Последним же актом его путешествия стала молитва на Раковицком кладбище в Кракове, на могилах родителей и брата. Мог ли он предполагать еще год назад, что, потеряв их так рано, не воссоединится с ними и после смерти? Наместников святого Петра хоронят только в Риме, там же суждено было упокоиться и Войтыле.
Десятого июня первосвященник отбыл в Ватикан. Паломничество вымотало его до последней степени. Дзивиш вспоминал, что по возвращении святой отец ходил, опираясь о стены, — до того устал[656].
А ведь в таком режиме Иоанн Павел II будет работать два десятилетия! Причем Польша окажется далеко не самым изнурительным его паломничеством. В иные годы ему доведется совершить до пяти путешествий по разным климатическим поясам. Вот где пригодятся его спортивные занятия!
Заботясь о своей физической форме, весной 1979 года Иоанн Павел II распорядился построить в Кастель-Гандольфо бассейн. Когда же ему возразили, что финансы Ватикана и без того расстроены, римский папа ответил: бассейн в любом случае выйдет дешевле, чем созыв нового конклава[657]. В июле 1984 года он возобновит и свои лыжные заезды, оставленные было после восшествия на папский трон. Понтифик-спортсмен — такого еще не было. Даже Пий XI, заядлый альпинист, отложил веревки и ледоруб, когда возглавил Апостольскую столицу. Не таков был Иоанн Павел II[658].
А что же изменилось после его паломничества в Польше? На первый взгляд — ничего. Партийные органы по-прежнему взирали на церковь как на врага. Преподавателей и директоров заводов, которые не смогли помешать студентам и рабочим влиться в толпы приветствующих Иоанна Павла II, безжалостно увольняли с работы. Местные органы власти ужесточили отношение к нелегальному строительству храмов (на что ранее смотрели сквозь пальцы), а высшее руководство грозило устроить инспекцию семинарий[659]. Герек демонстрировал уверенность в себе и отверг просьбы епископата дать добро на создание организации католической молодежи и допустить клир на телевидение и радио. На VIII съезде партии в феврале 1980 года его чествовали как вождя и отца народа, а он сам сменил премьера и прочел доклад, выдержанный в духе пропаганды успеха.
На съезде, между прочим, присутствовал высокий гость из Москвы — главный идеолог КПСС Михаил Суслов, «Победоносцев Советского Союза», как его называли в память о «сером кардинале» времен Александра III. В перерыве между заседаниями, после доклада первого секретаря, Суслов подошел к выступавшему и осторожно пожурил его за то, что тот недостаточно выпятил роль США в разжигании войны — мол, этим могут воспользоваться реакционные силы и вбить клин в польско-советскую дружбу. С Герека мгновенно слетела вся спесь; «очень взволнованно» (как отметил Суслов) он принялся заверять собеседника в своей преданности, попросил даже передать Брежневу и членам советского Политбюро, что Польша остается крепким звеном в Варшавском пакте, непоколебима ее любовь к СССР и КПСС… «По существу, — резюмировал Суслов, — [он] не возразил против моего вывода из его международной части». И дальше советский партфункционер обронил загадочную фразу: «[Герек] объяснял — действием поляков из США на папу; — католик»[660].
Что это означало? Американские поляки влияли на римского папу, чтобы тот поддерживал антиправительственные настроения в стране? Лаконичность записи не позволяет до конца понять ее, но знаменателен сам факт того, что в беседе между двумя высокопоставленными коммунистами всплыло имя Войтылы.
Герек, судя по всему, ощущал некое брожение в стране. Критические выпады против линии властей позволяли себе даже люди, накрепко связанные с партией, а епископат, будто что-то предчувствуя, образовал в мае 1980 года Комиссию по пастырской работе среди трудящихся. Очень вовремя! Именно рабочие, как позднее окажется, и станут могильщиками социализма в Польше. Но первым звоночком перемен, как и в шестидесятые, стала музыка. Польское телевидение в июне 1980 года впервые транслировало молодежный фестиваль в Яроцине — этот польский Вудсток, который за десять лет своего существования превратился в ведущую сцену музыкального авангарда в советском блоке. Главной сенсацией стало выступление на фестивале панк-группы «Ноцне шчуры» («Ночные крысы»).
Что касается примаса, то он еще в январе 1979 года, высказав Гереку в лицо все, что думает о текущей ситуации, зарекся встречаться с партийным лидером. Удар, однако, пришел откуда не ждали. Иоанн Павел II внезапно вернулся к идее-фикс Павла VI и поднял перед епископатом вопрос об установлении дипломатических отношений между Польшей и Апостольской столицей, причем на место нунция он прочил все того же Поджи, успевшего изрядно допечь примаса. Мало того, Войтыла еще и предложил издавать «Оссерваторе романо» на польском языке, а в главные редакторы прочил своего товарища из «Тыгодника повшехного» ксендза Адама Бонецкого. Такого Вышиньский точно не предвидел. Уж кому-кому, а Войтыле, несомненно, была известна позиция примаса по поводу размещения нунциатуры в Варшаве. Пусть теперь в Ватикане сидит поляк, что это меняет? Представитель Святого престола только мешал бы архиепископу улаживать вопросы с властью. Да и на ватиканскую прессу Вышиньский смотрел с подозрением: а ну как «Оссерваторе романо» напечатает что-либо, играющее на руку коммунистам в Польше?
В итоге примас добился права контролировать издательскую политику польской версии «Оссерваторе романо» (которая в виде ежемесячника была запущена в апреле 1980 года), а что касается папского представителя, то епископат устами своего секретаря Домбровского, ездившего в Рим в мае 1980 года, сумел убедить понтифика отложить вопрос[661].
Между тем Войтыле пришлось иметь дело с куда более непредсказуемым епископатом — итальянским. Поскольку римский папа по определению — еще и епископ Рима, он автоматически становится примасом Италии (подобно тому, как сан гнезненского архиепископа автоматически влечет за собой звание примаса Польши). Однако Войтыла не был итальянцем и очень поверхностно разбирался тонкостях управления местным клиром, не говоря уже об отсутствии опыта руководства епископатом вообще. Перед глазами он имел лишь пример Вышиньского, но Польша — не Италия, на Апеннинах духовенство не воевало с правительством, а сотрудничало с ним.
Первое, что бросилось в глаза Войтыле, когда он пригляделся к итальянским реалиям — достаточно ровное отношение жителей к религии. Влияние церкви и католических организаций падало, а духовенство взирало на это с необъяснимой для папы-славянина беспечностью. Вдобавок повис вопрос с назначением председателя конференции итальянского епископата, ибо прежний глава, кардинал из Болоньи Антонио Пома, уже давно просил об отставке. Войтыла не воспользовался случаем, чтобы утвердить свою власть. Вместо этого он положился на выбор итальянских иерархов, которые в большинстве высказались за туринского архиепископа Анастасио Балестреро. Иоанн Павел II наверняка не без удовольствия принял этот выбор, так как Балестреро принадлежал к его любимому монашескому ордену босых кармелитов.
Однако вскоре выяснилось, что они с туринским архипастырем по-разному смотрят на местный католицизм. Войтыла сразу и безоговорочно поддержал консервативную организацию «Общение и освобождение» (Comunione e Liberazione, CL), которая в семидесятые годы яростно агитировала за запрет разводов и боролась с коммунистами, не брезгуя насилием: драки с марксистской молодежью у ее членов были в порядке вещей. Основатель движения Луиджи Джуссани не скрывал, что его идеалом было Средневековье. Политическое влияние CL, особенно в среде христианских демократов, заставляло подозревать в ней могущественную структуру, всюду пустившую свои щупальца. Некоторые открыто величали ее сектой. Войтыле, однако, эти люди импонировали преданностью делу церкви и христианизаторским порывом, так милым его сердцу. Кажется, он вообще не интересовался, к какому флангу католичества примыкает та или иная организация, лишь бы она приобщала народ к учению Христа. Наряду с CL он поддерживал и их антагонистов из общины святого Эгидия, делавших упор на работу с бедняками и экуменическую деятельность за рубежом. Ведь все они выполняли общее дело — несли в массы слово Христово[662].
По той же причине в конце ноября 1982 года он присвоил статус персональной прелатуры организации «Опус Деи» («Божье дело»), хотя это решение вызвало критику даже со стороны части римской курии и ряда епископов. Войтыла же, не смущаясь такой реакцией, в начале декабря 1984 года еще и назначил одного из членов этой организации, испанца Хоакино Наварро-Вальса (президента Ассоциации иностранной прессы в Италии), своим пресс-секретарем — между прочим, первого мирянина на данном посту[663].
Основанный в Мадриде 2 октября 1928 года «Опус Деи» после войны повсеместно обвиняли в реакционности, близости к франкистам и закрытости, больше того — в формировании среди образованных католиков этакой пятой колонны в церкви. Понтифик же с подачи Дескура, который дружил с руководителем организации Альваро дель Портильо[664], увидел в ней другое — освящение повседневной работы и воплощение того тезиса, который в свое время изменил жизнь Тырановского: «Святым стать легко». Святым стать легко! Главное — давать личный пример беспорочной жизни. Для этого даже не надо надевать рясу, достаточно истово молиться, исполнять все обряды и хорошо делать свою работу. Разве не к тому же призывали священники-рабочие, да и Второй Ватиканский собор?