Примечания
1
Герой Троянской войны, разоблачивший хитрость Одиссея (Улисса), пытавшегося симулировать безумие, чтобы не отправляться на войну; позднее погубленный Одиссеем в отместку. Считался изобретателем игры, подобной шашкам или шахматам.
2
Т.е. Гомер. Считаем более уместным поставить соответствующий древнегреческий термин, нежели английский вариант «бард».
3
Имеется в виду Константинополь, где Корипп действительно обнародовал свою «Иоанниду» между 567 и 580 гг. Об этом косвенно свидетельствует и упоминание в предисловии «Города» – часто именно так византийцы и называли свою столицу. Более того, кажущееся турецким название «Стамбул», а точнее – «Истанбул», происходит от греческого «εἰς τὴν Πόλι», что переводится, как «в Город». Согласно правилам чтения греческого языка, согласная, следующая после звука «н», озвончается, при этом «н» может остаться, а может пропасть; вдобавок звук «и» невозможен после звука «т», который всегда должен оставаться твердым, поэтому вместо «ти» всегда следует читать «ты»; в итоге получаем прочтение «исты(н)боли», откуда и вышел Истанбул (Стамбул). Впрочем, есть мнение, выдвинутое К.Н. и Н.Н. Болговыми, что Корипп обнародовал свою поэму в Карфагене и упоминаемые в самом начале его предисловия «высокородные властители» (как мы это перевели, в англ. тексте – «noble princes») – не кто иные, как сам Иоанн Троглита и его сын Петр. В пользу этого говорят и нижеследующие слова поэта: «Если, среди многих триумфов, Карфаген возрадуется благодаря моим усилиям, пусть признание, по справедливости, будет моим, так же, как и ваша привязанность, на которую я уповаю». Впрочем, к этому вопросу мы еще вернемся в комментариях к VII песни. Да и что, собственно, мешало нашему стихотворцу «гастролировать» со своим произведением и ознакомить с ним и Карфаген, и Константинополь?..
4
То есть римлянах, точнее – «ромеях»-византийцах. Известно, что сами себя византийцы идентифицировали исключительно как римлян, «ромеев» – Ρωμαίοι, наследников славы Древнего Рима, его культуры и т.д., хотя Византия, а правильнее – Восточная Римская империя, была, по преимуществу, греческой; опять же говорим в первую очередь о языке, культуре и т.д., потому что обилие туземных племен в Малой Азии и иных областях Византии не поддается какому-либо насильственному этническому объединению. Объединяли вера, культура; с точки зрения тогдашнего византийца, крещеный исавр, араб или еврей вполне был полноправным византийцем, а вот грек-язычник, например, – уже нет. Ну не знала древняя Византия национализма, и в этом было ее счастье. Латинское (древнеримское, если угодно) влияние было в Византии очень сильным до времен Юстиниана, так что его, хоть и образно, но довольно верно, называли «последним римским императором». Этому служили и его захватнические вандальская и готская войны – он стремился вернуть империи «временно отторгнутые» у нее территории; даже надписи на монетах чеканились латинские, военная и придворная бюрократия носила латинские чины, и т.д. Поэтому очень часто Корипп будет вести речь именно о «римлянах», «латинянах», «величии Рима» и т.д. (хотя сам разоренный Рим в это время переходил из рук в руки во время изнурительной войны с готами) – мы же будем ясно представлять, что речь идет о Византии и византийцах (которые на самом деле даже не подозревали, как называют их и их государство, ведь это искусственный термин позднего времени!). Только могучий кризис, едва не сгубивший надорвавшуюся Византию после смерти Юстиниана (недаром его наследник и племянник Юстин II сошел с ума и залаял по-собачьи, получив в наследие разоренную страну с войнами по всему периметру ее границ!), заставил новых правителей спуститься с небес на землю и пересмотреть царившее прежде латинофильство. Возродившаяся Византия все более и более становилась «греческим царством», каким ее и узнала наша зарождавшаяся Русь.
5
Далее в тексте лакуна.
6
Эта должность, по нашему мнению, более всего подходит в данном контексте – в английском варианте стоит явно несуразное «премьер-министр».
7
Троянской, конечно же.
8
Второе имя Юла; кстати, именно от Юла якобы пошел род Юлиев, давший знаменитого Цезаря; поскольку матерью Энея была сама Венера, Юлий Цезарь не преминул упоминать, что происходит от этой любвеобильной богини. Если вспомнить, что царь Иван Васильевич Грозный любил выводить свою генеалогию от Пруса, мифического брата Октавиана Августа, племянника Цезаря – вот он писал, например, во втором послании к шведскому королю Юхану III (1573 г.): «Мы от Августа-кесаря родством ведемся», то Венера получается и его далекой прапра…прабабкой. Курьез для православного царя, переусердствовавшего в исправлении своего происхождения!
9
Согласно легендам Сцилла имела двусоставное тело – девы и либо рыбы, либо змеи, либо собаки; при этом от ее пояса росло шесть шей с собачьими головами; вместе с Харибдой располагалась по обеим сторонам Мессинского пролива, губя моряков.
10
Именно так действовала мифологическая Харибда, устраивая водовороты; если мимо Сциллы еще можно было проплыть, потеряв 6 членов экипажа (что и случилось с Одиссеем), то спастись от водоворота Харибды кораблю было уже нереально. Вот текст Гомера с описанием этих чудищ: «Даже и сильный стрелок не достигнет направленной с моря // Быстролетящей стрелою до входа высокой пещеры; // Страшная Скилла] живет искони там. Без умолку лая, // Визгом пронзительным, визгу щенка молодого подобным, // Всю оглашает окрестность чудовище. К ней приближаться // Страшно не людям одним, но и самым бессмертным. Двенадцать // Движется спереди лап у нее; на плечах же косматых // Шесть подымается длинных, изгибистых шей; и на каждой // Шее торчит голова, а на челюстях в три ряда зубы, // Частые, острые, полные черною смертью, сверкают; // Вдвинувшись задом в пещеру и выдвинув грудь из пещеры, // Всеми глядит головами из лога ужасная Скилла. // Лапами шаря кругом по скале, обливаемой морем, // Ловит дельфинов она, тюленей и могучих подводных // Чуд, без числа населяющих хладную зыбь Амфитриты. // Мимо нее ни один мореходец не мог невредимо // С легким пройти кораблем: все зубастые пасти разинув, // Разом она по шести человек с корабля похищает. // Близко увидишь другую скалу, Одиссей многославный: // Ниже она; отстоит же от первой на выстрел из лука. // Дико растет на скале той смоковница с сенью широкой. // Страшно все море под тою скалою тревожит Харибда, // Три раза в день поглощая и три раза в день извергая // Черную влагу. Не смей приближаться, когда поглощает: // Сам Посейдон от погибели верной тогда не избавит. // К Скиллиной ближе держася скале, проведи без оглядки // Мимо корабль быстроходный: отраднее шесть потерять вам // Спутников, нежели вдруг и корабль потопить, и погибнуть // Всем…»
11
То есть подтянуть паруса.
12
Возможно, Луис де Камоэнс не читал «Иоанниду», но насколько похоже отписанное Кориппом явление злого духа византийским мореплавателям на событие из пятой песни «Лузиады», когда португальским морякам явился грозный гигант – персонификация Мыса Бурь – и тоже напророчил им много тяжких бед: «Такого я не видел до сих пор, // И сердце от предчувствия забилось: // Вода ревела, как в ущельях гор, // Как будто к небу вырваться стремилась. // “Какая тайна, затемнив простор, // О, провидение, теперь открылась? // Чем угрожает море в этот час // И климат стран, неведомых для нас?” // Над кораблем могучая фигура // Обрисовалась явственно тогда: // Гигант свирепый, чье лицо понуро // И налилась водою борода; // Глаза глядели пристально и хмуро, // Врезаясь в нашу память навсегда. // Во рту чернеющем клыки торчали, // Седые космы по ветру взлетали. // Как чудо, изумляющее Родос // Своей величиною без предела, // Столь необъятным сделался колосс, // Что в самых храбрых сердце онемело. // Слова, подобно грохотанью гроз, // Рождались в выси мрачно потемнелой. // В молчании оцепенели мы, // Лишь этот голос загремел из тьмы. // Гигант кричал: “О, путник, дерзновенно // Решивший превзойти дела других, // И воевать готовый неизменно, // Как будто в мире нет забот иных. // Нарушил ты богов запрет священный, // Ты смеешь плыть среди морей глухих, // Стремясь к зовущей издалека цели, // Недостижимой никому доселе. // Вступаешь ты на неизвестный путь, // Ведущий к тайнам моря и природы, // Куда никто из смертных заглянуть // Не смел и помышлять в былые годы. // Внимай, коль робостью не сжата грудь, // Что приготовит буйство непогоды // Решившимся сквозь бури по волнам // Вести свою армаду гордецам. // Когда, презрев лишенья и тревоги, // Сооруженный смельчаками флот // Пойдет по найденной в морях дороге, // Он испытает ярость бурных вод; // Встречая берег горный иль отлогий, // Армада много бед переживет. // За дерзость плыть в неведомые дали // Ей божества возмездие послали. // Здесь уготовлю (коль не обманусь) // Меня открывшему конец достойный, // Но бурею не удовлетворюсь: // Всех устремившихся на берег знойный // Заставлю ежегодно ценный груз, // Везомый по дороге беспокойной, // Платить волнам, и пусть увидит твердь, // Что меньшее для вас несчастье – смерть! // Для озаренного бессмертной славой, // Но не предвидевшего месть мою, // Я сделаюсь гробницей величавой, // Не дав уснуть ему в родном краю. // Осуществлю без оговорок – право, // За дань, от турок взятую в бою, // За Килоа, и за Момбасу – мщенье // Увидит он в последнее мгновенье. // Здесь будет мной наказан и другой, // Прославленный отвагой – и влюбленный, // И дама, что блистала красотой, // Спасется с ним от бури разъяренной. // Но страшным жребием и злой судьбой // С супругой милою не пощаженный, // – Измучится на знойном берегу // И в плен с семьею попадет к врагу. // Увидит он, как умирают дети, // Которых в неге, в роскоши растил; // Узрит, как кафры злые на рассвете // Разденут ту, которую любил, // И грудь ей обожжет, пылая, ветер, // И тело под огнем лишится сил, // В конце пути, как истомятся ноги // Ступать по обжигающей дороге. // Сумевшим от возмездия уйти, // Подстерегавшего в стране горящей // Потом удастся их тела найти // Среди безжалостной и душной чащи. // Но души истомившихся в пути // И задыхавшихся в жаре палящей // Взовьются к небу, обретя покой, // Покинув плен телесный и земной”. // Чудовище, гремевшее так ясно, // Прервало речь – и я его спросил: // “Нам предвестивший горе громогласно, // Откройся, кем ты изначала был!” // В глазах заполыхала злоба страстно // И крик неистовый он испустил, // Как будто бы мешала злая рана // Ответствовать на возглас капитана…»
13
Далее в тексте лакуна.
14
Здесь Корипп несколько отходит от традиционного мифа, приписывая Зевсу-Громовержцу «отцовство» Фаэтона; по мифам, его отцом был бог солнца Гелиос.
15
Название позднеримской провинции в центральной части Северной Африки, отделенной от так называемой Проконсульской Африки; грубо говоря, современный Тунис.
16
Вандалам за захват Римской Африки.
17
Имеется в виду Карфаген, основанный полулегендарной финикийской царицей Дидоной (Элиссой) из Тира, как о том свидетельствуют такие античные историки, как Юстин, Страбон, Аппиан, Иосиф Флавий и др., а также поэты Вергилий и Овидий. Вот свидетельство Аппиана: «Карфаген, находящийся в Африке, основали финикийцы за пятьдесят лет до взятия Илиона, ойкистами же его были Зор и Кархедон, как говорят эллины, а как считают римляне и сами карфагеняне – Дидона, происходящая из Тира, мужа которой убил Пигмалион, бывший тираном Тира, причем он скрыл это дело. Но Дидона узнала об убийстве из сновидения и с большими сокровищами и людьми, которые бежали от тирании Пигмалиона, она на кораблях прибыла к тому месту Ливии, где теперь находится Карфаген. Не допущенные к высадке ливийцами, они стали просить разрешения взять для поселения столько земли, сколько может охватить бычья шкура. Ливийцы принялись смеяться, что финикийцы просят такую малость, и к тому же они стыдились отказать в такой ничтожной просьбе. Однако же они недоумевали, как может поместиться город на столь малом пространстве, и, желая увидать, что это у них за хитрость, они согласились дать [земли], сколько они просили, и поклялись в этом. Прибывшие же, разрезав шкуру быка в виде одного очень узкого ремня, охватили им то место, где ныне находится акрополь карфагенян; поэтому он и называется Бирса» – то есть «шкура».
18
Автор противопоставляет легковооруженных воинов, как правило, лишенных солидного защитного вооружения, тяжеловооруженным.
19
Один из эпитетов змееногих гигантов – хтонических существ, порожденных Геей-Землей в отместку богам-олимпийцам, заточившим в ее чрево предыдущее поколение божеств-титанов и родственных им чудищ.
20
Не поддается идентификации.
21
Речь о византийском патрикии – евнухе-полководце, преемнике Велизария, погибшем в войне с ливийскими мятежниками (см. финал III песни «Иоанниды»).
22
В английском тексте – Люцифер, «Светоносец», по терминологии древних – Утренняя звезда, то есть Венера. Учитывая общее негативное теперь значение этого слова, обозначающего Сатану, полагаем ввести традиционное для астрономии наименование.
23
Надо полагать, автор имеет в виду, что вслед за Венерой – Утренней звездой – взошло солнце. Вряд ли бы он стал называть Люцифером само солнце – не по причине суеверного страха перед этим словом, но из-за того, что сказано в предыдущей сноске.
24
Иногда вместо «мавры» принято употреблять наименование «маврусии», применяя первое слово по отношению к берберам, принявшим ислам в VII в.; впрочем, оба варианта допустимы, но автор русского перевода отдал предпочтение первому, более соответствующему английскому moor, хотя, как было показано в предисловии, на лексику англоязычного переводчика полагаться нельзя.
25
Очевидно, за арест своих послов.
26
Одна из излюбленных тактик берберской обороны; она еще не раз встретится ниже, а Прокопий Кесарийский описывает, как ее применил вождь Каваон против вандалов Тразамунда: «Каваон приготовился к нападению следующим образом: очертив в поле круг, где он собирался возвести вал с палисадом, он в качестве укрепления поставил по кругу наискось верблюдов, сделав глубину фронта приблизительно в двенадцать верблюдов. Детей, женщин и всех, кто был небоеспособен, вместе с ценностями он поместил в середине, а всему боеспособному люду он приказал находиться между ногами животных, прикрывшись щитами. При виде этой фаланги маврусиев вандалы оказались в недоумении, не зная, что им предпринять в данном случае: они не могли точно метать ни дротики, ни стрелы, не умели они идти в бой пешим строем, но были лишь всадниками, в бою пользовались копьями и мечами и потому были не в состоянии нанести врагам урон издали, а их кони, приходя в волнение от вида верблюдов, никак не шли против врагов. Маврусии же, находившиеся в безопасном положении, посылали против них тучи стрел и дротиков, без труда убивая их коней и их самих, и, так как их было великое множество и шли они густой толпой, вандалы обратились в бегство. Маврусии их преследовали и многих убили, а некоторых взяли в плен; очень немногие от этого войска вандалов вернулись домой».
27
Интересный кеннинг древнескандинавского типа; возможно, это англоязычный переводчик тряхнул своей германской англосаксонской стариной. Древнескандинавская поэзия (и англосаксонская, как ее неотъемлемая часть) изобиловала подобными эпитетами: луч битвы – меч, ворон битвы – знамя, дорога китов – море, вепрь битвы – шлем (часто украшенный гребнем в виде кабана), волк пчел – медведь и т.д. – и в том числе игра мечей – битва. Даже современное английское слово walrus – морж – вовсе не латинского происхождения, как может показаться по окончанию, но состоит из двух древнеанглийских слов – hwael и hors, сохранившихся в английском языке доныне – whale (кит) и horse (лошадь); таким образом, морж – это кит-лошадь. Только эти компоненты с веками поменялись местами, а в древнеанглийском было hors-hwael – лошадь-кит.
28
Возможно, Гейзерих, чье имя выдает вандальское происхождение византийского полководца.
29
Как станет ясно из дальнейшего, Иоанна заботили, конечно, не негры и мавры, а римское (латинское) население Африки. Тем самым Корипп, вольно или невольно, подчеркивает, что бедные «афроримляне» в надежде на добычу воевали против византийцев на стороне мавров. В то же время из рассказа Кориппа в дальнейшем становится ясно, что часть «афроримлян» были у мавров как бы в заложниках (а об этом упомянуто и ранее, что вождь мавров захватывал пленных), которых они отказались выдать византийцам (см. песнь IV).
30
Возможно, аллюзия на знаменитую притчу Христа о пшенице и плевелах (Мф. 13:24—30).
31
Эта фраза поясняет, о ком заботился Иоанн, – см. предшествующую предыдущей сноску.
32
Игра слов, отображаемая английским языком и невозможная для точной передачи на русском: ram по-английски – и таран, и баран. По-латыни aries – тоже и таран, и баран. Недаром весьма часто ударную металлическую часть античного тарана (на суше и на море) отливали в форме бараньей головы. Так что и Корипп в латинском тексте (ст. 400—403) обыгрывает здесь два значения одного слова, что блестяще подошло и к английскому варианту – Non ariete cavas adducto spargere turres // Est opus. Abducto potius nudabimus hostes, // Inter ovesque tuas aries praedabitur omnis, // Et bene direptos ponemus prandial muros.
33
Поскольку исторический финикийский Сидон в те времена, как и все сирийское побережье, принадлежал Византии, разумеется, Велизарий не мог с ним воевать, и речь по-прежнему продолжает идти об уничтожении вандальского царства в Африке; просто здесь Корипп допускает поэтический анахронизм, который вообще характерен для византийской исторической литературы, привыкшей именовать народы, города и местности их древними названиями, – даже если они на деле не имели уже никакой связи: например, русов, с которыми византийцы «познакомились» в IX в., они называли скифами (или тавроскифами), Константинополь любили именовать по древнегреческой традиции Византием, и т.д. В I песни уже упоминались тирийские стены Карфагена, отсылающие читателя к финикийскому происхождению Карфагена (хотя конкретно финикийский Карфаген был, как известно, вообще стерт с лица земли римлянами в 146 г. до н.э., а земля, на которой он стоял, проклята, распахана и засеяна солью); здесь – то же самое, потому что главнейшие и славнейшие города древней Финикии – Тир и Сидон.
34
Надо полагать, речь идет об оливковом масле, которое до сих пор является одной из главных составляющих экспорта Туниса.
35
Ветеран, вероятно, метафорически имеет в виду вандалов и мавров.
36
У Кориппа Люцифер – Утренняя звезда, см. прим. к I песни.
37
То есть змеи, венчающие голову одной из этих трех Фурий (другие – упомянутая ранее Мегера и Алекто; фурии – римский аналог греческих Эриний – Эвменид). Одно из их древнейших описаний дает Эсхил в трагедии «Эвмениды»: «Чудовищный, ужасный сонм // Каких-то женщин дремлет на скамьях. Нет, нет! // Не женщин, а горгон. О нет, Горгонами // Их тоже не назвать. Не то обличье. // Пришлось, я помню, гарпий на картине мне // Однажды видеть: пищу у Финея рвут; // С крылами те. А эти, хоть бескрылые, – // Страшней, черней. Храпят. Дыханье смрадное, // А из очей поганая сочится слизь. // Наряд на них такой, что в нем ни в божий храм // Являться не пристало, ни в жилье людей». Недаром говорят, что женщины на показах его трагедий падали в обморок и у них происходили выкидыши. Также говорят, что свои лучшие сцены Эсхил писал, вдохновленный добрым греческим вином. Что ж, метод неплохой… и опробованный!
38
То есть Антала.
39
Здесь перед нами возникает вопрос, который решить однозначно невозможно, но зато мы отчетливо видим, как именно его решать не следует. Кто командовал вандальским войском (в решающем бою и вообще)? Иногда пишут – сам король Хильдерик. Но он был стар и не воинственен по природе, однако мы отвергнем эту версию на основании данных Кориппа, ведь здесь он называет начальствовавшего вандальским войском Хильдимером, не именуя его королем: интересный момент для размышления. Вряд ли романоафриканец Корипп, родившийся около 510 г. и большую часть жизни проживший в вандальской Африке, не знал, как звали предпоследнего вандальского властителя. На монете тоже отчеканено Hildirix. И потом Корипп пишет: «Остатки разбитой армии вернулись восвояси и низложили своего царя, измотанного годами и боящегося [грядущей] катастрофы». Итак, командовал явно не король. Казалось бы, ключ к разгадке дают Ш.-А. Жюльен и И.-Г. Диснер, говоря о том, что войсками командовал племянник короля по имени Оамер (Хоамер, Гоамер). Первый в работе «История Северной Африки. Тунис. Алжир. Марокко. С древнейших времен до арабского завоевания (647 год)» пишет: «Вандалы под командованием родного племянника короля Хоамера были разбиты в открытом бою. Это поражение вызвало среди вандалов недовольство королем, которого и раньше подозревали в том, что он хочет выдать Африку императору», – и его низложили); второй в труде «Королевство вандалов: взлет и падение» рассказывает: «Племянник Хильдериха Гоамер, чье прозвище “вандальский Ахилл” позволяет говорить о соответствующем уровне его военном искусстве, смог одержать над маврами Дорсальских гор под предводительством Анталы лишь временную победу. Когда в конце концов он последовал за ними в горы (528—529 гг.), его войска, привыкшие только к конному бою, попав в засаду, потерпели сокрушительное поражение, о котором наряду с Прокопием убедительно и наглядно повествует поэт Корипп». Казалось бы, чего еще желать, если не учитывать, что «Хоамер (Гоамер)» по звучанию тоже лишь отдаленно напоминает корипповского «Хильдемира». Но главное – не это. Во-первых, Прокопий действительно с похвалой пишет об Оамере, именуя его вандальским Ахиллом, но описания этой битвы в его работе нет! Вот все, что там сказано после упоминания об Оамере: «В правление этого Ильдериха вандалы были разбиты в сражении маврусиями, жившими в Бизакии, вождем которых был Антала». Во-вторых, остается Корипп, который описание битвы дает, но называет вождя вандалов совсем иначе. В-третьих, и это самое главное, Корипп пишет, что «нить его злосчастной судьбы была обрезана среди гор», недвусмысленно свидетельствуя о его гибели в античной манере мифа о Парках (Мойрах), прядущих и обрезающих нить человеческой жизни. Про Оамера же доподлинно известно, что он выжил и потом ослеплен и умер в заключении, когда его дядя был свергнут. Из этого может исходить только один вывод – вандалами в роковом для них бою с берберами командовал не король Хильдерик, не его племянник Оамер, но некий вождь, вполне возможно, из родни короля, павший в этой битве.
40
С маврами.
41
То есть Хильдерика.
42
То есть Гелимеру.
43
Вновь поэтический анахронизм, когда тогдашнее население Африки называется именем истребленных римлянами карфагенян.
44
Корипп постоянно блещет восторженно-верноподданническим подхалимажем по отношению к верховной власти в лице Юстиниана, но здесь это особенно неприятно, если вспомним о хищническом разграблении императорскими чиновниками-логофетами вернувшейся в хищные лапы византийского фиска Африки, равно как и «зачищенной» от остготов Италии. Прокопий повествует в «Тайной истории»: «Сразу после поражения вандалов он [Юстиниан] не позаботился о том, чтобы укрепить свою власть над страной, и не подумал о том, что сохранность богатств зависит от прочного расположения подданных, но тут же спешно отозвал Велисария, совершенно безосновательно возведя на него обвинение в тирании, с тем чтобы, распорядившись тамошними делами по своему произволу, высосать из Ливии все соки и полностью разграбить ее. Он, во всяком случае, немедленно послал оценщиков земли и наложил прежде небывалые жесточайшие налоги. Земли, что получше, он присвоил. И он запретил арианам отправление их таинств. Он задерживал жалованье солдатам и обременял их в прочих отношениях. Возникавшие из-за этого мятежи завершались великой погибелью. Ибо он никогда не мог придерживаться установленного порядка, но самой природой был предназначен для того, чтобы все запутывать и приводить в смятение». Недаром начнутся новые народные выступления, а власть Византии в Италии и Африке рухнет, словно карточный домик; особенно стремительно в последней, когда местное народонаселение с радостью будет открывать ворота городов захватчикам-арабам.
45
Ветеран обращается к Иоанну Троглите.
46
Вождь восставших нумидийцев. Позднее поддержал восстание Стотзы.
47
Иначе – Стотца, византийский воин, поднявший мятеж весной 536 г. Прокопий сохранил его слова, обращенные к сослуживцам: «Вы постоянно должны помнить, что, победив вандалов и маврусиев, вы на войне насладились только трудами, в то время как другие оказались хозяевами всего остального, всей доставшейся вам добычи… Вы же живете, поставленные в положение рабов». Кстати, сами рабы тоже активно поддержали мятежного воина, массами приходя в его войско. Вообще византийские воины проявили себя довольно бурным элементом в те годы, и вот по какой причине, как пишет М.В. Левченко в «Истории Византии»: «Восстановление старых порядков в Африке и Италии выливалось в ожесточенную гражданскую войну. Юстиниан издал указ, согласно которому иски частных лиц по восстановлению прав собственности имели силу в течение трех поколений. Одновременно были восстановлены права карфагенской церкви на принадлежавшее ей до вандалов имущество. На африканских еретиков, ариан и донатистов, а также на евреев были распространены запретительные законы, действовавшие в империи. Эти мероприятия и коренное перераспределение земли и имуществ неизбежно должны были создать огромную массу обиженных и обездоленных новыми порядками, массу, поставлявшую готовые контингенты для всех антиправительственных выступлений. Положение осложнилось еще тем, что византийские воины, переженившись на вдовах вандалов, считали себя наследниками принадлежавшего вандалам имущества и с большим неудовольствием встретили передачу этих земель фиску, православному духовенству и бывшим крупным собственникам. Неудивительно, что после отъезда Велизария война в Африке вспыхнула снова – и в центре и на границах».
48
Это было не окончательное поражение Стотзы; его мятеж продолжился и даже еще более разросся, так что потребовалось вмешательство дополнительных военных сил из Византии; причем «панегирик» Кориппа дает ложную информацию – согласно Прокопию Кесарийскому, Стотза разбил Иоанна Троглиту, занимавшего правый фланг византийского войска, в битве при Скалас Ветерес (иначе – Целлас Ватари), но в итоге в том же бою был разбит племянником Юстиниана Германом (537 г.). Стотза скрылся в Мавританию, в 545 г. вернулся, удачно поднял новое восстание, но пал в бою (см. IV песнь «Иоанниды»).
49
Имя одной из трех античных Парок, или Мойр – богинь судьбы. По мифам, Клото пряла нить судьбы человека, Лахесис отмеряла длину нити, а Атропос обрезала ее, определяя таким образом предел человеческой жизни. Эволюционируя от безликой Мойры-судьбы Гомера, они дошли до верха идеализма: великий Платон пишет о них в «Государстве»: «Сверху на каждом из кругов веретена восседает по Сирене; вращаясь вместе с ними, каждая из них издает только один звук, всегда той же высоты. Из всех звуков – а их восемь – получается стройное созвучие. Около Сирен на равном от них расстоянии сидят, каждая на своем престоле, другие три существа – это Мойры, дочери Ананки: Лахесис, Клотo и Aтропос; они – во всем белом, с венками на головах. В лад с голосами Сирен Лахесис воспевает прошлое, Клото – настоящее, Атропос – будущее. Время от времени Клото касается правой рукой наружного обода веретена, помогая его вращению, тогда как Атропос левой рукой делает то же самое с внутренними кругами, а Лахесис поочередно касается рукой того и другого».
50
Далее в тексте лакуна.
51
Может быть, пленнику? Ввиду плохой сохранности текста это неясно. Далее в тексте вновь лакуна.
52
Далее в тексте лакуна.
53
Далее в тексте лакуна.
54
Ок. 543 г.
55
Имеется в виду древнегреческий миф о потопе, после которого уцелели лишь двое людей – Девкалион и Пирра, давшие начало новому поколению.
56
Убитого византийцами.
57
Возможно, это надо понимать как наследование власти вождя.
58
Бой произошел недалеко от г. Тебеста.
59
Византийский полководец, ранее вместе с Соломоном принимал участие в военных действиях 540 г., по имени – явный германец; с тех пор до описываемых ветераном событий прошло порядка двух-трех лет (хронология хромает неисправимо), также известен как Гонтарис. О его зловещей роли в разгроме Соломона повествует только Корипп; Прокопий Кесарийский утверждает, что византийские воины намеренно «подставили» своего полководца, отказавшегося перед тем разделить меж ними добычу и забравшего всю ее себе: «(Соломон), столкнувшись с каким-то отрядом неприятеля, имевшим при себе очень большую добычу, и победив его в сражении, забрал всю добычу себе и сам охранял ее. Солдатам, которые оказались крайне недовольны и подняли большой шум из-за того, что он не отдал им этой добычи, он сказал, что надо подождать до конца войны, чтобы тогда разделить добычу в зависимости от того, сколько кому придется по его заслугам. Когда же варвары вновь всем войском устремились в бой, одни из римлян отказывались сражаться, а другие шли в бой без воодушевления. Вначале сражение шло примерно с равным успехом, но потом, из-за того что маврусии сильно превосходили их своей численностью, масса римлян обратилась в бегство; Соломон же и немногие вместе с ним некоторое время выдерживали натиск неприятеля, но потом, ввиду чрезмерной силы одолевавших их врагов, поспешно обратились в бегство и попали в протекающий здесь бурный поток. В это время у коня Соломона подкосились ноги, он упал, и сам Соломон тоже свалился на землю. Его копьеносцы быстро подхватили его на руки и посадили на коня. Но так как Соломон от боли из-за всего случившегося не мог держать поводья, то варвары, догнав, напали на него и убили; вместе с ним погибло много его копьеносцев. Таков был конец жизни Соломона».
60
Надо полагать, речь идет об очередном переходе византийских воинов на сторону Стотзы.
61
Фракиец по происхождению.
62
Ветеран говорит о Гадрумете, как будет ясно далее.
63
Карфагена, надо полагать.
64
Так звали хитроумного грека, уговорившего троянцев ввести в город деревянного коня, наполненного греческими воинами; известный в Античности и Средневековье эпитет предателя.
65
Византийский полководец, сын Сисиниола, воевавший со Стотзой, тезка главного героя поэмы.
66
Гадрумет, ныне Сусс, а тогда – Юстинианополь.
67
Какая блестящая, чисто византийская формулировка!
68
Византийский полководец, посланный в Африку Юстинианом.
69
Обычная архаизация Кориппа, он имеет в виду североафриканский берег.
70
Далее Корипп повествует о вражде Ариовинда с Сергием – племянником убитого маврами Соломона, унаследовавшим его власть, однако без особых подробностей, не желая «срамить» имперских полководцев.
71
Вероятно, аллюзия на так называемый Золотой век; ср. с Овидием: «Первым посеян был век золотой, не знавший возмездья… Сладкий вкушали покой безопасно живущие люди. Так же, от дани вольна, не тронута острой мотыгой, Плугом не ранена, все земля сама приносила. …Вечно стояла весна; приятным прохладным дыханьем, Ласково нежил эфир цветы, не знавшие сева. Боле того: урожай без распашки земля приносила; не отдыхая, поля золотились в тяжелых колосьях. Реки текли молока, струились и нектара реки. Капал и мед золотой, сочась из зеленого дуба…» и Гесиода: «Большой урожай и обильный сами давали собой хлебодарные земли».
72
Возможно, Корипп намекает на убийство Авеля Каином.
73
Речь об убийстве Ромулом Рема.
74
Все того же сына Сисиниола, что не будет далее оговариваться. Описанный ниже бой с маврами и воинами Стотзы произошел у местечка, называемого Сикка Венерия (именно в тамошнюю крепость карфагеняне перевели своих наемников с их семьями, эвакуированных с Сицилии после проигрыша I Пунической войны в 241 г. д н.э.; отказ правительства выплатить им заслуженное жалование привел к знаменитому восстанию, длившемуся до 238 г. до н.э. и описанному в романе Г. Флобера «Саламбо»). Не последнюю роль в разгроме византийцев сыграло нежелание Сергия усилить своими войсками войска Ариовинда, которыми командовал Иоанн.
75
Странное оправдание для постыдного бегства и оставления военачальника в опасности…
76
Известный древнеримский заговорщик и бунтовщик против государства (I в. до н.э.).
77
Место липкое и мерзкое, отнюдь не красящее Кориппа. Впрочем, действительность опровергла старательного пиита-пропагандиста: повстанцы явно не послушали «последнего совета Стотзы» от Кориппа – после гибели Стотзы его сподвижник Иоанн еще некоторое время успешно возглавлял восставших. После поражения пленен, отправлен в Константинополь и по отсечении рук жестоко казнен.
78
Обычный для Кориппа анахронизм для обозначения жителей Северной Африки.
79
О его правлении много пишет Прокопий Кесарийский; за рамками повествования Кориппа осталось много интересного – захват Гунтарихом Карфагена, избиение всех греков и сочувствующих им (есть только глухое упоминание в начале VI песни); многочисленные интриги – Ариовинд пытался сговориться с Гунтарихом против мавров, Гунтарих приманивал к союзу с собой Анталу, предложив часть власти над Африкой; Ариовинд уговаривал вождя мавров Куцину предать Анталу; полководцы Ариовинда – Афанасий и Артабан – очевидно, вели тайные переговоры с Анталой; войска погибшего Стотзы перешли к Гунтариху; сам он заигрывал с Юстинианом, в надежде, что тот признает его законным правителем Африки… Потом узел завязывается еще туже – армяновизантиец Артабан вдруг командует у Гунтариха отрядом против Анталы, который в тот момент считает для себя благом поддерживать законное византийское правительство (об этом он с горечью вспоминает у Кориппа, см. эту же песнь)! Вот такая была весна 546 г. в Северной Африке… Пока переводчик Кориппа и автор этих примечаний пишет книгу о византийской Африке, интересующемуся всем происходящим читателю следует обратиться к сочинению Прокопия Кесарийского «Война с вандалами», статье З.В. Удальцовой «Народные движения в Северной Африке при Юстиниане» («Византийский временник», т. V (М.: Изд-во АН СССР, 1952) и статье К.Н. и Н.Н. Болговых «Византийская Африка: исторический фон «Иоанниды» Кориппа» (БелГУ, 2012).
80
Префект, прибыл вместе с Ариовиндом; к моменту описываемых Кориппом событий Ариовинд, женатый, кстати, на племяннице Юстиниана Прейекте, был убит Гунтарихом.
81
Артабан, византийский командир армянского происхождения, прибыл в Африку вместе с Ариовиндом и Афанасием.
82
Из текста можно было бы предположить, что Гунтариху перерезали горло; Прокопий так описывает его убийство Арташиром и Артабаном: «В начале пира Арташир, думая приступить к выполнению своего намерения, взялся было за рукоятку кинжала. Однако Григорий помешал ему в этом, сказав по-армянски, что Гонтарис еще вполне в себе, так как вина выпито немного. Арташир, вздохнув, сказал ему: «О человек! Как хорошо я был настроен, и ты не вовремя мне помешал». Когда пир зашел далеко и Гонтарис сильно подвыпил, он, желая проявить щедрость, дал и копьеносцам часть кушаний. Они, взяв их и выйдя из комнаты, собирались приступить к еде. При Гонтарисе остались только три копьеносца, одним из которых был Улитей. Вышел и Арташир, как бы для того, чтобы с остальными насладиться этими блюдами. Тут ему пришла мысль, как бы, когда он захочет извлечь кинжал, что-либо ему не помешало. Оказавшись за пределами зала, он незаметно бросил ножны меча и, взяв его под мышку обнаженным, прикрытым только верхней частью руки, быстро подошел к Гонтарису, как будто собираясь сказать ему что-то тайком от других. Когда это увидел Артаван, он пришел в сильное волнение, и, поскольку опасность была велика, его охватило глубокое беспокойство; он начал вертеть головой и меняться в лице, и, казалось, ввиду исключительности предприятия он совершенно был не в себе. Увидав это, Петр понял, что происходит, однако никому об этом не сказал, так как, будучи очень расположен к василевсу, вполне сочувствовал тому, что совершается. Когда Арташир подошел совсем близко к тирану, кто-то из слуг его толкнул и, когда он немного отступил, служитель заметил обнаженный меч и закричал: “Это что такое, милейший!” Гонтарис, приложив руку к правому уху, повернувшись к нему, смотрел на него. В этот момент Арташир ударил его мечом и отсек ему часть лба с пальцами. Тут Петр громким голосом начал побуждать Арташира убить самого безбожного из всех людей. Увидев, что Гонтарис вскочил, Артаван (ибо он возлежал рядом) выхватил большой обоюдоострый нож, висевший у него на бедре, всадил его целиком, до самой рукоятки, в левый бок тирана и так его и оставил в ране. Тем не менее Гонтарис попытался подняться, но, так как рана была смертельна, он тут же упал».
83
Дит – тот же Аид, бог подземного царства в античной мифологии. Сюжет, излагаемый Кориппом, не принадлежит к популярным или хотя бы даже известным. Впрочем, не исключено, что здесь автор по своей привычке к языческо-христианскому эклектизму смешивает Дита с Сатаной (а такое практиковалось не им одним), а уж последний-то – известный богоборец.
84
Корипп имеет в виду орла.
85
Как помнит читатель, он возглавлял разведку византийцев, описанную во II песни поэмы.
86
Памятный читателю, как попавший вместе с Либератом Цецилидом в плен к Стотзе и бежавший, как и Цецилид.
87
Как ни странно, имя собственное.
88
Нельзя допустить, что это – упоминавшийся ранее в примечаниях Улитей, служивший телохранителем Гунтариха, ибо он погиб вместе со своим господином.
89
Странная фраза, если понимать ее буквально, тогда создается впечатление, что прочие византийские военачальники ездить верхом были не мастера. Видимо, ее следует толковать как владение Ифиздайей искусством описанной ранее мавританской уловки – притворного бегства и затем атаки растянувшегося в преследовании противника. Тем более что имя и сам текст Кориппа выдают в этом военачальнике мавра.
90
Да, орган, пусть еще довольно примитивный, был известен не только в эпоху Византии, но и в Античности, причем он мог быть как духовым (каким мы привыкли его видеть), так и водяным, когда давление для извлечения звуков из труб производилось силой не воздуха, а воды.
91
Речь, конечно, о Тесее и Минотавре – полубыке-получеловеке, бывшем плодом нимфоманской страсти критской царицы Пасифаи к быку. Как говорит у Сенеки Федра: «В леса зовет весь род наш страсть преступная. // Тебя теперь жалею, мать: недугом злым // Объята, стад свирепого вожатого // Ты дерзко полюбила; соблазнитель твой // Был дик и не терпел ярма, но все-таки // Он знал любовь. Какие боги мне теперь // Унять огонь помогут иль какой Дедал? // Пусть он, могуч искусствами Мопсопии, // Чудовищ заточивший в дом безвыходный, // Вернется, помощь обещая, – что мне в том? // Венера роду Солнца ненавистного // Давно за цепи мстит свои и Марсовы, // Потомков Феба отягчая гнусными // Пороками. Из Миноид никто еще // Любви не ведал легкой: всех их грех влечет».
92
Марк Аврелий Валерий Максимиан Геркулий (ок. 250 – 310 гг., правил с 285 г.), известный соправитель Диоклетиана, воевал с маврами в 297-298 гг. Хотя они и действовали против него излюбленными методами партизанской войны, эта кампания не принесла им особой славы или достижений: Геркулий разорил их земли, перебил множество людей и изрядно укрепил границы, завершив военные действия против берберов триумфом в Карфагене, а затем и в Риме. Впрочем, сама описанная Кориппом сцена содержит некую долю комизма (даже если допустить, что в свое время Геркулий преувеличил свои успехи). В самом деле: если бы мавры тогда, в конце III в., победили бы Максимиана и отсекли ему голову, как царица Томирис Киру или парфяне Крассу, тогда, да, их племенная память могла бы сохранить это событие. А поверить в то, что варварский вождь в критическую минуту останавливает своих бегущих воинов, напоминая им о маловажном и далеко не славном для них событии четвертьтысячелетней давности, и, более того, они, все как один, тоже мгновенно это вспоминают, останавливают бегство и обращаются супротив врагов… Остается с горечью признать, что все это – не что иное, как плод фантазии нашего эрудированного византийца, Флавия Крескония Кориппа.
93
«Троянские дела» величайшего героя Греции, конечно, не столь известны, как его двенадцать подвигов, поэтому вкратце их перескажем: как-то в своих странствиях Геракл спас дочь троянского царя Лаомедонта Гесиону от морского дракона. Лаомедонт вообще был тот еще жучок – боги Аполлон и Посейдон, провинившиеся перед Отцом богов за поддержку «бабьего бунта» Геры, были направлены Зевсом на штрафные работы – строить Лаомедонту стены Трои. Тот обещал им заплатить за труды, но, как принято у большинства работодателей, как древних, так и особенно нынешних, обманул, за что боги и наслали на его державу морское чудовище. Когда Зевс в образе орла похитил царского сына Ганимеда, чтоб тот служил виночерпием на Олимпе, Лаомедонт выторговал за это у Зевса коней. Пообещав Гераклу этих коней в придачу к Гесионе, Лаомедонт, избавившись от чудища, обманул и Геракла, не отдав ни дочери, ни Зевсовых коней. Припомнив при случае проявленную царем неблагодарность, Геракл взял Трою, разрушил ее и перебил весь царский род, кроме самого младшего царевича – несчастного Приама. В итоге могучий герой даже после смерти помог грекам взять ненавистную Трою – город пал, когда на осаду прибыл друг Геракла Филоктет с отравленными ядом Лернейской гидры стрелами.
94
Место кажется несколько корявым, если не вспомнить о том, что животные были размещены маврами вокруг их лагеря; дальнейшие строки разъясняют это.
95
Корипп наверняка имеет в виду описанное в Ветхом Завете чудо, когда в бою израильтян с ханаанскими царями при Гаваоне солнце остановилось на небосклоне и тем самым дало евреям возможность окончательно разбить вражеское войско (Иис. Нав. 10:1—27).
96
Обычный поэтический анахронизм Кориппа, разъясненный ранее.
97
Речь идет о расправе, учиненной в Карфагене повстанцами покойного к тому времени Стотзы и воинами Гунтариха над богатыми римско-ливийскими сторонниками Византии (545—546 гг.). Как пишет Прокопий: «Ежедневно он (Гонтарис) казнил многих, на кого у него падало хоть малейшее подозрение, даже не имеющее никакого основания. Пасифилу, которого он намеревался поставить во главе охраны Карфагена, он поручил без всякого разбора перебить всех греков», то есть византийцев.
98
Возможно, это надо понимать как предсказание расцвета мавританской державы при следующем поколении, когда будут жить выросшие дети, не знавшие своих отцов, павших в битвах.
99
Потому что он был сыном Геи – богини Земли, придававшей своему сыну новые силы при соприкосновении с ней.
100
К сожалению, неясно, о чем идет речь, хотя Кориппу и его современникам это было, конечно, очевидно. Можно предположить, что речь идет о Гунтарихе.
101
Орел, мы об этом уже упоминали.
102
Напомним, что веселый и в то же время опасный бог вина был сыном Зевса от фиванской царевны Семелы, поэтому, конечно, заступился за «свой» город – то ли во время знаменитого «похода семерых», одним из предводителей которого явился упоминаемый далее Кориппом Адраст, то ли во время «похода эпигонов», в котором Адраст (единственный уцелевший из предводителей предыдущего похода) также участвовал.
103
Наверняка имеется в виду крылатое изречение Марка Порция Катона Старшего, которым упорный римлянин завершал все свои политические выступления: «И все же я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен» (Ceterum censeo Carthaginem esse delendam).
104
Место немного темное, можно предположить, что речь идет об отряде Куцины.
105
Или это другой командир Павел (хотя обычно Корипп оговаривает особо, когда речь идет о тезках), или автор забыл, что сам же написал в предыдущей песни: «Тогда Брутен нацелил свое копье на Павла, направившись на него. Дрожа в полете, копье пронзило теплую грудь героя, раскроив проходы его легких и, быстро и с силой выдернутое, раскрошило ребра с обеих сторон». Впрочем, если «первый» Павел пал, возможно, не было нужды особо оговаривать появление «второго». По крайней мере, не отметить это было нельзя.
106
Ранее его имя писалось несколько иначе – Соломут.
107
Эти слова заставляют полагать, что Иоанн приказал людям отступать.
108
Полагаю, Иоанн цитирует Псалтирь: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж» (Пс. 126:1).
109
Вновь видим, как полководец Иоанн (или Корипп, влагающий речи в его уста), неплохо богословствует и оперирует цитатами и образами из Святого Писания. На сей раз речь идет об аллюзиях Апокалипсиса. Позже св. Максим Исповедник (580—662 гг.) напишет практически то же, что Бог, «…пребывая неподвижным в любом движении времени, неизменно остается самим собою и в вечном движении времени и вечности, будучи Причиной и времени и вечности». Что же касается «свитка времени» – см: «И небо скрылось, свившись, как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих» (Апк. 6:14), что является парафразом из книги пророка Исайи: «И истлеет все небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный; и все воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы, и как увядший лист – со смоковницы» (Ис. 34:4). Вообще для Византии богослов без священного сана – явление не то что нормальное, но просто даже обыденное. Не будем забывать, что то были века становления христианской догматики и ожесточенных богословских споров о природе Христа, Богоматери и т.д. Тогда не только императоры и архиереи – простая торговка была вовлечена в богословствование, просто у последней было меньше возможностей на что-то влиять: как сатирически писал св. Григорий Нисский (ок. 335 – 394 гг.): «Все полно людьми, рассуждающими о непостижимом, – улицы, рынки, перекрестки. Спросишь, сколько оболов надо заплатить, – философствуют о рожденном и нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб – отвечают: «Отец больше Сына». Справишься, готова ли баня, – говорят: «Сын произошел из ничего».
110
Об этом укрепленном городе рассказывается в работе Шарля Диля «Отчет о двух археологических миссиях в Северную Африку (Апрель—июнь 1892 и март—май 1893 гг.)», Париж, 1894 («Rapport sur deux missions archologiques dans l’Afrique du Nord (Avril-juin 1892 et mars-mai 1893)», Paris, 1894), которую в данный момент исследует автор перевода. Он звался также Ларес и Лорбей, занимал важную стратегическую позицию между Карфагеном и Тебестом. После гибели Соломона именно его стены остановили победное продвижение восставших. Цитадель Лариба имеет следующие размерения – 230 на 200 м. Французская экспедиция подтвердила, что это была не просто крепость, но населенный город; были обнаружены остатки цистерн, гражданских зданий, большой базилики. Цитадель была трапециевидной, с четырьмя цилиндрическими башнями по углам; 8 или 9 меньших прямоугольных башен служили для защиты куртин. В кладке обнаружено немало более старых материалов, взятых из руин какого-то античного города. От лесов, окружавших Лариб при Иоанне Троглите, не осталось и следа – как пишет Диль, нет ни единого деревца в десятикилометровой окружности.
111
Т.е. Карфагена.
112
Здесь надо ненадолго остановиться. В самом начале, в примечаниях к предисловию Кориппа, уже было отмечено, что Корипп мог обнародовать свое сочинение как в Константинополе, так и в Карфагене, причем посвятив его Иоанну и его сыну Петру. Читатель наверняка заметил, насколько византийский поэт льстив по отношению как к главному герою, так теперь и к его сыну. Вот эта фраза очень явно свидетельствует, что Корипп якобы намеревался прочесть свой панегирик прямо в лица этих персонажей (а скорее всего, так и сделал). К.Н. и Н.Н. Болговы пишут в статье «Византийская Африка: исторический фон “Иоанниды” Кориппа»: «В своем предисловии поэт сообщает читателю, что он написал свое эпическое произведение для того, чтобы получить благосклонность римских правителей в Африке, по-видимому – Иоанна и его сотрудников… Поэт в таком положении может считаться с исторической точностью менее, чем с более важным для него получением покровительства. В связи с этим, вероятно, справедливо сделать вывод: что африканское происхождение Кориппа делало его компетентным в событиях, о которых он рассказывал, и, следовательно, может дать нам много информации и деталей. Факты, которые у него нет причин искажать, географические и этнографические сведения, вероятно, представлены достаточно точно. Вопросы, которые касаются его покровителей и их личных и имперских интересов, однако, часто приходится подвергать тщательной проверке». Кстати, те же авторы отмечают касательно роли Петра в описываемых сейчас Кориппом событиях: «Эти, казалось бы, зрелые действия сына героя предполагают, что он был значительно старше, чем был в то время, когда экспедиция прибыла в Африку, и что, следовательно, эта кампания имела место на несколько лет позднее». С этим, пожалуй, трудно не согласиться, если только не предположить, что Корипп просто отчаянно «накадил», явив читателю (и слушателям, в числе коих предполагаются все те же отец с сыном) «не мальчика, но мужа». Не проще ли наше предположение, заставляющее отказаться от «натяжек» в хронологии, и без того запутанной?..
113
Судя по источникам – в первую очередь, «Стратегикону» Маврикия, в византийском войске знаменитые римские «легионные» орлы существовали еще в VI—VII вв. Маврикий пишет о воинах-орнитоборах (орнитоворах) – если дословно, «птиценосцах» («И ему не следует вступать в схватку с врагами, равно как и орнитоборам, поскольку они безоружны»). Такая форма термина принята в науке, хотя с точки зрения греческого языка более верно было бы писать «орнитофоры» – ορνιθοφόροι. Правда, некоторые переводят термин Маврикия как «несущие урны», однако сторонников этой версии намного меньше.
114
Надо полагать, с византийской точки зрения.
115
О второй опасности Корипп умалчивает, но это, разумеется, Иоанн со своим войском.
116
Наверняка памятный читателю по длинной речи из III—IV песней «Иоанниды».
117
Скорее всего, последний вандальский вождь Гелимер, чей незаконный захват власти спровоцировал Византию на интервенцию.
118
А судя по имени, Varinnus, это мог бы быть и византийский дезертир из бывших войск Стотзы; правда, Корипп далее описывает его как туземца-насамона, поэтому это только лишь предположение.
119
Надо полагать, здесь Корипп делает отсылку к известному мифу об Эоле – боге или полубоге, царе ветров, который держал их заточенными в пещерах или завязанными в мехе и выпускал тот или иной по мере надобности или хотения, – у Гомера в «Одиссее» царь Итаки рассказывает о даре Эола: «Дал он мне сшитый из кожи быка девятигодового // Мех с заключенными в нем буреносными ветрами; был он // Их господином, по воле Крониона Дия, и всех их // Мог возбуждать иль обуздывать, как приходило желанье. // Мех на просторном моем корабле он серебряной нитью // Туго стянул, чтоб ни малого быть не могло дуновенья // Ветров; Зефиру лишь дал повеленье дыханьем попутным // Нас в кораблях по водам провожать»); еще точнее к словам Кориппа Вергилий в «Энеиде»: «Там, на Эолии, царь Эол в пещере обширной // Шумные ветры замкнул и друг другу враждебные вихри, – // Властью смирив их своей, обуздав тюрьмой и цепями. // Ропщут гневно они, и горы рокотом грозным // Им отвечают вокруг. Сидит на вершине скалистой // Сам скиптродержец Эол и гнев их душ укрощает, – // Или же б море с землей и своды высокие неба // В бурном порыве сметут и развеют в воздухе ветры. // Но всемогущий Отец заточил их в мрачных пещерах, // Горы поверх взгромоздил и, боясь их злобного буйства, // Дал им владыку-царя, который, верен условью, // Их и сдержать, и ослабить узду по приказу умеет».
120
Надо понимать, в Бизацену.
121
Корипп вообще пошел мешать все, что угодно: мало ему было приписать маврам поклонение египетскому бараноголовому Аммону, хорошо известному по истории Александра Македонского, так теперь он еще добавил в мавританский пантеон исконно римскую богиню войны. Впрочем, в раннее время многие греко-римские авторы поступали подобным образом, перенося привычные им имена их богов на богов туземных, и это было в порядке вещей – но это тогда, в Античности. Так что, видимо, здесь очередная архаизация, столь любимая Кориппом. Интересно объясняет тождество Зевса и Аммона Геродот: «Геракл захотел однажды непременно увидеть Зевса, а тот вовсе не пожелал, чтобы Геракл его видел. Когда Геракл стал настойчиво добиваться [свидания], Зевс придумал хитрость: он ободрал барана и отрезал ему голову, затем надел на себя руно и, держа голову перед собой, показался Гераклу. Поэтому-то египтяне и изображают Зевса с ликом барана… В Египте Зевса называют Аммоном». Геродота можно цитировать бесконечно, потому что он весьма подробен в изучении поднятого нами вопроса, поэтому обратимся к труду В.Г. Боруховича «Историческая концепция египетского логоса Геродота», в котором он пишет: «Совершенно естественно то, что Геродот постоянно называет египетских богов соответствующими греческими именами. Это одни и те же боги, только египтяне называют их иначе. “…Амуном ведь египтяне называют Зевса…” (II, 42). Саисская богиня Нейт оказывается Афиной, в Буто почитается Лето, в Папремисе – Арес и т. д. Геродот подчеркивает, что знает их греческие имена: “Исида же по-гречески зовется Деметрой” (II, 59). В основу идентификации Геродот кладет чисто внешнее сходство функций, атрибутов или деталей мифической биографии божества. Нейт подобна Афине тем, что является богиней-девственницей и покровительницей искусств и ремесел. Исида названа Деметрой потому, что изображается с младенцем Гором на руках и этим подобна Деметре, изображавшейся с Персефоной. Исида ищет своего супруга так, как Деметра Персефону; кроме того, она также является хтоническим божеством, связанным с земледельческим культом. Миф о жизни Осириса, умирающего и воскресающего бога, позволил отождествить его с Дионисом (но другие отождествляли Осириса с Аидом и даже Зевсом, исходя из других особенностей культа Осириса). Зачастую Геродот не может отыскать в египетском пантеоне богов, соответствующих греческим, – например Посейдону, – но только потому, что египтяне не имели морских богов и с отвращением относились к морскому делу. Малле предполагал, что идентификация египетских и греческих богов, с которой мы сталкиваемся у Геродота, основана на тех представлениях, с которыми Геродот столкнулся, побывав у навкратийских греков. Правильнее считать, что эти представления были выработаны в тех греко-египетских кругах, откуда происходили переводчики, сотрудничавшие с Геродотом во время его пребывания в Египте. Но уже совершенно неправ Видеманн, который считал эти идентификации совершенно лишенными ценности. Они помогают нам глубже узнать характер восприятия греками иноземных культов и получить более отчетливое представление о самих культах Египта».
122
См. прим. к песни V – с тем же выводом.
123
Не совсем ясно, какого рода казни были преданы пленные. Переводчик на английский язык пишет, что их повесили за шеи – но к чему тогда упоминание о двузубых заостренных шестах? Тогда хватило б обыкновенных деревьев. Можно было бы предположить, что их распяли на так называемой вилке – англ. forked cross, он же – «готический крест». Но опять же – заострение… Обращаемся к оригиналу: «Sic ait quinque erectis iubet ordine lignis // Stipite suspendi morientum bicorni», переводим в меру сил и разумения: «Так он приказал пять стоящих прямо в ряд бревен [поставить] // на колах двурогих, [орудиях] умерщвления, повесить». Итак, колья (видимо, заостренные, иначе это и не колья вовсе) есть, никаких шей нет. Так что либо пленников распяли на «вилке», либо, что также возможно, их на эти острия насадили обычным для казни на колу способом. Можно было бы и эти две возможности свести к одной, памятуя, что император Константин вроде как с принятием христианства отменил казнь распятием, но в том-то и суть, что «вилка» – это как бы и не крест, по крайней мере в привычной форме. Кроме того, на одной из миниатюр кодекса Гийома де Каурсена (1490 г., хранящегося ныне в Национальной библиотеке Франции и повествующего об осаде Родоса турками в 1480 г. и ряде последующих событий), на заднем плане изображена казнь турок, и вот один из них как раз подвешен на некоем подобии «вилки» – правда, за ногу.
124
Надо полагать, Корипп все же выражается метафорически. Не хотели б жить – не бунтовали.
125
Разумеется, Корипп здесь говорит о римском боге огня, аналоге греческого Гефеста, персонифицируя, т.о., пожар.
126
В английском варианте – с большой буквы, Fury, что придает дополнительный оттенок – это и ярость, и Фурия – персонификация той же самой ярости и гнева.
127
Вероятно, Корипп имеет в виду знаменитый случай, когда Юлий Цезарь подавил возмущение воинов фактически одной фразой, действительно презрительно наименовав воинов просто «гражданами», отчего те в ужасе смирились. Вот что пишет Светоний: «В его войсках за десять лет Галльских войн не случилось ни разу, в гражданской войне – лишь несколько раз; но солдаты тотчас возвращались к порядку, и не столько из-за отзывчивости полководца, сколько из уважения к нему: Цезарь никогда не уступал мятежникам, а всегда решительно шел против них. Девятый легион перед Плаценцией он на месте распустил с позором, хотя Помпей еще не сложил оружия, и только после долгих и униженных просьб восстановил его, покарав предварительно зачинщиков. А когда солдаты десятого легиона в Риме с буйными угрозами потребовали увольнения и наград, несмотря на еще пылавшую в Африке войну, и уже столица была в опасности, тогда Цезарь, не слушая отговоров друзей, без колебания вышел к солдатам и дал им увольнение; а потом, обратившись к ним «граждане!» вместо обычного «воины!», он одним этим словом изменил их настроение и склонил их к себе: они наперебой закричали, что они – его воины, и добровольно последовали за ним в Африку, хоть он и отказывался их брать. Но и тут он наказал всех главных мятежников, сократив им на треть обещанную долю добычи и земли».
128
К сожалению, топоним не идентифицируется. Некоторые исследователи считают, видимо, по самому значению, что Катоновы Поля находились недалеко от Утики, в которой Катон Младший покончил с собой, но Утика стоит на побережье, а Корипп ясно пишет, что «Иоанн покинул побережье».
129
Можно предположить, что в данный момент идет суббота, раз следующий – «день Господень», то есть воскресенье. Правда, это мог быть и какой-нибудь великий христианский праздник, поэтому это только предположение. Для Средневековья была весьма типична «оглядка» на святые праздничные дни при военных действиях. Можно вспомнить одну из величайших и кровавейших битв Средневековья – ирландский бой при Клонтарфе в Страстную пятницу 1014 года. Как сказано в «Саге о Ньяле»: «[Викинг] Бродир был раньше христианином и диаконом, но отошел от веры, стал предателем Бога, начал приносить языческие жертвы и был необычайно сведущ в колдовстве. У него были доспехи, которые не брало железо… Бродир никого не убивал ночью… Пользуясь колдовскими чарами, Бродир решил узнать исход боя, и полученное им предсказание гласило, что если бой будет в пятницу, то король Бриан погибнет, но одержит победу, если же бой будет раньше, то погибнут все его противники. Тогда Бродир сказал, что нельзя биться до пятницы».
130
Очевидно, речь о Куцине, о котором Корипп и ранее писал, что он не был чужд «римлянам» ни по духу, ни по крови; теперь второе становится более ясным.
131
В греческом варианте – Кинфия, одно из имен Артемиды (Дианы), являвшейся, среди прочего, богиней Луны (несмотря на «параллельное» существование Селены), отчего нередко изображалась с полумесяцем на головном обруче. Кроме того, можно предположить, что несколько туманная фраза Кориппа (или его англоязычного переводчика) имеет в виду «прибавление» площади лунного диска, а не сил римлян – либо то и другое вместе.
132
Вероятно, вернее всего было бы перевести это слово acolytes обычным – «псаломщики», или «церковные служки». Однако нельзя не отметить, что этот византийский термин (именно без перевода, ἀκόλουθος, мн. ч. – ἀκόλουθι; дословно – «тот, кто сопровождает») обозначал также наемников-гвардейцев византийских императоров – по крайней мере, с Константина Багрянородного и позже, до самого падения Византии. Это, конечно, намного позднее эпохи Юстиниана и Кориппа, однако не отметить это было бы невозможно. Естественно, с точки зрения здравого смысла, причетники больше подходят на роль плачущих сладкопевцев – однако утверждается, что отдельная прослойка пономарей (именно с названием аколуфов, иначе – аколитов) характерна была для древней римской церкви, византийские пономари так не именовались; т.о. приложимость этого термина к византийской церковной иерархии под вопросом (хотя Церковь тогда была единая). И если учесть, что сам Иоанн подолгу плакал и молился (кстати, давно надо было бы отметить, что для Византии и Средневековья вообще мужские слезы – вовсе не недостаток, а обычное явление, порой даже похвальное; «дар слез» ценился тогда особенно), а также весьма тесное соединение в Византии жизни церковной и гражданской, почему бы не представить и его телохранителей в виде этаких церковных ангелочков, поющих последование церковной службы?.. Как писал византийский святой Иоанн Лествичник: «Плач есть златое жало, уязвлением своим обнажающее душу от всякой земной любви и пристрастия, и в назирании сердца святою печалию водруженное… Не на брачный пир, о друзья, не на брачный пир мы приглашены; но Призвавший нас сюда поистине призвал на плач о самих себе… Слезы без помышлений свойственны бессловесному естеству, а не разумному. Слеза есть порождение помышлений; а отец помышлений есть смысл и разум. Ложась на постель, воображай твое возлежание во гробе; и будешь меньше спать. Когда сидишь за столом, приводи себе на память плачевную трапезу червей; и ты будешь меньше наслаждаться. Когда пьешь воду, не забывай о жажде в пламени неугасающем; и без сомнения понудишь самое свое естество… Как огонь пожигает хворост, так и чистые слезы истребляют всякие внешние и внутренние скверны… В бездне плача находится утешение; и чистота сердца получает просвещение». А в ранневизантийском «Стратегиконе» Маврикия прямо сказано: «Главнокомандующему, прежде чем предпринять какое-либо опасное предприятие, надо сперва снискать себе помощь Божью. Потому что, склоняя Бога на свою сторону, он будет отважнее».
133
В английском тексте это передано довольно коряво, будто Иоанн дошел до порога святилища и затем вошел [внутрь]. Гораздо логичнее предположить, особенно исходя из описания обустройства священником (походного) алтаря, что служба проводилась под открытым небом, наподобие «полевой обедни» швейковских времен, тем паче что плачущие и молящиеся византийские воины должны были (и были!) непосредственными участниками производимого действа. Вряд ли логично представить себе описание их мольбы и покаяния, происходивших в то время, как внутри, положим, шатра священник служил обедню только для главнокомандующего и его приближенных. Тем более что последующие строки вполне подтверждают все, изложенное в этом примечании.
134
Вулканический кратер на Флегрейских полях в Италии, принимался древними за один из входов в подземный мир теней. Странное, конечно, уподобление Бога, здесь Кориппа явно «занесло» в его любви к эпическим сравнениям.
135
Далее в тексте лакуна. Из последующего можно предположить, что союзник Иоанна Куцина начал терпеть поражение от восставших, равно как и положение другого союзника, Ифиздайи, тоже потребовало вмешательства византийской помощи.
136
Корипп сравнивает героическую гибель Пуцинтула со знаменитыми подвигами древнеримских полководцев, носивших одно и то же имя, – Публий Деций Мус; это были дед, отец и внук. Первые двое свершили один и тот же подвиг, пожертвовав собой ради спасения или победы римского войска: дед – в 340 г. до н.э., отец – в 295 г. до н.э.; внук неудачно попытался это сделать в 279 г. до н.э. Фронтин кратко пишет в трактате «Стратегемы»: «П. Деций, сначала – отец, позднее – сын, во время своей магистратуры обрекли себя на смерть за отечество и, направив коней в ряды неприятеля, достигли и доставили отечеству победу». Действительно, такая практика существовала, когда совсем в неблагоприятных условиях римский полководец обрекал себя на жертву ради победы. Тит Ливий так описывает подвиг Деция Муса Старшего в Латинской войне: «Римские консулы, прежде чем двинуть войска в бой, совершили жертвоприношение. Как говорят, гаруспик показал Децию поврежденный верхний отросток печени на благоприятной стороне, но в остальном жертва была богами принята; жертва Манлия дала прекрасные предзнаменования. “Что ж, – сказал Деций, – раз товарищу моему предсказан благополучный исход дела, значит, все в порядке”… Войска двинулись в бой. Манлий вел правое крыло, Деций – левое. Поначалу силы и ярость противников были равны, потом на левом крыле римские гастаты, не выдержав натиска латинов, отступили к принципам. В этот тревожный миг консул Деций громко позвал Марка Валерия: “Нужна помощь богов, Марк Валерий, – сказал он, – и ты, жрец римского народа, подскажи слова, чтобы этими словами мне обречь себя в жертву во спасение легионов”. Понтифик приказал ему облачиться в претексту, покрыть голову, под тогой рукой коснуться подбородка и, став ногами на копье, говорить так: “Янус, Юпитер, Марс-отец, Квирин, Беллона, Лары, божества пришлые и боги здешние, боги, в чьих руках мы и враги наши, и боги преисподней, вас заклинаю, призываю, прошу и умоляю: даруйте римскому народу квиритов одоление и победу, а врагов римского народа квиритов поразите ужасом, страхом и смертью. Как слова эти я произнес, так во имя государства римского народа квиритов, во имя воинства, легионов, соратников римского народа квиритов я обрекаю в жертву богам преисподней и Земле вражеские рати, помощников их и себя вместе с ними”. Так произносит он это заклинание и приказывает ликторам идти к Титу Манлию и поскорей сообщить товарищу, что он обрек себя в жертву во имя воинства. Сам же препоясался на габинский лад, вооружился, вскочил на коня и бросился в гущу врага. Он был замечен и в одном и в другом войске, ибо облик его сделался как бы величественней, чем у обыкновенного смертного, словно для вящего искупления гнева богов само небо послало того, кто отвратит от своих погибель и обратит ее на врагов. И тогда внушенный им страх охватил всех, и в трепете рассыпались передовые ряды латинов, а потом ужас перекинулся и на все их войско. И нельзя было не заметить, что, куда бы ни направил Деций своего коня, везде враги столбенели от ужаса, словно пораженные смертоносной кометой; когда же пал он под градом стрел, уже нескрываемо перетрусившие когорты латинов пустились наутек, и широкий прорыв открылся перед римлянами. Выйдя из благочестивого оцепенения, они с воодушевлением, как будто им только что подали знак к битве, снова бросились в бой… Тело Деция нашли не сразу, так как ночная тьма помешала поискам; назавтра его обнаружили в огромной куче вражеских трупов, и оно было сплошь утыкано стрелами. Тит Манлий устроил Децию похороны, достойные такой кончины».
137
Надо полагать наверняка, что варвар имеет в виду отца Иоанна.
138
Строки 621—623 серьезно повреждены.
139
Интересно отметить, что ранее Корипп описывал грядущую смерть Карказана иначе – что его привезут в Карфаген, там казнят, а голову насадят на кол. Впрочем, ничего не мешало византийцам насадить для всеобщего обозрения на кол и голову, отсеченную у убитого.
140
Далее в тексте лакуна.