Христианам тоже доставалось. За один только 1999 год в стране произошло до ста нападений на них. Активисты правящей партии требовали неукоснительно выполнять запрет на смену веры. Из-за этого власти запретили возвращаться в страну Регине Воронецкой, «польской матери Терезе», которая еще в 1977 году основала здесь небольшой монашеский орден для работы с семьями. Националисты, кроме того, настаивали на извинениях Ватикана за преступления колонизаторов, главным образом — португальцев, которые в свое время насильно приводили туземцев к крещению. Вопрос крайне неудобный для римского первосвященника, ведь среди этих португальцев находился святой Франциск Ксаверий, ретивый христианизатор и первый миссионер в Японии. Его нетленные мощи до сих пор хранятся на Гоа.
«Ни одна культура не выживет, если претендует на исключительность», — написал римский папа по-английски в книге почетных гостей, посетив мавзолей Махатмы Ганди. Это — слова самого Ганди, и они как нельзя лучше вписывались в экуменическую линию Святого престола. Там же, в мавзолее, Войтыла имел возможность узреть слияние культур во всей красе: среди встречавших его была Соня Ганди, итальянская католичка и вдова премьера Раджива Ганди, только что избранная лидером оппозиции в нижней палате парламента. Этот факт красноречиво показывал, что Индию нельзя воспринимать упрощенно. Как в любой стране, там имелись свои фанатики и свои умеренные. К римскому папе здешние лидеры относились с подчеркнутым уважением. Премьер-министр Атал Бихари Ваджпаи, ярый индуист, заверил его на встрече в президентском дворце, что Индия — светское государство и не оказывает предпочтения никакой вере. Это можно было бы счесть за пустой жест вежливости, когда бы там же, в Дели, Иоанну Павлу II не организовали встречу с лидерами самых разных религий: христианами, индуистами, мусульманами, джайнами, иудеями, сикхами. Встреча проходила в помпезном комплексе Виджиян Бхаван, используемом правительством для важнейших мероприятий. Один из индуистских святителей Уттар-Прадеша (штата, где, между прочим, находится крупнейший в Азии исламский университет) Свами Мадхавананда Сарасвати, бритый наголо, в оранжевой накидке, взял римского папу за руку и поднял ее над головой: «Ты святой, святой, святой понтифик, прибывший к нам из Рима!» А представитель джайнов предложил создать религиозную ООН для решения вероисповедальных конфликтов[1311].
Индия не укладывалась ни в какие стереотипы. В то время как силу в ней набирали традиционалисты (среди которых встречались даже поклонники Натхурама Гондзе — убийцы Махатмы Ганди), президентом стал выходец из касты неприкасаемых Кочерил Раман Нараянан, первый представитель народа малаяли на этом посту. А ядерными испытаниями 1998 года руководил мусульманин Авул Пакир Джайнулабдин Абдул Калам, «ракетный человек Индии», который в 2002 году еще и занял кресло главы государства. Население этого субконтинента, вмещавшего в себя языки и религии со всего света, демонстрировало невероятную гибкость и способность к диалогу. Здесь тоже случались кровавые теракты и массовые столкновения, но разве можно это было сравнить с пятнадцатилетним побоищем, учиненным в столь же многоконфессиональном Ливане?
Экуменическая деятельность римского папы не оттеснила на второй план другой принципиальной проблемы — места церкви в современном мире. Одиннадцатого июня, закрывая в Варшаве заседания Второго пленарного синода польских епископов, Иоанн Павел II призвал активно нести в массы слово Божие, а не ограничиваться частной жизнью паствы. Если вы воспринимаете церковь как обычное учреждение, а веру — как вопрос личных убеждений, говорил понтифик, вы продолжаете традиции тоталитаризма[1312]. Оно и понятно. Для римского папы церковь была творением Христа, созданным для спасения человечества. Отказываться от этой роли означало для Войтылы предать ту миссию, ради которой церковь и была создана.
В том же духе высказывались и участники Второго синода епископов Европы, собравшиеся 1 октября 1999 года. Иерархи (и понтифик в том числе) с горечью отмечали, что победа духа над материей, свершившаяся в 1989 году, в значительной мере растрачена. Диктатуры уступили место мафиям, а экономики стран Центральной и Восточной Европы так и не сравнялись с западными. Зато они разделили общую беду — растущую безработицу. Вместо единения налицо всплеск национализма и государственного эгоизма. Причина же этого в том, что «бархатные» революции не помогли преодолеть порочную версию гуманизма, при которой пунктом отсчета является человек, а не Бог. Радикальный либерализм в этом смысле ничем не лучше марксизма, как указывал, например, архиепископ Мадрида Антонио Мария Роуко Варела. Опольский епископ Альфонс Носсоль, развивая эту логику, взялся отстаивать право церкви вмешиваться в политику, чтобы не оставлять ее на откуп посткоммунистам[1313]. Но это уже был явный перехлест (хотя вполне согласный с традициями духовенства в Польше). Войтыла напирал на другое: церковь должна быть моральным ориентиром и способствовать объединению Европы вокруг христианских ценностей. Эту свою идею-фикс он в который уже раз повторил в сентябре, посетив Словению, где беатифицировал первого уроженца тех мест — Антония Мартина Сломшека, основоположника братства святых Кирилла и Мефодия, известного своей экуменической деятельностью. Посещение Словении заодно дало повод еще раз напомнить о том, что патриотизм и национализм — не одно и то же[1314].
Неутихавшие войны в бывшей Югославии прямо-таки физически ранили понтифика, на корню разрушая работу по консолидации Европы. Весь май 1999 года католический клир по его поручению возносил молитвы за мир на Балканах. В июне бомбежки Сербии закончились, как закончились и боевые действия в Косово. Вспыхнувшая очень скоро война в Чечне, как и операция индийских войск против кашмирских сепаратистов, не нашла такого горячего отклика в Ватикане. Оно и понятно — эти конфликты разгорелись не на европейской земле, и хоть заслуживали осуждения (как всякое кровопролитие), не препятствовали наметившемуся сближению христианских стран.
Иногда народы отказывались уважать и любить
своих сестер и братьев иной расы и веры;
они отрицали фундаментальные права людей и наций.
Но ты по-прежнему предлагал всем приобщиться величия спасительной Истины.
Мы взираем на тебя, о Христос, Врата Жизни,
и мы благодарим тебя за чудеса,
посылаемые каждому поколению[1315].
Это речитатив из рождественского послания Иоанна Павла II «Городу и миру» в 1999 году. Открытие Святых врат ватиканской базилики в тот год впервые сопровождалось прямой трансляцией из пяти городов в разных частях света — Дублина, Вашингтона, Гаваны, Вифлеема и Веллингтона. Итальянское телевидение ради такого случая бесплатно вело эфир.
Журналисты из ватиканского пула тревожились, справится ли римский папа с напряжением. С 24 декабря по 6 января ему предстояло участвовать в 130 церемониях и встречах. А ведь он едва осилил визит в Грузию. У многих замерло сердце, когда согбенный понтифик под рев африканских рогов (заменявших иудейские трубы шофар) с трудом распахнул Святые врата.
Войтыла справился. Но наблюдала за этим не столь многочисленная аудитория, как надеялись организаторы. Всего полтора миллиарда — обычное дело для рождественской службы в Ватикане. Зрителей перед телевизорами не прибавилось нисколько, а вашингтонский собор и ботанический сад в Веллингтоне, откуда велась трансляция, зияли пустыми местами. Зато оправдали надежды кубинцы, заполнившие храм в Гаване.
В послании «Городу и миру» Иоанн Павел II вновь призвал отказаться от насилия, но на этот раз не упомянул ни одного конкретного конфликта. Между тем на окраине географической Европы как раз начался штурм Грозного. А в последний день года президент России Борис Ельцин потряс весь мир, добровольно оставив свой пост. «Я устал, я ухожу», — эти слова потом долгие годы повторяли его сограждане, удивляясь неожиданному поступку.
Пример Ельцина подстегнул неугомонного диссидента Ханса Кюнга порассуждать на тему отставки Иоанна Павла II. Как ни странно, немецкий богослов высказался решительно против такой перспективы, боясь, что живой Войтыла сумеет возвести на папский трон продолжателя своей политики, как это сделал Ельцин, поставив вместо себя Владимира Путина.
Интервью Кюнга увидело свет 11 января 2000 года на страницах «Ла Стампы». Днем раньше та же газета опубликовала мнение Витторио Мессори, по словам которого Войтыла переживал настоящую драму и всерьез размышлял, не удалиться ли ему ради блага церкви в какой-нибудь польский монастырь.
Оба интервью вышли на фоне скандала с высказываниями председателя Конференции немецкого епископата Карла Леманна на волнах германского радио, а вернее, с их интерпретацией падкими на горячие темы журналистами. Леманн осторожно допустил возможность добровольной отставки понтифика, хотя и оговорился, что не располагает на этот счет никакими точными данными. Слова майнцского епископа, который буквально только что, в 1999 году, уже навлек на себя гнев римского папы, поддержав участие католических консультативных центров в процедуре прерывания беременности, вызвали волну комментариев и протест итальянского духовенства[1316].
Войтыла, должно быть, завидовал Ельцину. Он тоже устал. Но уйти не мог. Ведь Господь выбрал его, чтобы он ввел церковь в третье тысячелетие. Эти слова Вышиньского никогда не выходили у него из головы.
Великое покаяние
Сотрудник парижской «Культуры» Юзеф Чапский в своих воспоминаниях о нацистском вторжении описал одного немецкого офицера, который брался пропустить его сестру с детьми через закрытую зону при условии, что мать воспитает своих отпрысков как верных граждан Третьего рейха. При этом офицер искренне полагал, что совершает акт м