Тогда же произошло окончательное разрешение вопроса с очередным бунтующим теологом — Чарльзом Карраном, преподавателем Американского католического университета в Вашингтоне. Этот выпускник Григорианума и Академии Альфонсиана прославился в 1968 году, когда составил протест против энциклики «Humanae vitae», подписанный 600 американскими богословами. С тех пор он неустанно критиковал практически все постулаты учения церкви, касающиеся личной жизни: от искусственного оплодотворения до гомосексуализма и даже мастурбации. Павел VI, как видно, смотрел сквозь пальцы на его фронду, удрученный и без того мощным сокращением рядов клира. Но при Войтыле Конгрегация вероучения наконец взялась за ершистого богослова — спустя почти двадцать лет после начала его бунта! Теолог был обвинен в отрицании учения церкви. Карран в ответ написал, что упомянутое учение — отнюдь не истина в последней инстанции, поскольку имеет тенденцию меняться. Из этого вывода, по меткому замечанию Вейгела, следовало, будто учение церкви в области сексуальной морали состоит из «безошибочных постановлений» либо вообще отсутствует. Между тем Второй Ватиканский собор определил, что учение церкви — это не только окончательные вердикты, но и мнение ее пастырей, коему должны подчиняться все верующие. Войтыла сверх того считал, что призыв Каррана смягчить требования к «плотской чистоте» с целью привести их в соответствие с требованиями времени лишило бы человека возможности совершить моральный подвиг. В итоге 25 июня 1986 года Ратцингер лично проинформировал прибывшего в Ватикан теолога, что отныне он лишен права выступать от имени римско-католической церкви, хотя за ним остается сан и возможность служить мессы, а также публично высказывать свои взгляды. Карран не сбросил сутану, но перешел в Южный методистский университет Далласа, где и продолжил преподавание: католик в протестантском вузе! [923]
Тем временем в мире занималась заря демократизации. На прошедшем в феврале — марте 1986 года XXVII съезде КПСС Михаил Горбачев заговорил о гласности, в Польше Ярузельский провел очередную амнистию, выпустив последних политзаключенных, а на Филиппинах рухнула диктатура Маркоса, причем не без содействия епископата и кардинала Сина. Римская курия с неодобрением смотрела на общественную деятельность манильского иерарха, подозревая в ней азиатскую версию теологии освобождения. Но сам кардинал, по его позднейшим утверждениям, чувствовал поддержку Иоанна Павла II и вдохновлялся примером «Солидарности». Он ведь не призывал браться за автомат и раздавать священникам государственные должности, а значит, оставался в рамках церковного учения[924].
В январе 1987 года Иоанн Павел II принял в Ватикане Ярузельского. Встречу готовили целый год. Еще в январе 1986 года шеф Управления по делам вероисповеданий Адам Лопатка сообщил архиепископу Домбровскому, что партийный лидер заинтересован в скорейшем разговоре с римским папой. Чтобы показать серьезность намерений польского лидера, арестовали убийц ксендза Попелушко и приговорили их к срокам от 14 до 25 лет. Ярузельский отчаянно пытался вырваться из бойкота, устроенного странами НАТО и их союзниками. Ради этого он даже позволил членам американской администрации встречаться с Валенсой, когда они посещали Польшу. Первый секретарь оставил посты в правительстве, заняв должность председателя Госсовета, при которой образовал Консультативный совет c участием католиков-мирян — как из «Знака», так и из ПАКСа. В этот совет, между прочим, вошел и режиссер Казимир Деймек, чья театральная постановка вызвала бурные события 1968 года. Стараясь придать своему режиму приемлемый вид, творец военного положения начал широко финансировать частный сектор в сельском хозяйстве, но все равно вместо социализма с человеческим лицом получался лишь «коммунизм с выбитыми зубами», по выражению Михника[925].
В отношении церкви польские власти продолжали лавировать. С одной стороны, закончились неудачей переговоры об урегулировании ее правового статуса, не выгорел и план по созданию Крестьянского фонда, окончательно похороненный осенью 1986 года. С другой стороны, расцвело церковное строительство. В том же 1986 году возводилось 3000 объектов сакрального назначения. Такой размах заставил министра Лопатку взвыть на заседании Смешанной комиссии: «Вы все хотите сделать за одну пятилетку, точно не верите в крепость церкви». Росла численность клира, расширялась католическая пресса. В 1983 году римско-католическая церковь в Польше располагала аж 29 издательствами, выходило в свет 89 журналов общим тиражом около полутора миллионов экземпляров[926]. Второго февраля 1987 года произошла вещь и вовсе неслыханная: примас Глемп впервые в истории дал интервью советскому органу прессы — «Литературной газете». Русская православная церковь готовилась отмечать тысячелетие крещения Руси, в связи с чем ожидала приезда многих сановных гостей, в том числе от римско-католической церкви. Годом раньше Глемп посетил Литву и Белоруссию, а в 1987 году во Львов и Вильнюс наведались архиепископ Хайме Син и мать Тереза.
Понтифик нужен был Ярузельскому, чтобы благословить «перезагрузку» режима, но и понтифику нужен был Ярузельский — чтобы совершить третье паломничество в Польшу. Переговоры об этом велись весь 1986 год. Первосвященник никогда не забывал о родине. Он, побывавший уже в самых отдаленных уголках планеты, встречавшийся с величайшими политиками мира, выступавший перед миллионными толпами, снова и снова рвался в Польшу, словно питался соками родной земли. Вот и сейчас, едва успев перевести дух после третьего путешествия в Азию, которое занесло его аж на Сейшельские острова и в Сингапур, он снова обратил взор на Польшу, потребовав от ее лидера наладить официальные отношения со Святым престолом, определить наконец правовой статус церкви и позволить ему, главе римско-католической церкви, съездить в Гданьск — колыбель «Солидарности». Ярузельский, со своей стороны, прибег к традиционной риторике властей ПНР: о борьбе за мир, о возрождении пангерманизма, о польско-советской дружбе, поблагодарил главу Ватикана за усилия по изменению отношения Запада к Польше и выразил готовность к диалогу с церковью, хотя не преминул уколоть епископат за игнорирование празднования 40‐й годовщины ПНР (в 1984 году) и уклонение значительной части клира от выборов в Сейм. В итоге была установлена дата визита — 8–14 июня, и маршрут, включавший Гданьск. Однако и тут не обошлось без шероховатостей: власти не позволили провести богослужение в Познани в ознаменование 30-летней годовщины тамошнего бунта. «Сделаете это на столетие», — отрезал Адам Лопатка на встрече с представителями епископата[927].
Прежде чем приехать в Польшу, Иоанн Павел II в очередной раз посетил Южную Америку. Поводом явился Второй всемирный день молодежи. За океаном ему тоже пришлось иметь дело с лукавым и прагматичным диктатором, но правого толка — Аугусто Пиночетом. Сделав однодневную остановку в Уругвае, 1 апреля Войтыла прибыл в Сантьяго.
Чили, как и вся Латинская Америка, металось между двумя крайностями — коммунистическими революционерами и военной хунтой. Левое движение, подкрепленное моральным наследием таких персон, как Пабло Неруда, Виктор Хара и Сальвадор Альенде, не допускало и мысли о каком-либо компромиссе с Пиночетом, в то время как последний представлял себя защитником христианской цивилизации от нападок безбожных марксистов. Эта уловка, однако, мало помогала: местный епископат так сильно невзлюбил своего президента, что даже не прибыл в аэропорт встречать понтифика, чтобы не оказаться в одной компании с «кровавой собакой». Нунций Анджело Содано тоже был с ним не в ладах. В начале 1984 года он предоставил убежище четырем боевикам Левого революционного движения, наотрез отказавшись выдать их чилийской полиции.
Среди южноамериканских лидеров, отнюдь не отличавшихся симпатиями к левым, Пиночет тоже считался фигурой одиозной — лишь президент Уругвая нарушил всеобщий бойкот и посетил с официальным визитом страну, протянувшуюся вдоль Анд. Впрочем, на тот момент в самом Уругвае у власти стояла военная диктатура, на пару с аргентинцами развязавшая «грязную войну» против оппозиции, особенно левого толка (в частности, против легендарной группировки «Тупамарос», придумавшей городскую герилью). Но уругвайская хунта пала в 1985 году, через два года после аргентинской, а вот Пиночет продолжал держаться за власть.
Войтыла, кажется, испытывал к Пиночету признательность за его готовность принять папский проект урегулирования в проливе Бигл. Римский папа не только стал всего лишь вторым главой государства, посетившим президентский дворец в Сантьяго за то время, пока его занимал палач чилийских коммунистов, но и всячески поддерживал его, когда Пиночет лишился власти. В 1993 году понтифик через Содано (ставшего к тому времени госсекретарем Святого престола) передал благословение генералу и его жене по случаю их золотой свадьбы, а спустя еще шесть лет просил о снисхождении к бывшему диктатору, когда того арестовали в Великобритании по запросу испанского суда. Ярузельский, которого тоже после отставки затаскали по судам, ни разу не удостоился такой чести от соотечественника, хотя крови на его руках было куда меньше.
Встреча в президентском дворце носила подчеркнуто личный характер. Никаких торжественных приемов и официальных переговоров — понтифик прибыл с пастырским визитом и не собирался обсуждать межгосударственные отношения. Но Пиночет, как и Ярузельский, не мог не использовать прибытие столь солидного гостя в своих интересах. Сразу же после рукопожатия он пригласил первосвященника выйти вместе с ним на балкон, чтобы показаться народу. Ничего подобного не было предусмотрено в программе визита, но вмешиваться было поздно. Войтыла не стал упираться и появился на балконе, где был немедленно запечатлен фотографами