[36], сияющая превосходством на широком небосводе, застилая своим сильным сиянием свет других звезд. Всемогущий Отец [же] приуготовил теперь своему народу и его детям страдание, которое принес на нашу землю сын Гуенфана. Когда еще [только] младенцем это создание сосало дикими губами груди своей матери, пошли слухи, предвещающие ужасные вещи, – подобно тому, как Фурия Мегера трепещет на конце пламени, охваченная своим смертоносным пророчеством. Его отец сам отправился в ложный храм Аммона. Узнавая об ужасных пророчествах, касающихся его преступного сына, он нечестивым образом принес ужасные жертвы Юпитеру. Затем, соорудив мрачные алтари Аполлону, он вопрошал треножники и лавры Феба. Кровь самым отвратительным образом проливалась на эти ужасные алтари, в то время как жрица с повязками на голове закалывала зверей каждого вида и разбирала судьбы. Сначала она покопалась в вытащенных ею внутренностях, потом разложила и начала изучать длинные витки кишок. Она положила эти злосчастные извлеченные внутренности на неугасающий огонь, и затем внезапное безумие охватило ее, словно дикого зверя. Страшно смотреть, как она тут же обернула лезвия против себя самой и вонзила их в свою плоть, умножая свои раны повторными ударами стали, и кровь струилась по ее телу. Она высоко задрала свою голову и затем, подпрыгивая и вращая яростными глазами, начала извиваться всем телом в зловещих скачках и кружениях. Огненный оттенок окрасил ее лицо, что было знаком того, что ею овладело божество. Ее шея и волосы свободно двигались, склоняясь то на одно плечо, то на другое. Из ее груди раздавались грубые хрипы, и нарастало какое-то бессвязное бормотание, смешанное с двусмысленными словами, в то время как вздохи продолжали тревожить ее вдохновленную грудь. Таким же путем Вулкан встает, чтоб развести огонь [в горне], и искусно направляет дующие ветры из мехов. Раздувая пламя, он подчиняет шумные порывы восточного ветра и обновляет [силы] их ослабевающей бури в горниле. Так, возвещая нечестивую судьбу, пророчица изрекла свою речь, наполненную приговором рока: «Гуенфан, судьбы призывают к разрушению царства вандалов и всей Ливии, ибо они снимают ярмо и удила с мавров. Когда твой Антала возмужает, каждый род сумасшествия и злобы поднесет свой факел ужаса, чтобы обратить этот несчастный мир в смятение. Теперь пламенеющая Тисифона начинает яриться со своими извивающимися змеями, и эти ее густые локоны[37] уже взвились в воздух. Ее лицо стало влажным от черного яда, источаемого этими змеями. Они искажают пропорции ее лица своими глазами и тройными языками, а виски ее сияют запекшейся кровью. Я вижу реки вандальской крови, текущие с гор. Вот твои повстанцы поджигают города Ливии, а затем берут и прячут добычу, взятую с их обгоревших руин. Но почему, о вышние силы, вы предопределили это могучее смешение единым порывом в единый [же] момент? Почему вы хотите, чтобы власть мавров столь возросла? Смотрите, [ведь] они снова погибнут! Что им за польза за такое короткое время заслужить разгром, который они сами навлекут на себя своей неукротимой доблестью? Этот ребенок восставит и низвергнет многие народы, каждый со своими особенностями, а годы его жизни – в клещах изменчивой судьбы. Ибо истомленная Африка воззовет к Создателю, Богу, Которому она поклоняется и Которого праведно есть признавать всем народам. И тогда могучий вождь римского народа, увы, примется за дело и пошлет мощь Востока в нашу часть света. Смотри, как он ужасает всю землю своими флотами. Вот внезапно испуганный этот мальчик[38], хотя еще не побежден, трепещет от прибытия флота, теперь, тяжко дыша, несет свое ярмо. Могучий груз сгибает его, но вот он воспламенен и сбрасывает узы, которые он несет на преисполненной позора шее. Смотри, как он рвет цепи и снова готовится к войне. Смотри, как много народу сходится к нему, еще мальчику, рвущемуся перевернуть весь мир. Что за толк племенам, самим находящимся на грани истребления, восставать – для того лишь только, чтоб увидеть падение прочего мира? И зачем он сам забрался на такую высоту, с которой может лишь низвергнуться? Смотри, как он покидает нашу землю, гордый и обремененный добычей, только для того, чтобы вернуться после долгого отсутствия и, увы, напитать поля нашей же кровью!»
В то время как она говорила эти слова, гнев тряс ее шею и искажал ее лицо. Внезапно она содрогнулась, замолкла и с громким стуком упала на землю. Неразборчивое бормотание слетало с ее уставших уст, подобно тому как вода с журчанием изливается по полой трубе водопровода. Сначала водный поток бежит и выливается с булькающим звуком. Но если решено преградить путь потоку, управляющий [водой], быстрый в своем умении, блокирует открытое течение потока, перекрывая его препятствием. Тогда начало потока отсечено и он остановлен преградой. Поток возвращается туда, откуда он направлялся, и [лишь] тонкая оставшаяся струйка еле бежит.
(ст. 152—183)
Ободренные этими странными ответами, люди возрадовались и сохраняли тишину, ибо были низшим племенем. Итак, надежда и страх каждого соединились в [мальчике]. Они защищали и пестовали ребенка, словно он был святыней, и радовались дарам судьбы, обещанным им.
Юноше было семнадцать лет, когда он запятнал свои руки послужившим дурным предзнаменованием воровством. Ужасной фигурой напоминавший [великана] Какуса, потерявшего жизнь в руках Геракла, он начал разбойничать по ночам. Он хватал и тащил вожака-производителя стада и, поднимая за шею, в яростной борьбе уносил его. Он отводил животное в пещеру и душил, сжимая глотку руками. И тогда баран, единственная надежда курчавого стада, падал к его ногам, а [Антала] в это время тяжело дышал. Потом он извлекал из ножен клинок и обдирал немало весившую тесную шкуру, пока не обнажалась плоть. Все животное разрезалось на мелкие кусочки, так что он насаживал эти трепещущие члены на палочки и жарил изуродованные останки на пламени костра. Огонь еще горел, когда он набрасывался на полусырое мясо, тяжело дыша, бесстрашный, и поглощал его дикими челюстями.
После этого он начал вести себя как жестокий и закаленный вождь, кормя свою шайку тайно похищенным скотом. Так негодяй приучил прочих соучаствовать в воровстве, искусно поощряя и обучая их, как двигаться бесшумно во тьме. Теперь этот вор мог угнать целое стадо овец или крупного скота. И он придумывал, как прятать добычу на вершинах гор и выискивать безопасные места, чтобы прятаться самому среди гор. Он даже отваживался на засады в захваченных [противником] долинах и затем, поначалу невидимый, нападал на целую вандальскую армию. Как много их вождей, как много его противников он зарубил мечом, заманив в ловушку на середине их пути! Ведомый своим злым гением, нечестивец выманивал вражеские отряды и затем уничтожал своим копьем на открытых равнинах.
(ст. 184—246)
Те дни подвергли несчастное население еще более горькой судьбе, и, когда судьба избрала момент, она уничтожила вандальское царство на сотом году [его существования]. Как раз тогда фрексы первыми начали сжигать города на нашей земле, разорять дома; они разъезжали по нашим равнинам, даже осмеливаясь предпринимать наступательные действия. За ними последовали храбрые илагуаны, задействовав силы, набранные ими среди простого народа, а в натиске на нашу границу к ним присоединились наффуры. Так нечестивая судьба выгнала нас с наших земель и из наших домов, [оставленных] в ужасе. Разбойник действовал так нагло и свирепо, что нигде нельзя было обрести спасение и безопасность. Мы страдали от угнетения, влекомые злой судьбой, и наша радость погибла вместе с правлением вандалов. Так случилось, что нам пришлось оплакать наши попранные алтари и искать место убежища, хоть мы [всего] этого и не заслуживали.
В то время Хильдимер[39] вел войну[40] под знаменами, обреченными на несчастье, да и воевать он не был привычен. Он не мог победить, неважно, насколько велики были его силы, да и не мог он выстоять против такого громадного войска. Нить его злосчастной судьбы была обрезана среди гор, где неудача устрашила его. Так обычно и бывает: злая Фортуна часто сохраняет тех, кто вредит добрым. Гордые знамена его врага высились над горными хребтами и лесами, а его армия окружила противника, спустившись с гор. Сдавленный со всех сторон, он не мог ни убежать, ни иметь перевеса в численности, ни [даже] надежды на [сохранение] жизни. Силы вандалов, зажатые в горах, не могли сопротивляться противнику, в то время как их врагов защищали острые утесы и расселины. Посреди тех лесов и рощ имелось зловещее место – громадное, окруженное со всех сторон рухнувшими утесами. И хотя оно имеет крутые склоны и возвышается пиком, хотя утесы его покрыты густыми ивовыми рощами, высоко вдоль его хребтов простирается высокогорная равнина. Туда нет открытой дороги; лишь одна тропа, постоянно прерываемая извилистыми канавами, с трудом достигает высокого уровня вершины, ибо вся та область непроходима и окружена густым лесом.
Когда Хильдимер увидел, как глубокие овраги окружают его, словно [военные] укрепления, а полем битвы являются отвесные стены гор без прохода, он не отважился на такой суровый риск. Там он сам отдал распоряжение плотным рядам твердо стоять под их знаменами, ибо не был уверен, можно ли произвести вылазку против такой укрепленной позиции врага. Все пошло не так, и судьба была против него. Солнце, следуя посередине неба, раскалилось докрасна и пылало светом. Его огонь начал опалять сухие глотки [вандалов], невыносимый жар начал наносить тяжкий урон несчастным войскам, и случилось так, что жажда погнала их вниз, к прохладному месту, [изобиловавшему] водой. Так люди отошли с занимаемых позиций, ибо поток был довольно далеко. Их слуги уже несли меха, наполненные водой, которую они нашли в долине. Но когда первые из вандалов добрались до несчастливой [для них] воды и закричали от удовольствия, утолив свою жажду, тогда и все прочие собрались у потока. Так сложились их судьбы, вы видите, что враждебная Фортуна приговорила к смерти целую армию. Даже один из знаменосцев имел наглость посчитать, что знамя может быть сдвинуто со своего места, так что он тоже натянул поводья и направился прочь с горных вершин. Тогда и вся армия последовала за ним толпою, с щитами и копьями, и оголили фланги. Более того, приглядывая, за какие камни схватиться, чтоб спуститься вниз, они повернулись к врагу спинами, так что тот подумал, что все войско побежало. Тогда враг и обрушился на них с горных вершин. Это бедствие устрашило всех, даже военачальников. Знамена были потеряны в бегстве. Не было открытого пространства, на котором лошадь могла бы свободно скакать, свершая свой быстрый бег с отпущенными поводьями. Среди скал, камней и высившихся, словно башни, утесов гор люди поддались страху и падали под собственным весом.