3 июля 1453 г. он выступал в качестве свидетеля при составлении нотариального акта о том, что монах Ганс Шухман из Зелигенштадта отказал свое имущество монастырю св. Клары. Оригинал акта, написанный на пергамене, был обнаружен в начале XIX в. профессором Ф. И. Бодманом и опубликован в 1900 г. Карлом Шорбахом[171]. При подписании акта, помимо Гутенберга, в качестве свидетелей присутствовали городской писец Мадерн, мясник Петер Гельген, бондарь Хенне Олер, а также пекарь монастыря св. Клары Конрад фон Виттерштадт. Любопытно, что в документе указан род занятий всех свидетелей; исключение сделано лишь для Гутенберга, который упомянут вслед за городским писцом — одним из ведущих представителей городской администрации.
Документ свидетельствует, что в середине 1453 г. Иоганн Гутенберг занимает определенное положение среди граждан Майнца. Он близок скорее к представителям цехов, чем к патрициям, а значит, занимается ремеслом, добывает средства к существованию своими руками.
О профессоре Ф. Бодмане, открывшем этот документ, гутенберговеды вспоминать не любят. В свое время он предоставил для опубликования историкам книги Иеремии Оберлену и Готхельфу Фишеру фон Вальдгейму сенсационные акты, которые наделали много шума. Прежде всего это письмо, которое Иоганн Гутенберг самолично отправил из Страсбурга 24 марта 1424 г. своей сестре Берте, монахине монастыря св. Клары[172]. Второй документ повествовал о Хенне Гензфляйше, который передал в библиотеку монастыря Райхенкларен книги, которые он, Хенне, «напечатал и будет печатать в дальнейшем» [173]. Датирован последний документ 1459 г. Впоследствии акты признали фальшивками, сфабрикованными Бодманом, который превосходно знал язык и почерки XV в. и умел подделывать их.
Вернемся, однако, в Майнц. 23 апреля 1454 г. Гутенбергу опять-таки была выплачена страсбургская рента. На этот раз ее получила жена Иоганна Бунне. На следующий год, 23 апреля 1454 г., изобретатель получил причитающиеся ему деньги сам, для чего ему пришлось съездить в Страсбург. Записи о получении ренты в другие годы, к сожалению, не сохранились. Рента была пожизненной. Если Гутенберг не продал ее, он полувал ежегодно по 26 гульденов до Койца своих дней.
Тем временем книгопечатная мастерская, находившаяся, возможно, в доме «Цум Гутенберг», работала с полной нагрузкой и ото дня ко дню совершенствовала качество печатной продукции. Мастерство типографа, отработанное на сравнительно небольших изданиях, становилось отточенным и убедительным. Иоганн Гутенберг решил, что настало время заняться большим делом.
В связи с этим в 1972 г. было названо имя Николая Кузанского, о котором уже шла речь на страницах нашей книги[174]. 23 июня 1431 г. в Базеле открылся вселенский собор, в работе которого Николай активно участвовал. Собор привлек в Базель художников и ремесленников. По мнению Альберта Капра, приезжал туда и Гутенберг, живший в то время в Страсбурге. Он возобновил знакомство с Кузанским, которое завязалось еще в юношеские годы. Николай Кузанский выдвинул на соборе проект церковной реформы, существенной частью которой была унификация литургической практики. О том же шла речь в сочинении Кузанца «О всеобщем согласии», написанном в 1432 г. Чтобы унифицировать литургию, нужно было тщательно отредактировать богослужебные книги, и прежде всего Миссалы. Альберт Капр считает возможным, что Николай Кузанский подсказал Иоганну Гутенбергу мысль о печатании так называемого Большого Миссала.
Гипотеза о том, что изобретатель собирался напечатать эту книгу, была в свое время выдвинута Готфридом Цедлером [175]. В новое время ее поддержали Рудольф Блюм и Фердинанд Гельднер [176].
Чтобы напечатать Миссал, следуя рукописной традиции, нужно было иметь четыре различных по кеглю шрифта. Самым мелким из них следовало набирать хоралы, несколько более крупным — основные тексты и двумя самыми крупными — каноны. Гутенберг пока имел только один шрифт, которым он печатал Донаты и календари (шрифт DK). Отливка новых шрифтов требовала денег. Необходимо было также обеспокоиться созданием больших запасов пергамена и бумаги, которые стоили дорого. Следовало изготовить новые печатные станы и словолитный инструмент. Таковы были предпосылки, заставившие Гутенберга искать финансовую помощь на стороне.
Человека, к которому он обратился, звали Иоганн Фуст. Это был богатый майнцский патриций, который первоначально занимался профессией стряпчего, адвоката. В этом качестве он вместе со своим братом Якобом неоднократно упоминается в актах Майнцского городского архива начиная с 1428 г. В дальнейшем Якоб бросил адвокатскую практику и стал городским архитектором. Что же касается Иоганна, то в источниках 1448–1462 гг. он упоминается без указания профессии. Есть все основания предполагать, что он занимался торгово-финансовыми операциями и не, брезговал давать деньги в рост.
Гутенбергу удалось заинтересовать Фуста своим предприятием и получить у него в 1450–1451 гг. в долг 800 гульденов при условии выплаты 6 % годовых. Денег этих не хватило. Тогда изобретатель решил привлечь Фуста в качестве компаньона. Фуст согласился. В 1452–1453 гг. он вложил в совместное предприятие еще 800 гульденов.
На эти деньги была оборудована большая типографская мастерская с несколькими печатными станами. Помещалась она в доме на улице Шустергассе, носившем название «Цум Губрехт». (Этот трехэтажный дом благополучно простоял до 40-х годов XX в. и был почти полностью разрушен в годы второй мировой войны.) Уже в 80-х годах XV в. его называли «Друкхауз» или «Друкхоф» («Печатный дом» или «Печатный двор»), Гутенберг отлил три новых шрифта. Один из них — меньших размеров, чем первоначальный, — предполагалось использовать для набора хоралов будущего Миссала. Впоследствии он часто применялся. Основное издание, набранное им, — 42-строчная Библия, вот почему этот шрифт и получил у гутенберговедов название B42. Два крупных шрифта в дальнейшем были использованы при наборе прекрасной Псалтыри, выпущенной Иоганном Фустом и Петером Шеффером в 1457 г.
С течением времени первоначальный замысел изменился. Что послужило тому причиной, сейчас сказать трудно. Быть может, изобретателя испугали трудности двухкрасочной печати: Миссал надо было печатать в два цвета. Вместо Миссала компаньоны решили печатать полную латинскую Библию.
Оборудовав новую мастерскую, изобретатель оставил за собой свою первую типографию в доме «Цум Гутенберг». Она продолжала интенсивно работать, выпуская всевозможную малообъемную продукцию. Листовки и брошюры массового спроса изготовлялись и в большой мастерской.
В 1454 г., например, от архиепископа Дитера фон Изенбурга был получен заказ на так называемые кипрские индульгенции. С этим любопытным изданием мы подробно познакомимся в следующей главе. Пока же скажем, что согласно условиям заказа нужно было изготовить в короткий срок 10 тыс., а может быть, и все 20 тыс. экземпляров индульгенций. Заказ был серьезной проверкой и испытанием возможностей нового искусства. Распределить его решили между двумя типографиями и печатали одновременно в мастерской Гутенберга-Фуста и в собственной типографии изобретателя.
Ф. Гельднер недавно подсчитал, какой доход могли принести индульгенции печатникам. Он исходил из того, что ежедневный заработок писца составлял в ту пору два пфеннига[177]. За день писец мог изготовить не более двух тщательно переписанных бланков для индульгенций. Каждая из них, включая стоимость пергамена, стоила заказчику три пфеннига. Ф. Гельднер исходил из допущения, что типографу платили по два пфеннига за экземпляр. За 100 тыс. индульгенций печатник получал не менее 20 тыс. пфеннигов. Округляя, Ф. Гельднер считает, что эта сумма составляла не менее 200 гульденов. Сумма была немалая, а ведь тираж индульгенций мог быть и большим: некоторые исследователи полагают, что он составлял не менее 20 тыс. экземпляров. Рейнский гульден содержал в 1425–1454 гг. 19 каратов чистого золота. За полгода службы городской писец получал всего 32 гульдена.
Но все доходы съедало печатание Библии, с которым Гутенберг запаздывал. На трудоемкую и сложную работу, на пергамен и бумагу, на металл для шрифтов ушли деньги Фуста и все наличные средства самого изобретателя.
Хельмаспергеровский нотариальный акт
О том, что случилось дальше, рассказывает так называемый Хельмаспергеровский нотариальный акт, едва ли не самый главный и основной источник для изучения обстоятельств возникновения книгопечатания. Именно из этого акта известно о причастности Фуста к финансированию предприятия Гутенберга. Назван акт по имени составившего его майнцского нотариуса Ульрика Хельмаспергера, клирика Бамбергского епископства. Документ известен давно, он был опубликован еще в 1734 г. Генрихом Кристофом Зенкенбергом и в 1741 г. — геттингенским профессором Иоганном Давидом Кёлером, впервые собравшим многие документальные свидетельства о жизни изобретателя книгопечатания[178]. Затем акт пропал и был открыт вторично лишь в 1888 г. в библиотеке Геттингенского университета историком книги и библиотековедом Карлом Дзяцко [179]. С того времени и поныне документ служил предметом многих монографических статей и книг. Его трактовали такие знаменитые гутенберговеды, как Готтфрид Цедлер, Пауль Швенке, Отто Гартвиг, Алоиз Руппель, Фридрих Адольф Шмидт-Кюнземюллер, Вальтер Менн, Рудольф Юххоф, Рудольф Блюм и в самое последнее время Фердинанд Гельднер