[1400]. Но главное случилось 24 мая во владычном дворце Софии, где Иоанн Павел II встретился с предстоятелем болгарской церкви патриархом Максимом. Двадцать четвертое мая — День святых Кирилла и Мефодия, крупнейший болгарский праздник. Наконец-то Войтыла смог поведать о «двух легких Европы» в той стране, которая, как считается, и дала миру апостолов славян![1401] Этим шансом он воспользовался сполна, напомнив об общей традиции единого тогда еще христианства, а также о том, что солунские братья заручились в своей деятельности одобрением Рима[1402].
Подведение итогов, начавшееся в Болгарии, продолжилось в Италии и Польше. Понтифик словно торопился подбить дела, не желая оставлять долги. Шестнадцатого июня он канонизировал отца Пио, 6 октября — Хосемарию Эскриву. А между этими датами успел освятить в Кракове долгожданный санктуарий Милосердия Божьего — центр культа святой Фаустины Ковальской. Он сделал это в рамках восьмого паломничества на родину, теперь уже точно последнего.
«Я глубоко убежден, что если бы не Ты, мир был бы другим, а Лех Валенса не стал бы Лехом Валенсой», — написал бывший лидер «Солидарности» в 2000 году, поздравляя Иоанна Павла II с восьмидесятилетием[1403]. Мнение спорное, но то, что понтификат Войтылы вознес Центральную и Восточную Европу на глобальный уровень, несомненно. Павел VI тоже давал высокие посты выходцам из соцлагеря и цитировал православных философов, но лишь при Иоанне Павле II этот регион начал приобретать духовный вес, сравнимый с весом западной культуры (частью которой, впрочем, поляки всегда себя считали). Польские артисты и ученые на аудиенциях римского папы, польские флаги на папских литургиях, польские статьи на страницах итальянской прессы — все это стало обыденностью за те двадцать семь лет, что Войтыла занимал Святой престол. Имена Фаустины Ковальской, Юзефа Калиновского и Адама Хмелёвского теперь знал весь католический мир, а польские политики стали завсегдатаями ватиканских мероприятий.
На рубеже тысячелетий, когда Иоанн Павел II отмечал великий юбилей, польская нота звучала в ряду самых громких. К примеру, на специальной сессии синода для Европы в 1999 году одним из его трех вице-председателей был краковский архиепископ Франтишек Махарский, а одним из двух специальных секретарей — люблинский архиепископ Юзеф Жицинский. И это не считая самой польской делегации во главе с примасом Глемпом и того факта, что председателем синода также был поляк (римский папа). Настоящий польский диктат! Не терялись поляки и в скопище католиков-мирян. На юбилей апостольства светских лиц в конце ноября 2000 года прибыло немало земляков Войтылы, в том числе Мазовецкий, Сухоцкая и глава польского Центробанка Ханна Гронкевич-Вальц, которая в 1995 году при поддержке нескольких католических движений неудачно боролась за кресло президента. Сливки политической сцены![1404] До избрания Войтылы ничего подобного и представить было невозможно — достаточно вспомнить пренебрежительный отзыв Конгара о польских участниках собора или печальное замечание Фроссара о не лучшей репутации поляков во Франции. Теперь же польские иерархи принадлежали к числу самых влиятельных людей церкви, к полякам обращались за мнением касательно того или иного решения понтифика. День рождения Войтылы в 2000 году и последующие месяцы превратились в подлинные дни Польши в Риме: выступления фольклорных ансамблей на площади Святого Петра, массовое паломничество земляков во главе с политической верхушкой, телемосты с Вадовицами и Краковом, наконец интервью режиссера Кшиштофа Занусси (снявшего аж три фильма о Войтыле) газете «Коррьера делла Сера»[1405]. Да что Италия! Весь католический мир теперь обращал взор на Польшу, когда туда прибывал Иоанн Павел II.
На родине понтифика балом опять правили левые. «Предвыборная акция Солидарность» успела рассыпаться на соперничающие партии, вследствие чего в 2001 году парламентские выборы принесли решительную победу посткоммунистам во главе с Лешеком Миллером, который и стал премьером, традиционно сформировав коалицию с крестьянской партией. Клир столь же традиционно пытался воспрепятствовать успеху левых: за неделю до выборов с амвонов звучало послание епископата, в котором только «самые ограниченные люди» (по выражению Раковского) не распознали бы рекомендации не голосовать за партию Квасьневского и Миллера[1406]. Это отобрало у посткоммунистов несколько процентов, но не более.
И неудивительно: предыдущая власть загнала страну в экономический кризис, на фоне которого пробудилась ностальгия по старым временам. Среднестатистический поляк в начале XXI века был в 2,5 раза беднее, чем житель ЕС; уровень благосостояния в Польше в два раза уступал уровню Португалии и Греции — самых небогатых государств Евросоюза (для сравнения, в Словении этот уровень составлял 72% от среднестатистического по ЕС, в Чехии — 60%, в Венгрии — 52%, в Словакии — 48%). В 2002 году Польша, кроме того, поставила европейский рекорд безработицы — 19,3%![1407] Никакое слово епископата не могло сгладить этих печальных показателей. К тому же само это слово отнюдь не пользовалось таким весом, как могло показаться, глядя на то, какое число поляков считали себя верующими. В 2009 году, то есть всего через четыре года после общенациональной скорби по Войтыле, 58% опрошенных заявили, что не существует незыблемых понятий добра и зла, все зависит от конкретных обстоятельств, а значит, допустимы контрацепция, внебрачный секс, эвтаназия и аборты[1408].
Поляки уважали римского папу и клир, но не считали нужным следовать их указаниям в чем бы то ни было. Ежи Урбан, желчный ненавистник церкви, в преддверии восьмого паломничества понтифика в Польшу сподобился даже на демонстративное высмеивание Иоанна Павла II, назвав его «седовласым божком», «затухающим старцем» и «ватиканским Брежневым». Возмущенная общественность привлекла его к суду, но в защиту Урбана выступили «Репортеры без границ» и Международный институт прессы в Вене. Дело затянулось до апреля 2005 года, когда журналиста, явно под впечатлением недавней кончины Войтылы, все-таки признали виновным, хотя даже приглашенный судом эксперт церковного права выступал с иным мнением.
Лешек Миллер прибыл в Ватикан уже в начале января 2002 года. На папской аудиенции он принялся расписывать свои заслуги в деле ратификации конкордата и убеждать понтифика, что прежние разногласия, вызванные этим документом, канули в Лету. Ведущий польских теленовостей, рассказывая о встрече, напирал на то, что очередное паломничество римского папы на родину состоится в 2003 году, как раз перед референдумом о вступлении Польши в ЕС. Но случилось иначе. Войтыла, видимо, боялся не успеть. Силы оставляли его с каждым днем.
Как раз в январе 2002 года, через неделю после разговора с Миллером, Иоанн Павел II на встрече с дипломатическим корпусом похвалил введение единой европейской валюты и курс на расширение ЕС, но огорчился, что среди партнеров, которые, по мысли Европейского совета, должны были обсудить Лаакенскую декларацию о будущем ЕС (принятую 15 декабря 2001 года), не упомянуты сообщества верующих. Ранее Святой престол раскритиковал Хартию Евросоюза об основных правах, упрекнув ее авторов в умолчании о роли церквей и иных религиозных объединений. Не нравилась римскому папе и семейная политика ЕС (однополые браки, аборты, манипуляции с эмбрионами)[1409]. И все же он оставался евроэнтузиастом — на свой, религиозный, лад. И этим отличался от массы польских правых, в том числе в лоне церкви (хотя бы от Генрика Янковского).
Горизонт темнеет
«Горизонт темнеет, и многие из тех, кто прошел долгий путь к свободе и переменам девяностых, ныне с удивлением обнаруживают в себе страх перед будущим, которое становится все менее определенным», — сказал римский папа 10 января 2002 года, обращаясь к послам, аккредитованным в Апостольской столице[1410]. Горизонт и впрямь темнел: человечество разгребало обломки холодной войны, в которых то и дело что-то взрывалось и вспыхивало. Раньше правила игры были понятны, теперь в дело все чаще вмешивалась случайность. И это выводило из себя не меньше угрозы ядерного апокалипсиса, так долго висевшей над планетой.
В этот-то период неясности, когда люди искали точку опоры, Войтыла освятил в Кракове санктуарий Божьего Милосердия, указав тем самым путь к спасению от вражды и страха за будущее. Милосердие — это не любовь. Близкий римскому папе философ Владислав Стружевский писал: «Объект милосердия — не красота, а беда. Мы не ждем взаимности или благодарности. Суть милосердия — незаинтересованность. У беды разные виды и измерения. Ее можно выводить из самой природы человека, из его хрупкости, из случайности нашего бытия и зыбкости человеческой судьбы. Бывает беда материальная и духовная, причиненная злом, а есть и такая, которая сама погрязает в греховности и зле»[1411].
О непостижимое и бездонное Милосердие Божье,
Кто достоин тебя обожать и прославить,
Величайшее достоинство Всемогущего Бога,
Ты — сладчайшая надежда грешника.
Этой цитатой из «Дневничка» Фаустины Ковальской Иоанн Павел II начал свою проповедь в новооткрытом санктуарии 17 августа 2002 года. Так он довел до конца еще одно дело своей жизни (сколько уже их было?). «В конце этой торжественной службы я хочу сказать, что у меня много воспоминаний, связанных с этим местом, — произнес Войтыла. — Особенно часто я приходил сюда во время оккупации, когда работал в Сольвее. По сей день помню эту дорогу, которая вела с Борка Фалецкого в Дембники, я по ней ходил ежедневно на смены, обутый в деревянные башмаки. Такие тогда носили. Можно ли было себе вообразить, что этот человек в деревяшках когда-нибудь освятит базилику Божьего Милосердия в краковских Лагевниках?»