рно рассылал на Великий четверг начиная с 1982 года, оказалось недостаточно, чтобы оживить деятельность клира. В октябре 1990 года проблему обсуждал Восьмой синод епископов. Его итогом стало послание «Pastores dabo vobis» («И дам вам пастырей»), опубликованное 25 марта 1992 года. Это самый обширный из всех папских документов времен Иоанна Павла II.
Понтифик в нем категоричен. Никакой отмены целибата или демократизации церкви! Не в них причина кризиса, а в воздействии масскультуры (то, что ему тщетно доказывали итальянские иерархи в начале 1980‐х годов). Это воздействие, по мнению Войтылы, приводило к следующим порокам: наивному рационализму (то есть отрицанию реальности библейских событий), узкому индивидуализму, атеизму и абсолютизации свободы личности, отвергающей высшую правду. Решение проблемы он видел в том, чтобы каждый священник как часть созданной Христом церкви стал вторым Иисусом, ибо рукоположение уже означает уподобление Христу. Забудьте о карьерных амбициях! — убеждал Иоанн Павел II. Бог призвал вас, и вы должны подчиниться Его воле!
Удивительно, но Войтыла искал выход из кадрового кризиса не в смягчении требований к добровольцам, а в ужесточении правил. Желания самого человека присоединиться к клиру мало, говорил он. Необходимо еще согласие местного епископа. Кроме того, семинариям следует установить для поступающих подготовительный курс в один или два года и повысить стандарты образования.
Первосвященника не остановило даже возражение латиноамериканских прелатов, которые говорили, что протестанты берут верх именно благодаря конвейерному выпуску пасторов, пусть и поверхностно образованных, зато эффективных в пропаганде. Понтифик требовал самоотречения и святости. Иначе и смысла нет идти в слуги Божьи! И ему удалось переломить печальную тенденцию! К октябрю 2017 года число католических священников выросло на 11 000 человек в сравнении с 1995 годом. «Это — лучший пастырь для новопризванных, какого церковь когда-либо имела», — с восхищением отозвался спустя несколько лет один из кардиналов римской курии[1088]. Впрочем, остановить неуклонное падение численности большинства монашеских орденов даже он оказался не в силах[1089].
Семнадцатого мая 1992 года Иоанн Павел II причислил к лику блаженных основоположника «Опус Деи» Хосемария Эскриву и суданскую монашку Джузеппину Бахиту — невольницу, которая приняла в Италии постриг и всячески популяризировала свой опыт прихода к Христу. Беатификация Бахиты имела политическую окраску — с 1983 года в Судане полыхало восстание черных христиан против исламского правительства. Но мировые СМИ сосредоточили внимание на Эскриве, обрушив огонь критики на римского папу за «поспешность» его решения — со дня смерти падре прошло всего семнадцать лет; к тому же были нарушены процедуры — оставлен без внимания протест одного из членов церковного суда[1090]. Истинной причиной обвинений было, конечно, не это, а сомнительная репутация «Опус Деи» в глазах части прессы и духовенства. Влияния этой организации опасался даже профессор Свежавский, который в письмах сановному другу не скрывал, что крайне озабочен проникновением «Опус Деи» в Польшу, — мол, духовенство здесь и без того ведет себя так, будто соборных реформ не было, поглядывает на «люд Божий» свысока, вмешивается в общественную жизнь, мнит себя стражем национальных интересов, а тут еще эти подозрительные фанатики из‐за границы[1091].
Призыв к святости, как известно, распространялся не только на клир, но и на мирян. Миссионером может стать любой, если живет по заветам Христа. «В истории уже случалось, что римский папа не чувствовал себя в одиночестве исключительно благодаря светским людям», — заметил как-то Иоанн Павел II в беседе с одним из бывших учеников, имея в виду период арианской ереси[1092].
Кроме миссионеров, для успешной евангелизации нужно также и популярное руководство, объясняющее основы веры, — катехизис. Предыдущий, изданный еще при Пие X, изрядно устарел — хотя бы потому, что имел своей целью побороть модернизм, который спустя полвека превратился в господствующее течение в католичестве. Новый, или Голландский, катехизис, увидевший свет в 1966 году, наоборот, слишком ударился в модернизм, уделив непомерно много места нехристианским философиям, социальным и экологическим проблемам. Его публикация породила острую полемику, в которой позиции авторов катехизиса защищал, например, знаменитый Шиллебекс[1093].
Наконец 11 октября 1992 года увидел свет первый со времен Тридентского собора официальный катехизис римско-католической церкви. Целых семь лет его составляли несколько назначенных Иоанном Павлом II епархиальных епископов во главе с преподавателем Фрайбургского университета, австрийским доминиканцем Кристофом Шенборном — соратником Ратцингера по журналу «Коммунио». Последний как раз и осуществлял надзор за работой, возглавив особую комиссию из двенадцати кардиналов и епископов. Войтыла не принимал прямого участия в написании катехизиса. Однако авторы много почерпнули из его текстов, ссылаясь на них чаще, чем на труды какого-либо другого понтифика. Как и катехизис голландцев, этот вернулся к традиции Тридентского собора излагать содержание католического вероучения последовательно, по главам, а не в виде вопросов и ответов. Новый катехизис неплохо продавался в США и Франции, очень хорошо — на Филиппинах и в Индии, а вот немецкоязычные потребители остались к нему в целом равнодушны[1094].
Голландский катехизис среди прочего обвиняли в неясности и расплывчатости, когда он затрагивал научные темы, выходившие за рамки христианского учения. Соотнесение науки и веры — эту проблему тоже пришлось решать Войтыле. Приближался юбилей смерти Галилея, и понтифик, любивший символические жесты, не мог остаться в стороне от такого события. Тридцать первого октября 1992 года в присутствии кардиналов и дипломатического корпуса Иоанн Павел II принял в Королевском зале Ватикана членов Папской академии наук, чтобы выслушать отчет кардинала Поля Пупара (председателя Папского совета по делам культуры) о казусе Галилея. Комиссия во главе с Пупаром уже одиннадцатый год работала над делом знаменитого ученого и теперь, как раз к юбилею, подготовила рапорт.
Осуждение Галилея — одна из самых щекотливых тем истории римско-католической церкви. Многое из того, о чем говорил он, оказалось правдой, а его судьи, стоявшие на страже христианской ортодоксии, ошибались. Но ведь они действовали от имени церкви! Как же так? Неужели творение Христа может выступать против правды? Грех даже и думать так! Выходит, детище Христово подвержено искусам тварного мира с его суетой и аморальностью. Вплоть до Второго Ватиканского собора ни один понтифик не мог и помыслить о чем-то подобном. Признавать ущербность церкви — почти то же самое, что признавать ущербность Сына Человеческого. Кто же пойдет на такое? Даже собор отделался туманным заявлением по этому поводу, умудрившись в своем решении по делу Галилея не упомянуть имени ученого[1095]. Но Войтыла не только пошел, но и обставил этот шаг с максимальной торжественностью.
Впрочем, комиссия постаралась спасти лицо церкви. Пупар обратил внимание собравшихся, что в ходе процесса даже кардинал Роберто Беллармин, когда-то добившийся сожжения Джордано Бруно, предлагал сохранять осторожность в вердикте и ограничиться утверждением, что «мы чего-то не понимаем», нежели что теория Коперника, защищаемая Галилеем, ложна. Однако суд решил иначе, увидев в покушении на геоцентрическую систему подрыв авторитета церкви. «Ныне, святой отец, необходимо покорно признать те ошибки», — подвел итог Пупар.
Пересмотр дела Галилея — не просто исправление старой несправедливости. Для Иоанна Павла II это был прецедент: теология не должна противоречить науке. Если что-то доказанное учеными не вписывается в богословские представления, следует пересмотреть эти представления, а не преследовать ученых. Заодно этот прецедент помог, как считал Войтыла, развенчать миф, будто церковь враждебна науке. Отнюдь нет, они должны развиваться во взаимопонимании и уважении друг к другу[1096]. Римский папа оказался смелее, чем голландские богословы! Впрочем, на то он и римский папа — высший и непогрешимый авторитет в вероисповедальных вопросах.
Первого марта 1992 года в Боснии и Герцеговине прошел референдум, поддержавший выход республики из состава Югославии. Спустя несколько дней в Сараеве начались бои мусульманских боевиков с подразделениями югославской армии, а 5 апреля город оказался в плотном кольце сербских отрядов. В республику вошли части хорватской армии, чтобы поддержать единоверцев, проживавших в Герцеговине. Бои и кровавые этнические чистки охватили всю страну. Двадцать шестого мая хорваты прорвали блокаду Дубровника, отбросив югославские части. На следующий день неизвестные обстреляли из миномета очередь за хлебом возле католического собора в Сараеве. Ответственной за преступление Совет Безопасности ООН признал сербскую сторону, вследствие чего 30 мая ввел санкции против обновленной Югославии.
Схватка между христианами и мусульманами происходила не только на Балканах. В Нагорном Карабахе полыхала не менее ожесточенная война, сопровождаемая изгнанием иноверцев с насиженных мест. Двадцать пятого — двадцать шестого февраля 1992 года армянские отряды устроили резню азербайджанцев в селе Ходжалы. Азербайджанцы не оставались в долгу — обстреливали Степанакерт из реактивных установок «Град».