йна. Творение Мура удостоилось долгой овации и стало самым кассовым документальным фильмом в истории. Теперь же, когда к власти пришел демократ Обама, Нобелевский комитет в первый же год пребывания его у власти вручил ему Премию мира — просто за то, что он осуждал войну в Ираке.
Иракская война с необыкновенной ясностью продемонстрировала верность китайской поговорки о том, что победитель дракона сам становится драконом. Американские республиканцы, упоенные крушением социалистического лагеря, не заметили, как уподобились коммунистам и взяли на себя миссию осчастливить человечество, исходя из собственных представлений о добре и зле. Что это как не ослепление? Большевики были слепы, когда шли на Варшаву во имя мировой революции и торжества коммунизма, противники их оказались не лучше.
В отличие от Обамы, Иоанн Павел II Нобелевскую премию мира так и не получил, хотя заслуживал, быть может, как никто другой. Зато в разных частях света вовсю возводили ему памятники. Славянский папа прервал многолетнюю традицию не устанавливать монументы живым понтификам. В Неговицах, где он служил приходским священником, в 1999 году и вовсе появился памятник Каролю Войтыле как простому ксендзу — единственный в мире.
Его усилия по объединению Европы не остались без награды: в марте 2004 года понтифика удостоили премии имени Карла Великого. А сам он несколькими месяцами ранее начал процесс беатификации двух отцов-основателей Евросоюза — Роберта Шумана и Альчидо де Гаспери.
«Я мечтаю о Европе, чье единство основано на подлинной свободе, чьи драгоценные плоды свободы вероисповедания, а также социальные свободы выросли на почве христианства», — сказал Иоанн Павел II в благодарственной речи при получении награды[1455]. Но тщетно он напоминал о христианских корнях: в проекте европейской конституции, подписанной правительственными делегациями 29 октября 2004 года в зале Горациев и Куриациев римского дворца Киджи, об этом не было ни слова. А Европарламент в том же году отверг кандидатуру близкого Войтыле философа Рокко Буттильоне на пост комиссара юстиции, поскольку тот в полном соответствии с учением церкви назвал гомосексуализм грехом, хотя и не преступлением.
В октябре 2004 года первосвященник принял у себя нового польского премьера Марека Бельку и министра иностранных дел Влодзимежа Цимошевича (очередных посткоммунистов, хотя у Бельки за плечами было обучение в Колумбийском и Чикагском университетах, а также в Лондонской школе экономики). Аудиенция длилась всего пятнадцать минут. Понтифик уже почти не говорил — его приветствие зачитал сотрудник польской секции госсекретариата. Белька передал ему приглашение к очередному визиту. «Как Бог даст», — вымолвил римский папа[1456].
Рубеж 2003–2004 годов стал последним периодом его активности. Стремительно угасающий глава Апостольской столицы успел еще несколько раз обратить на себя внимание. Двадцать шестого января 2004 года перед римским папой выступили танцоры брейк-данса из Польши (даже стоя на краю могилы, Иоанн Павел II искал подходы к молодым). Ранее, в декабре 2003 года, ему устроили предпремьерный показ фильма Мэла Гибсона «Страсти Христовы». Католик Гибсон подошел к делу основательно: заставил актеров говорить на языках своих героев и восстановил картину страстей Христовых по изображению на Туринской плащанице (которая, правда, не признается Святым престолом за подлинный саван Иисуса). «Так и было», — якобы произнес Войтыла в кругу приближенных. С подачи американских иерархов эту реплику использовали в раскрутке фильма, что еще раз бросило тень на Апостольскую столицу, так как многие обвиняли творение Гибсона в антисемитизме[1457].
Понтифик уже не мог ездить по итальянским епархиям, теперь делегации из епархий приезжали к нему. Не смог он, как бывало, и войти на Пепельную среду в двери базилики святой Сабины на Авентине, лишь посыпал голову пеплом в зале Павла VI. На Великий четверг уже не он омыл ноги двенадцати счастливцам, а Ратцингер. Все понимали, что приближается развязка. Американские епископы, прибывшие в апреле с традиционным визитом «к апостольским порогам», подметили редкостную апатию сотрудников курии: никто не рисковал выступать с какими-либо инициативами, опасаясь последствий при новом понтифике. Шестидесятипятилетний Дзивиш едва держался на ногах: сам немолодой, он спал всего по пять часов и должен был неустанно заботиться о дряхлом понтифике[1458].
Войтыла, впрочем, отнюдь не проявлял желания спокойно дождаться смерти. Даже в таком состоянии он продолжал трудиться: успел дважды встретиться с патриархом Варфоломеем, вернуть на берега Босфора похищенные некогда из Константинополя реликвии Григория Назианзина и Иоанна Златоуста, отправить в Москву кардинала Каспера с иконой казанской Богоматери, причислить к лику блаженных пять человек (среди них — кайзера Карла Габсбурга) и канонизировать еще шестерых, в том числе Джанну Беретту Моллу — символ неприятия абортов. Наконец, в октябре 2004 года Иоанн Павел II подписал апостольское послание «Manie nobiscum Domine» («Останься с нами, Господи») в честь объявленного им Года евхаристии и связался по телемосту с евхаристическим конгрессом в Гвадалахаре. И при всем этом он еще умудрялся служить мессы и обращаться к пастве с традиционным посланием «Городу и миру».
Мало того, на пороге смерти римский папа успел выпустить целых две книги! Первая, названная «Встаньте, пойдем», вышла 18 мая 2004 года. Заголовок был вдохновлен словами из Евангелия от Марка (Мк 14: 42). «Не сводя глаз с Христа, укрепленные надеждой, которая не может подвести, мы шагаем дорогами нового тысячелетия: „Встаньте, пойдем!“» — писал Войтыла[1459]. Обильно пересыпая текст ссылками на Священное Писание и соборные документы, римский папа рассуждал в ней о епископском служении на примере собственного жизненного пути. Поскольку время его епископства выпало на период ПНР, Войтыла то и дело вспоминал о разного рода ограничениях, которым подвергалась церковь в социалистической Польше. Пожалуй, это был самый антикоммунистический на тот момент текст Иоанна Павла II из всех: если раньше он главным образом критиковал марксизм как идеологию, то здесь уже обрушивался на ПОРП. Коммунистам досталось за все, даже за Деда Мороза как соперника святого Николая. Концовка книги, однако, выдержана на высокой ноте: понтифик вспоминает в ней свое паломничество на Святую землю в 2000 году и вновь воздает хвалу Аврааму и Богу-Отцу, заодно цитируя собственные стихотворения — «Станислав» и «Римский триптих».
Критики сдержанно отозвались о книге, пеняя на слабую редактуру. Она и впрямь, как подметил Вейгел, смахивала на старческие байки[1460]. К тому же получилась слишком полоноцентрична: реалии Польши заслоняют в книге все, лишая текст универсального характера. Тем, кто не знаком с жизнью в ПНР, читать ее попросту скучно. Тем не менее Войтыла оставил в тексте немало любопытных воспоминаний о своих епископских буднях, продемонстрировав при этом недюжинную память: на закате жизни перечислил не только имена рукоположенных с ним в один день ксендзов, но даже вспомнил, кто именно возглавлял его байдарочный сплав в 1958 году.
Вторая книга увидела свет 7 февраля 2005 года. Она называлась «Память и идентичность» и представляла собой дополненные римским папой записи его ответов на вопросы ксендза Тишнера, заданные летом 1993 года в Кастель-Гандольфо. Собеседники рассуждали о трагическом опыте XX века и перспективах Европы. Эта книга получилась еще более радикальной: теперь уже Войтыла и его собеседник без обиняков ставили знак равенства между коммунизмом и нацизмом как идеологиями зла, целящими в христианство.
Досталось и современной демократии, которая, по словам Войтылы, в некотором роде продолжила линию на истребление нежелательных элементов, когда легализовала аборты. «Хватает и других форм нарушения Божественного закона, — продолжал Иоанн Павел II. — Например, требование Европарламента признать гомосексуальные союзы другой разновидностью семьи с правом усыновления. Можно и даже нужно спросить, не действует ли здесь очередная „идеология зла“, в определенном смысле более скрытая и глубокая, но пытающаяся использовать права человека против самого человека и семьи?» [1461]
В книге первосвященник то и дело обращался к истории — как священной, так и культурно-политической, отдельно затронув историю Польши. Здесь как нигде обнажился романтически односторонний подход Войтылы к прошлому. Великий раскол он в согласии в католической традицией поименовал «восточной схизмой», битву при Легнице 1241 года провозгласил местом, где было остановлено монголо-татарское нашествие (игнорируя факт, что монголы там победили[1462]), Брестскую унию — проявлением способности к компромиссу, которая спасла Речь Посполитую от религиозных войн (ни словом не помянув, например, роль религии в казацких восстаниях), а оборону Ясной Гуры в 1655 году и вовсе назвал «историческим чудом» (хотя ее значение раздуто позднейшими писателями, создавшими патриотический миф). На страницах книги Иоанн Павел II нарисовал тот идеальный образ «сарматской» Польши, которым грезил еще в юности. Ее падение в конце XVIII века, по мнению римского папы, означало не просто уничтожение страны, но и поругание национальных ценностей — терпимости и свободы. Крайне резко прошелся он и по социалистическому периоду, старательно перечислив все бедствия, которые причинили коммунисты его народу. Это, пожалуй, единственное такое высказывание понтифика, где он позволил себе столь однозначные политические декларации