дующего, поэтому они тщательно слушали и отдали все свое внимание тому, что он собирался сказать. И их предводитель спокойно увещевал свои войска, они же внимали его словам, и затем, воодушевив их возбужденные умы на битву, воспламенил их своей речью и сделал стойкими перед лицом врага: «Товарищи, таким вот путем возросла слава Римской империи, таким путем наше государство, сокрушая мятежные народы и их войны, обрело власть над всем миром. Римский воин [никогда] не боялся народов, поднимающих оружие, и не поворачивался спиной в страхе перед силами врага, как бы велика ни была его численность. Он был верным своим товарищам, бдительным и хитрым, героическим и сильным, чтобы вынести все тяжкие труды войны. Но когда верность его нарушалась и честь, воздаваемая императору, не овладевала целиком его рассудком, пока он готовился к войне, как только он избирал разорение и грабеж и, сумасшедший от войны, домогался наград вопреки нашему делу, тогда римская армия, брошенная в сотворенную ею же панику, обратит спины в бегстве и будет воображать, что ее на самом деле разбили варварские племена! Но даже в этих случаях Фортуна не продлит наши страдания из-за нарушенной верности. Она вернется с пущей милостью и изобилием радости. Ибо, как повелевает ее долг судеб, она любит Рим, как саму себя, и ради Рима она основательно уничтожила и сокрушила многих агрессоров и даровала свое счастье нашей державе. Что проку было Гунтариху, сумасшедшему тирану, носить титул тирана, когда он пал на пол со своего кресла от кровавой армянской бани? Среди пиршественных столов и кубков на них, разве не понес он заслуженную кару за нарушение договора с нами? К чему мне вспоминать Стотзу, беглеца, скитавшегося по всем частям мира, алча чужого [достояния] и того, что было тщетным, имея склонность добыть имя тирана в неправедной войне? Какую бойню он учинил в Ливии, какое сумасшествие принес этим народам! Скольким [количеством] крови он запятнал свой меч! Но он пал – возможно, слишком поздно, скошенный заслуженной им смертью, приняв вместе и вину, и наказание. Вы видите, люди мои, как много работает Фортуна, чтоб исполнить свое обещание нашему императору, как много она трудится в войнах, чтобы подчинить римлянам весь мир. Идите же, мои сотоварищи по войне, мои верные сограждане, покажите свою силу, каждый из вас, среди опасностей, видимых всеми, и, как верные римляне, сокрушите эти злобные народы. Пусть их люди и подчиненные вожди узнают, какова доблесть нашего народа, какова слава его оружия. Зрите суровую опасность, над которой нависают ныне наши знамена, и будьте бдительны, люди. Наши шатры окружены, и мавры вокруг нас повсюду. Наша единственная надежда на спасение – наша доблесть и мечи. Те люди, которых вы считаете стоящими на нашей стороне, те, которые, как вам кажется, соединены с нами союзом, – поглядывают, как бы выйти из создавшегося кризиса. Если римляне одержат победу, они будут нам служить и воздавать почести. Только наша добрая удача победы и страх, который они испытывают, оставят их верными. А теперь – восстаньте, граждане! Эта победа одолеет [сразу] двух врагов. Пусть те, кто нам противостоят, погибнут от меча, и пусть наша доблесть устрашит прочих. Командиры подразделений, каждый из вас пусть пойдет и расставит людей по позициям. Пусть знамена несут перед полками, ведите линии воинов в бой хорошо подготовленными к атаке».
Он закончил свою речь и, вскочив [в седло], воссел высоко на спине своего коня. Доспехи почтенного воина загудели, и шлем, блеснув внезапным великолепием, отразил солнце и послал его лучи в глаза воинов. Красноватое сияние доспехов молнией сверкнуло по лагерю – так бывает, когда туча, плывя с причудливым грохотом по бескрайнему полю небосвода, гремит громом, задев вершину Олимпа, и внезапно извергает из своего чрева пламя. Тогда все командиры, старшие и младшие, приветствовали его, и подразделение кавалерии, ведомое ими, опершись на свои крепкие копья, прыжком оседлало лошадей, в то время как прочие держались за башнеподобные шеи своих высоких коней. [Поначалу] по всей равнине быстрые кони боролись с удилами, шарахаясь то влево, то вправо. Но затем, почувствовав руки хозяев на своих шеях, обрадовались и перешли на галоп, пересекая широкую равнину.
Итак, они выстроились к битве. Гентий командовал колонной на правом фланге и окружил свои знамена отрядами копьеносцев. Сам полководец, радостный, сверкая своим отполированным шлемом, ехал впереди на своем коне. Красивый, с украшенным плюмажем гребнем [шлема] и сверкающий золотом, он быстро ехал среди войск, разжигая пламень битвы и храбро выставляя линию своих войск со всем искусством полководца.
Рядом с ним – Пуцинтул, великий телом и душой, привел оружие воинов в движение и выстроил их плотные ряды позади своих знамен. На этого воина, возвышавшегося, словно башня, в гребнистом шлеме и красивых доспехах, было приятно смотреть, когда он, сжимая длинное копье, возвышался на коне, отдавая привычные команды своим товарищам, ибо всепобеждающая мудрость всегда обитала в его сердце. Счастлив был бы он, если б судьба даровала ему долгие дни под солнцем. В преклонных годах он только еще больше обрел бы силы, да, как бы он расцвел!
(ст. 487—582)
Третьим был Григорий, дико размахивающий копьем и великолепный со своим легким щитом и испанским кинжалом. Рядом с ним вел под знаменами свои войска Гейзирит[85], хотевший взломать укрепления врага еще до того, как будет дан сигнал. Он хорошо знал себя. Облаченный в сияющие доспехи, он владел гигантским оружием. Все его тело было одето сталью, он представал сияющим видением, ибо инкрустировал пластины доспехов золотом. И он носил золотой шлем с блестящей железной подкладкой, чьи острие и гребень были украшены конской гривой. Он носил пояс, сверкавший шишками из драгоценных камней, а на боку – пояс в ножнах, отделанных слоновой костью. Он носил ножные латы, обмотанные парфянской шкурой со многими украшениями. Ноги его были облачены в яркий пурпур, который мастер искусно украсил драгоценными камнями. На все его украшения было восхитительно смотреть, а его великая доблесть была еще краше.
Затем следовал Мартирий[86], вместе и храбрый, и мудрый в совете. Он растянул свои войска по широкой равнине и командовал союзниками, как храбрый военачальник. С ним против плотных рядов врага ехал Маркиан, которому было уготовано смешать потоки крови баркейцев с собственной. Не отсутствовал и Сенатор[87], человек, отмеченный знаменитым родством; он ехал верхом, на него было приятно смотреть, и вообще он оказался счастливее своего товарища в полированных доспехах.
За ними со своим толпящимся отрядом ехал союзник Куцина, ведший силы под знаменем массилов. Одаренный спокойным характером и латинской сдержанностью, он был римлянином по духу, и был недалек от того, чтобы быть им и по крови. Ни Адонис, возлюбленный Венеры, ни храбрый Ахилл не могли сравняться с ним в силе или в использовании дротика.
На другом, сверкающем левом фланге, командир Иоанн, тезка главнокомандующего, но старше его летами, ехал галопом вперед. Он сочетал в себе бодрость старца и доблесть юноши, и с этими двумя [достоинствами] этот великий воин мог, изрядно потрудясь, сокрушить врага. Пегая лошадь – частью черная, но с белыми пятнами – везла его. Гордая, украшенная своим золотом и драгоценностями, она грызла удила и быстро носилась взад-вперед по полю, в то время как сам полководец, строгий командир подразделений, появляясь в разных местах, подбадривал своих товарищей в их решимости идти [на бой].
Рядом неутомимый Фронимут двинул свои войска, вознеся знамена, и выстроил их вместе с союзниками на равнине. Хотя сам он превосходил всех вокруг, сияя своим шлемом и гребнем и блистая неожиданным великолепием стали, возвышаясь над всеми, он ловил и отражал лучи и сияние солнца, и тоже находился под защитой плотных рядов отряда, шедшего вокруг него со всех сторон, сверкая щитами и шлемами.
Далее Маркентий увещевал войска идти вперед. Получив его приказ, они рядами разошлись здесь и там по широкой равнине. Золотой шлем, укрепленный бронзой и тяжелый от гребня, покрывал его песчаного цвета волосы, а на его гигантских плечах красовался сверкающий пластинчатый доспех. Его лошадь гарцевала высоким шагом, а сам воин вез на бедре оружие – колчан и звенящий лук. Опоясанный ими, он посылал свои медные стрелы в бой, а его знамена защищала верная стена грозных младших командиров. На той же стороне стоял Либерат, человек, известный [доблестью] длинного копья, в то время как на другой занял свое место красавец Улитан[88], вооруженный множеством оружия, воин, прекрасно обращавшийся с дротиком и не менее быстро – с кривым луком.
Ифиздайя был следующим, вождь и отец своего племени, предводитель, прекрасно знающий, как поворотить лошадь крепкими удилами[89]. Дикие люди следовали за ним, и его сотоварищем был его сын, Битиптен. Это племя было довольно многочисленным и обладало духом доблести. Их могучий вождь остался верен своему обещанию, и его любили воины, их командиры и наш главнокомандующий. Его выдающийся сын, храбро поднявший оружие, был не худшим бойцом, чем его отец, и мог [по скорости] соперничать своими дротиками даже с тонкими стрелами, которые спускают со своих тетив персы.
Командир Тарасий привел в движение свои высокие знамена и выстроил свои пестрые войска с разнообразным вооружением в линию перед пехотой. Командуя, [сидя] верхом на коне, он разделил участки поля боя между подразделениями и выстроил их в готовности к атаке, приказав сомкнуть щиты. В таком виде его отряды образовали длинную линию на равнине и сверкали, стоя щитом ко щиту. Тела людей были скрыты, словно за прочной стеной. Были видны только их боевые топоры и верхушки шлемов, чьи острия и гребни сверкали из-за щитов. Само поле боя казалось медным от поднятых копий, а прозрачный воздух вокруг них был наполнен ужасом.