе, Приднестровье, Южной Осетии, Абхазии, Ферганской долине. Сохранялась тяжелая обстановка в Риге и литовских городах, где милицейский спецназ разгонял манифестации сторонников независимости. РСФСР — и та взяла курс на обособление: 12 июня 1990 года ее Верховный совет во главе с недавно избранным председателем Борисом Ельциным принял декларацию о суверенитете.
В январе 1990 года распался Союз коммунистов Югославии. К декабрю того же года сторонники сохранения федерации остались у власти только в Сербии и Черногории. С марта 1991 года начались сербско-хорватские вооруженные стычки, вскоре переросшие в войну. Рухнула коммунистическая диктатура и в Албании — заповеднике сталинизма на берегу Адриатики. Второго июля 1990 года пятитысячная толпа прорвалась на территорию нескольких посольств, чтобы получить убежище. В декабре произошло массовое восстание в Тиране, вынудившее власти дать санкцию на создание других партий. Мотором революции здесь, как и в Польше, выступили независимые профсоюзы, образованные тогда же, в декабре 1990 года. Спустя два месяца, 20 февраля 1991 года многотысячная толпа рабочих повалила статую Энвера Ходжи на площади Скандербега в столице страны. Первые свободные выборы, прошедшие в апреле, дали победу коммунистам, но их противники заявили о подтасовках и организовали всеобщую забастовку. Вскоре под давлением масс было образовано переходное правительство.
Двадцать первого июля 1990 года на Потсдамской площади Берлина состоялся грандиозный концерт Роджера Уотерса с участием приглашенных звезд: Синди Лаупер, Шиннед О’Коннор, Брайана Адамса и группы «Скорпионс», уже прославившейся гимном в честь перестройки «Ветер перемен». Никогда еще аллегорический образ стены, придуманный рокерами из «Пинк Флойд», не выглядел столь впечатляюще. Через три месяца, 3 октября, ГДР влилась в ФРГ. На карте Европы вновь появилась единая Германия.
Скорость перемен испугала даже западных лидеров. Еще в конце 1989 года ни Маргарет Тэтчер, ни Франсуа Миттеран, ни Джулио Андреотти не помышляли об объединении Германии. Итальянский премьер, чрезвычайно чувствительный к призракам пангерманизма, даже спустя две недели после прорыва Берлинской стены заверял сограждан, что «сегодня существование немецкого народа в двух государствах является фактом, который не подлежит обсуждению». Горбачев тоже не ожидал, что поднимется такой вихрь. Во время итальянского визита он говорил Войтыле и Андреотти, что стремление к воссоединению немецких государств абсурдно[1033]. И вот, спустя неполный год, этот «абсурд» осуществился.
Восьмого ноября 1990 года свои верительные грамоты представил римскому папе посол единой Германии. Это дало повод Войтыле провозгласить в приветственной речи, что Вторая мировая наконец закончена, но христиане тем не менее должны чувствовать раскаяние перед евреями, их старшими братьями, и постоянно размышлять над этим. Таких слов от Иоанна Павла II не ожидали. Раскаяние христиан? Ведь еще недавно, посещая ФРГ, Войтыла делал акцент на мученичестве немецкого клира, страдавшего от нацистских неоязычников, а теперь вдруг заговорил о коллективной вине христиан за Холокост. Поистине, римский папа умел удивлять.
Восемнадцатого ноября состоялся второй визит Горбачева в Ватикан. На этот раз советский лидер спешил на совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (то самое, где объявят об окончании холодной войны) и по пути заглянул в Италию, чтобы обсудить с Джулио Андреотти, занимавшим тогда пост председателя Совета Европейского сообщества, конфликт в Персидском заливе. Оба политика выступали за мирное разрешение вопроса, римский папа тоже призывал к этому.
К моменту второй встречи с понтификом Горбачев уже был так подкован, что цитировал стихи из Библии[1034]. Теперь он был лауреатом Нобелевской премии мира и вдобавок мог козырнуть перед Войтылой недавно принятым в СССР законом о свободе совести и религиозных организаций. Аудиенция носила личный характер, после нее не прозвучало никаких речей для прессы. Сам генеральный секретарь в своих мемуарах не упоминает об этой встрече.
Иоанн Павел II мог чувствовать удовлетворение — исполнялось то, что он давно пророчил. Но понтифик не испытывал радости. Напротив, его терзала тревога за будущее. Ежегодное обращение к дипломатическому корпусу, с которым он выступил в середине января 1991 года, по мнению сотрудников советского МИДа, «<…> носило пессимистический и даже апокалиптический характер… Подобный подход Ватикана становится, похоже, обычным явлением… Либо европейцы… сумеют спастись вместе, либо все вместе погибнут <…> Основная установка, данная Иоанном Павлом II на 1991 год, заключается… в том, чтобы в отличие от 1990 года, ставшего годом свободы, 1991 год стал годом солидарности. Слово солидарность, судя по всему, прочно вошло в золотой фонд лексикона главы римско-католической церкви»[1035].
Похожие чувства переполняли и кардиналов. На состоявшейся 4–7 апреля 1991 года консистории они пришли к выводу, что западная культура переживает переломный момент. Однако он никак не связан с крушением социалистического лагеря. Папских чиновников беспокоило другое: аборты, эвтаназия и опасные научные эксперименты. Все это, по их мнению, ставило под угрозу ценность человеческой жизни. Ратцингер считал, что корень бед следовало искать в «равнодушной свободе» и отсутствии незыблемых моральных норм, отброшенных во имя принципа терпимости. Поэтому кардиналы настоятельно предлагали римскому папе поднять голос в защиту жизни[1036]. Войтыла не остался глух к словам пурпуроносцев. Спустя четыре года он посвятит этому вопросу очередную энциклику — «Evangelium vitae» («Евангелие жизни»). Но пока его отвлекали другие дела.
Первого мая 1991 года вышла энциклика «Centesimus annus» («Сотый год»), приуроченная к столетию со дня издания энциклики Льва XIII «Rerum novarum». Первое мая — День международной солидарности трудящихся, один из главных праздников стран соцлагеря. В этом можно было бы увидеть насмешку истории, если бы не тот факт, что Лев XIII как раз и обнародовал свою энциклику под впечатлением от первомайских демонстраций, устроенных рабочими по призыву II Интернационала. В 1890 году день 1 мая впервые отмечался как День солидарности рабочих всего мира. Спустя сто лет история замкнула кольцо.
В подготовке энциклики первосвященнику помогал все тот же Совет справедливости и мира, а точнее его вице-председатель Хорхе Мехия, который с рядом сотрудников составлял и «Sollicitudo Rei Socialis». Совет организовал 5 ноября 1990 года встречу Войтылы с видными экономистами, среди которых были нобелевский лауреат Кеннет Эрроу, экс-советник Никсона Хендрик Хутхаккер, глава Экономического совета при польском правительстве Витольд Тшецяковский и другие. Анализ взглядов этих людей, представленный Советом справедливости и мира, послужил фундаментом для экономической части энциклики. Правда, Иоанн Павел II как поклонник философской антропологии посмотрел на экономические явления через призму персонализма и интересов личности.
Ключевыми факторами падения советского социализма Иоанн Павел II видел пренебрежение правами трудящихся, экономическую неэффективность, но прежде всего — атеизм. Любая система без Бога обречена, утверждал он. Именно безудержный материализм заставляет относиться к человеку и его труду как к товару. Таким образом вместо освобождения, которое провозглашал марксизм, человек получил еще большее подчинение, только на этот раз не капиталисту, а государству. В такой системе общественная жизнь неизбежно замирает, что ведет к ослаблению самой системы. Потому-то и рухнул советский блок. Однако победители рано радуются. Многие в Европе склонны объяснять победу капитализма тем, что он сумел удовлетворить материальные потребности людей. Но такой взгляд — все то же наследие рационализма эпохи Просвещения, когда человека начали воспринимать механически, как порождение законов природы. Если победители не хотят разделить судьбу побежденных, им следует обратиться к своим духовным корням, то есть к христианству. Лишь наличие высшей, незыблемой правды дает основания для морали и нравственности, без которых невозможна устойчивая демократия. Иначе говоря, у основ демократии должно стоять христианство, а не юридические нормы — всякая конституция должна включать в себя десять заповедей, жизнь же следует регулировать библейскими установлениями. В связи с этим показательна судьба Веймарской республики — превосходно выстроенной структуры, не имевшей никаких духовных опор и потому рухнувшей. Чтобы это не повторилось, нужно неустанно прививать всем добродетель солидарности, например упразднить все военные блоки, возникшие в период холодной войны, а освободившиеся средства бросить на помощь бывшим членам соцлагеря и странам третьего мира. Третий мир страдает от пережитков колониализма, когда из‐за племенного мышления реальное управление странами находится в руках «чужих сил», а экономику контролируют иностранные компании. Все это приводит к бесконечным войнам, росту национализма и милитаризма. Ошибочно полагать, будто от этих бедствий страны третьего мира могут спасти правые диктатуры, ведь они точно так же отстраняют общество от решения своей судьбы и повторяют ошибку марксистов