– Мысль, несомненно, интересная, – ответил Кабал, для которого война сама по себе была нелепой идеей, так что ситуация не стала более абсурдной, даже когда он представил, как тысячи солдат колоннами движутся, чтобы поубивать друг друга, и на ходу жуют слегка подсоленные, хорошо прожаренные кусочки свиной кожи. – Я мог бы рассказать о вашей находке своему начальству по возвращении.
Харльманн терпеливо улыбнулся и покачал головой.
– Нет, нет, нет и нет, мальчик мой. Вы меня не так поняли, – он сел на соседний табурет и положил руку на плечо Кабалу, отчего тому стало совсем некомфортно. – Ваше начальство присвоит себе все заслуги. Мы так не работаем. Нужно все обрисовывать как уже свершившееся дело, готовый патент с вашим именем. Вы ведь имеете связи с СКФ?
Были ли у него связи с СКФ? Кабал принял ни к чему не обязывающий вид, а сам тем временем усердно думал над тем, что же такое СКФ. Чтобы выиграть время, он попытался направить разговор в другое русло:
– Судя по всему, вам многое об этом известно, сэр.
– Конечно. Это же мой бизнес. Я вам не лгу, герр Майсснер. Правительственный контрат на шкварки подтолкнет мое дело вперед… да и вам от этого может быть польза.
«Если в Миркарвии все так работает, неудивительно, что страна катится в тартарары», – подумал Кабал. Что же до СКФ, в госслужбе, как правило, всегда полно комитетов, а Харльманну требовалось финансирование. Он предположил, что речь о каком-нибудь Специальном или даже Секретном комитете по финансированию. Когда Харльманн сказал, что хочет, чтобы Кабал – а точнее Майсснер – связались с комитетом, он, конечно, имел ввиду, что стоит кое-кого умаслить.
– Ну, я ни с кем не могу связаться до тех пор, пока я на борту «Принцессы Гортензии», сэр. Поговорим об этом подробнее, когда вернемся в Кренц.
Харльманн нахмурился.
– Но зачем ждать? Можно ведь прямо сейчас отправить телеграмму в Сенцу.
Телеграммные взятки – для Кабала это было нечто новенькое, учитывая, что отсылать их придется из телеграфного офиса недружественной страны.
– Все не так просто. Я занимаюсь сельскохозяйственным проектом. Я не могу вот так взять и телеграфировать им ни с того ни с сего.
– Им? – Харльманн пристально вглядывался в лицо собеседника, и Кабал спохватился, что, возможно, допустил серьезную ошибку.
Его спасла мисс Амберслей, которая возникла рядом с ними, подобно английскому джинну, то есть внезапно, но без вспышек, дыма и прочего шума.
– Простите меня, джентльмены, – начала она. – Герр Майсснер? Леди Нинука просила узнать, не составите ли вы нам компанию.
На месте Кабала кто-то другой, столь же сильно жаждущий избавиться от общества Харльманна, в знак признательности заключил бы мисс Амберслей в медвежьи объятья и расцеловал, а потом станцевал бы с ней польку. Но Кабал жестко подавил в себе импульс и лишь коротко кивнул.
– С радостью, фройляйн.
Он поднялся и поклонился Харльманну:
– Прошу меня извинить, сэр.
Харльманн кивнул и, к удивлению Кабала, улыбнулся в теплой братской манере.
– Никаких проблем, старина. Мои наилучшие пожелания ее светлости.
Харльманн тоже поднялся с места, отвесил поклон и собрался идти, но в самый последний момент встретился взглядом с Кабалом и совершенно определенно ему подмигнул. Затем, подхватив шкварки, удалился.
Поведение Харльманна встревожило Кабала. Он взял свой напиток и направился к леди Нинуке, чтобы обменяться с ней любезностями. Когда они расселись, Кабал заметил, что мисс Амберслей с ледяным неодобрением разглядывает пивную кружку. Он почти готов был ее за это поблагодарить, потому как ее реакция давала повод отставить пиво и обратиться к чаю и пирожным. Как правило, у Кабала не было времени вести английский, да и любой другой, образ жизни, но в какой-то момент он начал питать слабость к вечернему чаю, поэтому, когда принесли поднос, выразил подлинное удовольствие.
– Я побуду за маму, – сказала мисс Амберслей и взяла чайник. Леди Нинука перехватила взгляд Кабала и слегка улыбнулась на эту фразу. Он понял, о чем она подумала – для чересчур строгой мисс Амберслей то был единственный шанс стать матерью, другой альтернативой был лишь монастырь.
Кабал пил чай с лимоном и без сахара, ограничившись бисквитным пирожным с желтой глазурью. Они поговорили о погоде, как того требует этикет, о корабле и виде из иллюминатора – Кабал уже подумал, что опасность миновала, когда леди Нинука заявила:
– Я слышала, вы участвуете в расследовании исчезновения несчастного месье ДеГарра. Это правда, герр Майсснер?
Мисс Амберслей фыркнула:
– Орфилия, в самом деле! Мы совсем не хотим слушать об этом ужасном происшествии. – Она повернулась к Кабалу. – Да я глаз сегодня ночью не сомкну! А что до бедняжки Орфилии, она и в хорошие дни с трудом засыпает. Вам не стоит пугать ее подобными историями!
– Вы плохо спите? – поинтересовался Кабал у леди Нинуки. – Вам стоит обратиться к корабельному доктору и попросить у него снотворное.
– О, она так и поступила, – вмешалась мисс Амберслей, когда леди Нинука уже было открыла рот, чтобы ответить. – Но нет ничего хорошего в том, чтобы принимать его постоянно, дорогая. Нельзя зависеть от химикатов. – Она повернулась и серьезно посмотрела на Кабала. – Вы ведь образованный человек, герр Майсснер. Скажите ей. Просто неразумно зависеть от химикатов.
Кабал, который работал с большим количеством химических веществ, подавил желание указать мисс Амберслей на то, насколько несведуща она в научных вопросах, и не стал говорить, что ее тело целиком состоит из химических веществ, что она их ест, пьет, дышит ими, и этот процесс вполне естественный. Вместо этого, он сказал:
– Бессоница может сильно изнашивать организм, леди, как физиологически, так и психологически. В течение непродолжительного времени медикаменты – отличное решение, но вам надо установить причину этого состояния и разобраться с ней.
Закончив тираду, Кабал подумал, что при всем этом леди Нинука выглядела отлично. Скорее всего, дело было в пудрах и красках, при помощи которых женщины наводили лоск – она не производила впечатление человека, который в течение долгого времени не отдыхал и не высыпался. Если по-простому, энергия из леди Нинуки так и перла. Кабал подумал, уж не сидит ли она на куда менее невинных препаратах, чем мягкое снотворное, но идея не слишком соотносилась с поведением и внешностью леди Нинуки – она не подавала никаких признаков того, что употребляет стимуляторы.
– Спасибо, герр Майсснер. Я ценю вашу заботу. Но не могли бы мы все-таки поговорить о расследовании. Звучит так интересно.
Кабал заговорил быстро, опередив мисс Амберслей, которая готова была вставить очередную тираду:
– Я действительно не могу раскрывать подробностей, леди Нинука. Вы, конечно, понимаете. Если мы досрочно разгласим то, что удалось установить, это может помешать расследованию.
– Но я не скажу ни одной живой душе, – заверила леди Нинука, являя собой олицетворение невинности. Правда то, как она при этом положила ладонь на декольте, вполне можно было принять за кокетство, а не за выражение эмоций. – Я буду сама скрытность.
– Герр Майсснер четко дал понять, что не может обсуждать детали, дитя мое, – настаивала мисс Амберслей. В ее мозгу подходящие для цивилизованной дискуссии темы весело резвились на прелестных зеленых лугах, окруженных рвом с кислотой и кольями, за которым жило Ужасное. Жестокая смерть и самоубийство как раз лежали по ту сторону, и говорить о них не стоило, ведь каждое слово на эту тему заставляло ангела пролить слезу, убивало одну фею или ослепляло кролика. Мисс Амберслей, которая очень любила ангелов, фей и кроликов (несмотря на то, что в жизни встречала лишь последних), больше всего желала ограничить беседу темами в пределах прекрасного луга.
Но не леди Нинука.
– Но ведь какие-то вещи вы можете мне объяснить, – обратилась она к Кабалу. – Ваши методы, стратегию, при помощи которой вы докопаетесь до истины.
Кабалу польстила мысль леди Нинуки о том, что он применяет в расследовании стратегию, учитывая, что единственным серьезным доказательством была травма, нанесенная убийце во время покушения. Если бы настоящие полицейские полагались на подобные методы, немногие из них получали бы пенсию.
– Леди, вы преувеличиваете мои способности. Я не детектив – я лишь инструмент правительства, который пытается хоть каким-то образом помочь капитану установить истину.
– Разве ты не видишь, Орфилия, что он не желает говорить об этом? Ну же! Давайте побеседуем о чем-нибудь более приятном.
Пронзительные восклицания мисс Амберслей начинали действовать Кабалу на нервы. Будь он самим собой, непременно заявил бы об этом, но Герхард Майсснер – или, по крайней мере, его версия Герхарда Майсснера – был более терпеливым человеком. На секунду истинная сущность Иоганна Кабала промелькнула на лице, но он тут же усилием воли взял себя в руки.
Судя по всему, Нинука разделяла его мнение, потому как в следующий момент она сказала:
– О, ради Бога, мисс Амберслей! Неужели вы не видите, что каждый раз, когда бедняга пытается что-то сказать, вы заявляете, что мы не желаем этого слышать? Естественно, он будет молчать. Это просто проявление вежливости!
Мисс Амберслей на миг лишилась дара речи. Но только на миг.
– Хорошо! – бросила она. – Тогда я никогда!
Что, вполне вероятно, было правдой.
Мисс Амберслей встала и краткими фразами, пытаясь подавить эмоции, заявила:
– Вижу, мое общество не ценят. Прошу извинить. Я удаляюсь. Герр Майсснер.
Кабал тоже поднялся на ноги, кивнул и пробормотал что-то, довольно точно изобразив сконфуженного человека. Мисс Амберслей повернулась к Нинуке:
– Моя леди.
Затем, подобно шхуне на всех парусах, она быстро пересекла салон и в одиночестве устроилась на другом его конце.
Кабал снова занял свое место.
– Право, это еще более неловко, – обратился он к леди Нинуке. – Я думал, она совсем удалится, но она сидит там и наблюдает за нами.