(ст. 416—527)
Идите, товарищи, будьте дики в резне этих людей, их животных – всего, что они воздвигли вам на пути, затруднив его прорытием широких извилистых рвов. Я пойду первым, так что каждый воин пусть уверенно следует моего примеру и повторяет то же, что делаю в бою и я». Так он сказал и, направившись к лагерю, первым поразил мечом большого верблюда. Он ударил его по ногам – там, где концентрируется вся сила зверя в его сухожилиях. [Он] нанес удары по костям каждой из ног и разрубил оба бедра, уничтожая их силу. Верблюд подался назад и упал с ужасным криком на землю, задавив своим весом двух мавров. Он сокрушил их кости и раскидал костный мозг, ибо в ужасном страхе перед нашим полководцем те двое спрятались под высоким животом животного. И гетульская женщина с двумя детьми свалилась со спины верблюда назад и лежала поверх их всех потерянным багажом, переломав [свои кости]. Седло и принадлежавший женщине жернов для помола зерна слетели вниз и своим весом порвали уцелевшие веревки, проделав брешь в ограждении, препятствовавшем нашим людям[94]. Сразу же в лагере поднялась суматоха, поскольку ограждение из животных было нарушено [всего лишь] одним ударом. Точно так же падает высокое здание, когда убраны поддерживавшие его колонны, и его мощный корпус лежит на большом пространстве в виде отделившихся друг от друга камней.
На другом конце поля битвы Гентий рубил подразделения врага и, сумасшедший от бешенства, вместе с людьми уничтожал и баррикады. С ним яростный Пуцинтул устилал землю обезображенными его мечом телами. Они быстро наступали, как два льва, движимых страшным голодом и обращающих все стадо в смешение. Так каждый из них дико наезжал на врага, взламывая ударами меча оборону противника. Неутомимый Фронимут тоже со всей мощью [по-мясницки] разделывал ряды врага. И Маркентий был весь воспламенен и, сверкая оружием, рубил ряды людей посреди рвов так же, как Иоанн, жаркий до битвы, в ярости бился покрасневшим [от крови] мечом. Куцина, близкий к римлянам и по рождению, и по преданности, словно мясник, крошил вражьи отряды в другом секторе и пролил много крови на свои доспехи, пуская копье за копьем и устилая [телами] мавров широкую долину. Он вскрывал их доспехи крепким мечом и перерубил много людских шей и конских сухожилий. Его младшие командиры взошли во рвы со всех сторон. Высокий Тарасий оказал яростное сопротивление, окруженный врагами, но командир Куцина рассек их груди, и их разрубленные внутренности распухали меж сломанных ребер, медленно вытекали наружу и коченели в теплой крови. Храбрый Ифиздайя, воспламененный собственной могучей силой, расчищал себе путь по полю, избивая врагов по мере того, как он шел, укладывая замертво [обитателей] Сирта блестящим клинком. Великая доблесть командиров и ярость, которую они излучали, вдохновляла их товарищей, и так воины все оставшееся обратили в смешение своими мечами. Они прорывали ряды, избивали врагов, разоряли и бранились. Они прорубили себе путь, расшвыривая мертвецов по сторонам, и затем, скача, словно дикари, били уже [всех] без разбора. Ни возраст, ни нежный пол не смягчали их сердец. Нет, римский воин убивал всех, и горы эхом отражали лязг оружия вместе с треском ломавшихся доспехов. Сердца умиравших стенали по оторванным членам, и сплетение мертвых тел на поле становилось все гуще. Так бывает, когда бесчисленные земледельцы, свалив дуб в древнем лесу, обрубают [с него] бесплодные ветви, состязаясь в работе. По всей роще мощный стук множества топоров удваивается стонущим эхом леса. Так Иоанн вместе с товарищами врубился в лагерь мавров. По всем сторонам мечи пели и краснели от крови, в то время как враги расставались с жизнями, раненные и стонущие. Молодые и старые вместе валились на поле, и матери, отяжеленные своей ношей, падали со своими детьми среди высоких стад. Да, римляне перебили множество врагов своими сверкающими мечами, и падение умирающих воинов сопровождалось и бесчисленными [смертями] женщин. Мавританки сами, когда их тащили за волосы победоносные враги, боялись получить дикий импульсивный удар. Один человек, спеша за добычей, принес взятых у врага детей, оставил их на руках помощников, и отправился опять ко рвам, ступая по мертвецам. Иной занимал себя тем, что резал удила верблюдов, иной крал скот, иной вернулся с овцой, за которой побежал. Один человек даже вел медлительных мулов, погоняя их тупым концом копья. Все пропало, и следа от мавританского скота не осталось.
Вражеская кавалерия, одинокая и беззащитная, скакала по открытым равнинам. Дикарь Иерна, чья сила была сломлена, прихватил с собой ужасные изображения своего бога Гурзила, надеясь защитить себя с его помощью. Герой-неудачник обременил своего коня двойным весом, замедлив движение. Тем самым бедный человек накликал на себя смерть. Кому ты поклоняешься, глупец, какую защиту предлагает он твоим людям, какое утешение и какую цену предложил он тебе, когда ты похищен смертью, а он сам сокрушен твоими врагами, которые плавят металл, из которого он сделан, огнем лишая его формы? И так сиртские отряды, которые окружала преследующая армия, сверкая оружием, рубя их в пустыне, несли потери, свершая бегство по широким равнинам. Никто из беглецов не был способен не то что противостоять римским преследователям в мрачной битве, но даже просто обернуться и взглянуть [на них]. Охваченные хладным ужасом, они бросали свои мечи и плашмя падали с коней. И наши воины, пожираемые горькой ненавистью, с легкостью учинили этим трясущимся избиение. Наши люди вернули старые знамена Соломона и вместе с ними добычу, награбленную Иерной. Ужасные тела лежали, распростершись, по всем полям, останками были полны долины и скалы, так что и реки были заполнены грудами трупов, и лошади скакали по трупам, окрашивая свои быстрые копыта [кровью] раздробленных членов. Несчастные раненые стонали, а их кровь текла на траву. Кровь, стекавшая по оружию, запеклась и тем самым закрепила его в руках людей, ибо каждое лезвие было красным. Средь многих тысяч действительно пал вождь Иерна. Тот дикий и некогда высокомерный вождь мармаридов лежал посреди поля боя израненный и обнаженный, как он того и заслуживал.
Этот день был бы последним для всех племен, если б неуклонный путь солнца приостановила благосклонная отсрочка, как это некогда было[95]. Но поскольку светило село, следуя непреложному пути своего вращения, и скрылось за западными волнами, это вместе с наступившими сумерками лишило [римлян] возможности видеть бегущие племена и поле боя, так что наши храбрые войска вернулись в свой лагерь.
Песнь VI
(ст. 1—314)
В ту ночь не все победоносные римляне предались мирному отдыху одновременно; напротив, избранные ими часовые поочередно охраняли лагерь и не смыкали глаз для сна. Радостные мысли проносились в их бодрствующих умах, и никакая медлительность не овладела членами тех не разбитых в бою людей. Победа восстановила их одеревеневшие мускулы, и, что еще больше, ожидание добычи воскресило их доблесть, а обещания их верного предводителя облегчили их души.
В то же время под защитой ночной темноты войско мавров бежало прочь, рассеявшись в страхе по бездорожью пустынь всей области. Ночь помогла им, и ночь же тревожила их. Покрывая все тьмой, она спасла людей от пасти ада, и она же беспокоила те же приведенные в смешение отряды той неопределенностью, что принесла война. Они бежали в страхе, несмотря на то что никто их не преследовал. Трепеща, они воображали, что производимый ими самими и их товарищами шум – на самом деле [преследующий их] враг; и так, в смятении они продолжали нахлестывать высокие бока своих коней. В тишине ночи горы отражали эхом повторяющиеся удары их хлыстов, и копыто быстрого коня устрашало ряды их союзников, ударяя по твердой равнине.
Заря следующего дня вывела из океана солнце, чтобы оно следовало своим путем, и море волновалось и бурлило под его тяжело дышащими конями. Глубины водоемов нагрелись, зыбкие волны кипели и рождали священный огонь. Благочестивый, как всегда, наш главнокомандующий встал первым и радостно возблагодарил Господа Сил, воздавая хвалу, подходящую к той великой милости, каковой он был удостоен. Затем прибыли избранные храбрые начальники, большие и малые, и их передовые заместители. Командующий встал посреди них и первым повел речь: «Какой ожесточенный народ пал под вашими ногами, товарищи! Нигде более, даже в дикой Персии, не видел я людей, так стремившихся умереть, подставляющих свои глотки под мечи, стоя лицом к лицу с врагом. Ибо, как ни часто заставлял я их обращать спины в бегство, столь же часто они бесстрашно обращались назад, угрожающе крича и дико прыгая. Тем не менее они отступили, сломленные нашей непревзойденной дисциплиной и силой нашего Бога. Теперь я решил быстро наступать, защитить ливийские земли надлежащим гарнизоном и таким образом восстановить наше счастливое правление. Быстро отведите ваши войска в места их [прежнего] расположения и укрепите их. Окружите [словно] сетью высокие горы, пещеры, рощи, потоки и утесы в лесах и их тайные убежища. Тогда-то, очень осторожно, и захлопните ловушку. Пройдет немного времени, и подлый народ мазаков погибнет от голода. Поскольку их войско разбито, вряд ли у них хватит сил разорить близлежащие усадьбы, и либо они немедленно подчинятся силе нашего оружия и запросят мира, либо беженцами отправятся в самые дальние части земли и, таким образом, очистят нашу территорию. Пусть главной задачей двух военачальников Бизацены станет обращение в смятение бедствующих сил массилов организованным преследованием их, круша их злосчастные фаланги мечами и выдавливая их далеко от наших границ».
Так говорил он, и все согласились исполнить его распоряжения. Мощное и победоносное войско было разделено по частям, каждая направилась в собственную крепость. Они шли в города и форты и открытые районы [той] земли, так что бедная Африка была освобождена от долговременного горя и, в своей радости, отмечала победу тихого героя – Иоанна. Счастливый Юстинианов Карфаген выразил одобрение полководцу продолжительными аплодисментами и раскрыл ему свои объятия. Ворота, столь долго бывшие закрытыми, открылись, и герой в своем триумфе прибыл в центр города, а люди ликовали. Сидонские старейшины