Иоанн был ловким политиком, способным чутко приноравливаться к обстоятельствам. Он в совершенстве умел использовать удобный случай, как только тот подворачивался. Устроившись, благодаря оплаченной дружбе герцога Генриха, в Каринтии и Тироле почти как дома, он приобрел прекрасный плацдарм для броска в Италию, плацдарм, какого не имели ни его отец, ни Людовик Баварский. В то время — такое положение надолго не сохранится — в состав Тироля входила и территория за Альпами, на ломбардской равнине. Господствуя над верховьями реки Адидже — частью империи, достигавшей самого центра Ломбардии, — и поддерживая хорошие отношения с епископом Тренто, Иоанн мог думать, что безопасность его коммуникаций обеспечена.
Он полагал, что вправе рассчитывать на признательность со стороны Людовика Баварского и австрийцев за свое посредничество; он надеялся получить нечто вроде императорских полномочий на действия в Италии. Виртуозность, с какой он примирил обе партии, превращала его в некоего верховного арбитра судеб империи. Его дипломатическое искусство принесло ему громкую славу, В Центральной Европе на него смотрели как на необходимого посредника во всех делах. Петр Житавский в то время писал об Иоанне: «Без короля Чехии никто не может надеяться осуществить своих планов. То, чему покровительствует Иоанн, удается; чего он не желает, обречено на неудачу».
Однако для успеха итальянского предприятия нужно было нечто иное, чем карт-бланш императора. Требовалась поддержка со стороны Папы; был необходим хороший прием со стороны самих итальянцев. Выполнить первое из этих условий было трудно. Казалось естественным, что Иоанн XXII, имевший собственные виды на Италию, державший там несколько лет легата в лице кардинала Бертрана дю Пуже и тративший солидные суммы на содержание армии, подчиненной этому легату, косо посмотрит на желание каких-либо городов перейти в руки иноземца. У Иоанна Люксембурга не было оснований рассчитывать на особую благосклонность папы, политические интересы которого еще недавно столкнулись с его интересами, в ситуациях с Польшей и Майнцем. Здесь он мог рассчитывать лишь на дружбу с Филиппом Валуа, который, как и его предшественники, имел влияние на авиньонского понтифика. Но, по счастливому для Иоанна совпадению, именно тогда Папа начал терять надежду, что когда-нибудь достигнет в Италии намеченных целей. После грозы, вызванной приходом Людовика Баварского, Бертран дю Пуже попытался восстановить утраченные позиции. Поначалу он добился некоторых успехов, но ненадолго. Даже ограничив свою активность Романьей и Эмилией, он не нашел способа завоевывать земли так, чтобы эти завоевания не оказались эфемерными. Ему пришлось столкнуться с партизанской войной, с неким подобием маки[113]. Не располагая достаточными силами, чтобы ставить гарнизоны во всех занятых им населенных пунктах, легат добивался лишь временного успеха. При виде столь скромных достижений папских войск гибеллинские или тяготеющие к гибеллинам города ужесточали свою позицию, становились все более надменными. Иоанн XXII сознавал, что предпринимаемые им усилия недостаточны. Поэтому он был готов отказаться от каких-то итальянских амбиций. Чешский король, хорошо осведомленный благодаря своим корреспондентам, мог надеяться, что не встретит с этой стороны особых препятствий, если будет вести себя осторожно.
Иоанн был настолько ловок, что добился, чтобы в Италию его пригласили сами итальянцы, поскольку он представил им себя как арбитра бесстрастного и притом способного восстановить порядок там, где порядка не стало. Ломбардия стала ареной соперничества могущественных семейств, сумевших установить свою власть в одном городе и теперь пытавшихся распространить ее как можно дальше на окружающие земли. Типичными представителями таких семейств были Висконти в Милане, Делла Скала в Вероне, Гонзага в Мантуе, Эсте в Ферраре — либо уже прочно обосновавшиеся, либо недавно пришедшие к власти и теперь усиливающиеся, чьи междоусобные распри нарушали покой населения Паданской долины. Если к этому добавить хронические распри гибеллинов с гвельфами, поддержанными Флоренцией и королем Робертом Неаполитанским, деятельность Бертрана дю Пуже и интриги Папы, беспорядки после прохождения войск Людовика Баварского, алчность, порожденную всеми этими войнами, нетрудно понять, в каком плачевном состоянии находились в Северной Италии ремесла, сельское хозяйство и торговля. Население, устав от этой ситуации, жаждало появления такого человека, такого лидера, чья власть могла бы вернуть стране благоденствие.
Некоторым итальянцам казалось, что таким человеком мог бы стать Иоанн. В полном расцвете сил, прославленный, удачливый, рыцарственный, с широкой натурой, он действительно мог привлечь южный народ. Это был не немец, как Людовик Баварский. Он не шел в Италию с императорской кичливостью и императорскими притязаниями. Его Чешское королевство не было достаточно сильным, чтобы напугать итальянцев перспективой стать политическими сателлитами другого государства; такой страх мог вызвать, например, король Франции, но не Чехии.
Повод для обращения к Иоанну был порожден рядовым конфликтом, какие в этой стране вспыхивали постоянно. Город Верона уже довольно давно подпал под власть рода Делла Скала. То была дикая и жестокая династия, история которой изобиловала убийствами родных, которая дала приют Данте и о которой Анри де Ренье[114] писал, вспоминая каламбур Петрарки, построенный на их родовом имени — Кан[115].
То были суровые сеньоры — те старые Каны, сыны мрака,
О которых Петрарка сказал сумрачные слова:
Мол, в Вероне между собой грызлись псы.
Подеста[116] Канграде делла Скала, который был военачальником лиги гибеллинов в Ломбардии, год назад умер в Тревизо. В 1330 г. Вероной правил Мастино делла Скала. Одним из первых его действий стало нападение на гвельфов Брешии — этот город он осадил в конце года. Жители Брешии воззвали к Иоанну Люксембургу, находившемуся в Тренто, предложив за избавление от когтей Делла Скала признать его сеньором своего города.
Любопытно было бы знать, сам ли Иоанн внушил брешианцам и подготовил это обращение или оно оказалось для него неожиданностью. Вторая возможность кажется нам весьма маловероятной. Если, выступая в роли миротворца внутри Германии, он старался тем самым обеспечить второму сыну наследование Каринтии и Тироля, видимо, так же и здесь, заявляя о желании защитить итальянские города от посягательств могущественных тиранических семейств, он рассчитывал установить собственную власть по крайней мере над некоторыми из этих городов. Граф Люксембург знал, выгоды какого рода можно извлечь из умелого посредничества или покровительства, и умел в подходящий момент предложить свою помощь в обмен за определенные преимущества. Нам кажется, Сисмонди[117] впадает в заблуждение, когда пишет: «У Иоанна вовсе не было честолюбивого стремления увеличить число подчиненных ему государств… лично для себя он добивался единственной славы и единственного могущества: он хотел быть арбитром и примирителем Европы… При дворах… его благородный облик, его красноречие и его бескорыстие обеспечивали ему такое доверие, каким прежде не пользовался никто».
Тезис, что брешианцы внезапно обратились к благородным и рыцарственным чувствам чешского короля и что ответ последнего был в той же мере следствием душевного порыва, как мы полагаем, опровергается поведением Иоанна в конце 1330 г. После заключения 6 августа договора в Хагенау он отправился в Каринтию, чтобы 16 сентября поженить Иоанна-Генриха и Маргариту. Потом он остановился в Тренто. Почему был выбран именно этот город, если не потому, что он давал превосходные возможности для контроля над Ломбардией? Переговоры с итальянскими городами Иоанн определенно начал в Тренто. То, что тогда он активно занимался дипломатической деятельностью, подтверждается фактом, что в конце года он ненадолго покинул Тренто и съездил в Инсбрук, где еще раз встретился с Людовиком Баварским. Все наводит на мысль, что разговор между ними шел об Италии, откуда римский король недавно столь бесславно вернулся. Несколько месяцев тому назад Иоанн обещал Людовику сопровождать его в Италию, если тот вознамерится повторить ною попытку. Значит, в середине 1330 г. он начал интересоваться Италией; несомненно, к нему уже поступили предложения со стороны некоторых городов. Теперь он предлагал Людовику Баварскому не просто сопровождать его на полуостров, а стать там его наместником. Это было ловким ходом с точки зрения отношений с гибеллинами, в глазах которых звание имперского викария еще кое-что значило.
Мы представляем себе замешательство императора, когда тот услышал предложения чешского короля. Видимо, испытывая одновременно тайное желание, чтобы Иоанн сломал себе шею в итальянской пучине, и страх, что тот добьется успеха, как в последнее время уже столько раз добивался, и выкроит себе в Верхней Италии княжество, Людовик должен был ответить Иоанну скорее уклончивыми фразами, нежели явным отказом. Для Людовика Баварского было свойственно не принимать решений, пока его не вынудят к этому, и ждать развития событий. С другой стороны, недвусмысленная угроза в случае, если бы император решил, что на его права в Италии покушаются, несомненно, остановила бы короля Чехии.
Еще одно доказательство активной деятельности Иоанна в период пребывания в Тренто — это невозможность для него покинуть Италию. Ведь именно там он узнал о событии, которое заставило бы его поспешить в Прагу, не будь он так занят, — о смерти своей жены Елизаветы Чешской. В возрасте тридцати девяти лет она скончалась 28 сентября, в день Св. Вацлава, вероятно, от туберкулеза. Большой привязанности к жене Иоанн тогда уже не испытывал. Даже после примирения их отношения оставались холодными и отчужденными.