Однако икона все же добралась до России. Этому предшествовала аудиенция римского папы, данная президенту Владимиру Путину 5 ноября 2003 года. В беседе Иоанн Павел II дипломатично не стал поднимать вопрос о выдворении из России священников, не имеющих ее гражданства. Зато поблагодарил российского лидера за помощь в сближении католичества и православия. Двадцать пятого августа следующего года, вознеся перед иконой молитву Богоматери на русском языке, он торжественно передал святой образ кардиналу Касперу, главе Папского совета по содействию христианскому единству. Через три дня, на праздник Успения Богородицы, кардинал вручил ее патриарху Алексию II во время литургии в Успенском соборе Кремля[1445]. То был, пожалуй, пик сближения России с Западом. Уже через несколько месяцев они вновь отшатнутся друг от друга, рассорившись из‐за взглядов на Оранжевую революцию на Украине.
Неудача с Монголией, между прочим, подвела черту под визитами Иоанна Павла II за пределы Европы. Здоровье уже не позволяло понтифику совершать дальние перелеты. Да что перелеты! Из-за артрита в правом колене он теперь не мог даже служить мессы стоя. Отныне во время литургий Войтыла сидел в инвалидном кресле с гидравлическим подъемником, чтобы совершать обряды у алтаря, не насилуя суставы. Устройство впервые опробовали на Страстной неделе 2003 года, в период, когда Иоанн Павел II чаще всего появлялся на публике[1446].
Но даже будучи в таком печальном состоянии, Войтыла не успокаивался. В начале мая он посетил Мадрид, с 5 по 9 июня совершил большое паломничество в Хорватию, 22 июня приземлился на один день в Баня-Луке (столице Республики Сербской в составе Боснии и Герцеговины), а вторую годовщину теракта 11 сентября встретил в Словакии. Каждое из этих паломничеств, разумеется, имело свою специфику, но сквозной темой через них проходил призыв строить единую Европу на христианском основании. Крайне актуальный для понтифика вопрос ввиду начавшихся тогда дебатов вокруг проекта конституции Евросоюза[1447].
Наряду с войной в Ираке это была вторая важнейшая тема, занимавшая наместника святого Петра в тот год. Он обратился к ней 19 мая во время аудиенции для польских паломников, затем посвятил ей несколько летних молитв «Ангел Господень», кроме того, поднял эту тему в послесинодальном послании «Ecclesia in Europa» («Церковь в Европе»), изданном 28 июня по итогам прошедшего четырьмя годами раньше синода епископов.
Бывший президент Франции Валери Жискар д’Эстен, возглавлявший комиссию по подготовке европейской конституции, полагал недопустимым включать в проект какие-либо упоминания о религии (хотя сам был верным католиком). Того же мнения держался и действующий глава Французского государства Жак Ширак. Оба они представляли правый фланг, но в данном случае оказались в одной лодке с социалистами и другими западноевропейскими левыми[1448]. В Польше расклад был иной. Здесь находившиеся у власти посткоммунисты предпочитали не спорить с римским папой в преддверии референдума о вхождении страны в Евросоюз. Квасьневский даже прибыл с массами паломников в Рим на очередной день рождения Войтылы.
Девятнадцатого мая 2003 года Иоанн Павел II дал специальную аудиенцию соотечественникам. «Не будет единства Европы, пока она не станет общей духом, — повторил он слова, сказанные в 1997 году в Гнезно. — Этот прочнейший фундамент единства давало Европе и укрепляло в веках христианство со своим Евангелием, со своим пониманием человека и вкладом в историю народов. Это не присвоение истории. История Европы — огромная река со многими притоками. Ее богатство зиждется на разнообразии традиций. Основа европейского самосознания строится на христианстве <…> Мне известно, что есть много противников интеграции. Я ценю их заботу о сохранении культурной и религиозной самостоятельности нашего народа. Разделяю их беспокойство за экономический расклад, в котором Польша, разоренная годами грабительского хозяйствования минувшей эпохи, представляется страной с большими ресурсами, но с малыми возможностями. Должен, однако, подчеркнуть, что Польша всегда была важной частью этого сообщества, которое, правда, испытывает разного рода кризисы, но которое составляет единую семью народов, опирающуюся на общую христианскую традицию <…> Европе нужна Польша. Церковь в Европе взыскует польской приверженности вере. А Польше нужна Европа»[1449].
В августе 2003 года Италия изнывала от нестерпимой жары. Летняя резиденция римских пап не оборудована кондиционерами, и Войтыла, уже едва двигавшийся, был как в чаду. Врачи хотели сделать ему операцию, чтобы вылечить папский артрит, но не рискнули подвергать анестезии больного синдромом Паркинсона.
Одиннадцатого сентября, приземлившись в Словакии, Иоанн Павел II не смог закончить приветственную речь на летном поле — силы покинули его. А впереди римского папу ждала очередная серия грандиозных мероприятий, теперь уже в честь 25-летия понтификата! Лицезрение сидящего в инвалидной коляске полупарализованного человека с тиарой на бессильно склоненной голове, что-то с трудом читавшего с листка в трясущейся руке, вызывало лишь грусть. Однако Войтыла выдержал и этот марафон. Шестнадцатого октября во время литургии на площади Святого Петра он подписал послание «Pastores gregis» («Пастыри овчарни»), подытожившее синод 2001 года по делам епископов. Спустя три дня беатифицировал мать Терезу на удивительной церемонии, включавшей песни и танцы по индийскому обычаю. А 21 октября на очередной консистории произвел в кардиналы сразу тридцать иерархов[1450].
В ноябре 2003 года Италия ощутила дыхание войны — теракт в иракской Эль-Насирии унес жизни девятнадцати ее граждан. В марте следующего года взрывы в Мадриде подвели черту под испанским участием в строительстве демократии на берегах Тигра и Евфрата. Заодно они погубили политическую карьеру премьер-министра Аснара — одного из немногих союзников римского папы в вопросе европейской конституции. Зато верность понтифику хранила управляемая левыми Польша: еще 17 октября 2003 года Квасьневский на личной встрече гарантировал Иоанну Павлу II, что его родина будет отстаивать пункт о христианских корнях европейского единства в проекте конституции[1451].
В свое время, когда только готовилось вторжение в Ирак, американцев дружно поддержали бывшие страны соцлагеря: Румыния, Чехия, Польша, Словакия и другие. Ширак назвал их позицию инфантильной, намекнув, что ими движет одно лишь желание услужить Вашингтону и показать себя большими демократами, чем «старые демократии». Польский министр иностранных дел Влодзимеж Цимошевич высокопарно возразил на это, что в Европе нет молодых и старых демократий.
Однако жизнь показала правоту французского президента. Посткоммунисты в Варшаве и впрямь думали только о сиюминутных выгодах. В экономике они предали забвению левые лозунги и повели себя как завзятые либералы, когда начали урезать социальные программы в пользу стабилизации финансовой системы; во внутренней политике точно так же отринули прежний антиклерикализм и кинулись в объятия церкви; во внешней политике не упускали случая показать преданность НАТО — тому самому блоку, который еще пятнадцать лет назад величали орудием американского империализма и западногерманского реваншизма. Никаких принципов, школа Герека в действии! Сам Герек, правда, скончался в июле 2001 года, но он, вероятно, не без удовольствия следил бы за действиями своих птенцов. А уж повальная коррупция, поразившая госаппарат в премьерство Миллера, и вовсе напомнила бы ему милые сердцу семидесятые. Лешек Миллер, столь триумфально вернувшийся во власть всего три года назад, превратился в главное разочарование польской политики[1452]. Второго мая 2004 года, всеми отвергнутый, он покинул дворец в Уяздовских аллеях (резиденцию председателя Совета министров), за день до того успев все же подписать в Дублине акт о вступлении Польши в Евросоюз.
Деятельность кабинета Миллера привела польских левых к краху. Отвращение к ним было настолько сильным, что они на долгие годы выпали из числа претендентов на власть. Президентские и парламентские выборы осени 2005 года утвердили в стране безоговорочное лидерство двух правых партий, выросших на обломках «Предвыборной акции Солидарность»: либеральной Гражданской платформы, созданной Дональдом Туском, и консервативного «Права и Справедливости», образованного братьями Качиньскими. Пропустив этот двойной удар, левые тут же были нокаутированы хуком из‐за рубежа: 2 ноября 2005 года «Вашингтон пост» опубликовала статью, в которой указывалось, что власти Польши знали о тайных тюрьмах ЦРУ в своей стране, знали о пытках, но закрывали на это глаза[1453]. Выяснение дела затянулось до июля 2014 года, когда Европейский суд по правам человека не только признал вину Квасьневского и Миллера в деле о тайных тюрьмах, но и обязал Польшу выплатить компенсацию двум пострадавшим[1454].
Аукнулось иракское дело и американским республиканцам. В обстановке нарастающей обструкции (вызванной, впрочем, не только войной на Ближнем Востоке) Ричард Чейни, вице-президент и правая рука Буша-младшего, отказался выдвигать свою кандидатуру на пост главы государства в 2008 году. Не выдержал даже Колин Пауэлл, с чьей пробирки в ООН все и началось: верный республиканец, он внезапно поддержал на выборах демократа Барака Обаму. Победу последнего отмечали не только в вотчинах Демократической партии, но и в Европе, давно уже испытывавшей неприязнь к авантюрам республиканской администрации. Еще в 2004 году жюри Каннского кинофестиваля присудило главный приз документальному фильму Майкла Мура «Фаренгейт 9/11», обличавшему корыстные мотивы американского руководства в свержении Хусе