«А ведь могло сложиться так, что сейчас я бы ехал на поезде и был в полной безопасности, – думал он. – Харльманн мог говорить что угодно, а мне было бы все равно».
Под крики и вопли корабль задрал нос. Все, кто мог, цеплялись за жизнь. Константин, за которым никто не следил, тяжело перекатывался под окном, поврежденном пулей. С глухим музыкальным звуком между стеклом и его основанием образовалась длинная трещина. Несколько секунд оно еще держалось, а затем развалилось на мелкие осколки, осыпавшиеся на верхушки деревьев. Константин повис, словно тряпичная кукла, но его ничто не держало, и он выскользнул в разбитое окно. Кабал, стиснув зубы, наблюдал за тем, как старый солдат исчезает из виду. Теперь и этот на его совести?
С него достаточно. Опрометчивость убьет его также, как нерешительность, но, по крайней мере, он не будет сидеть сложа руки. Он быстро оценил ситуацию, припомнил, что практически все на корабле было сконструировано так, чтобы уменьшить вес, и решил, что деревянные панели бара наверняка гораздо тоньше, чем кажутся. Когда «Принцесса Гортензия» на мгновение выровнялась, он поднялся и выпустил три тщательно нацеленные пули в барную стойку. Из-за нее донесся яростный крик, сообщивший, что авантюра удалась, по крайней мере, пока.
Быстро передвигаясь вдоль сгрудившихся пассажиров, он попытался выбрать удачную позицию, чтобы одним точным выстрелом покончить с графом Марша́лом. Ветер врывался сквозь два разбитых окна, трепал его одежду, галстук развевался, будто черное знамя, – Кабал шагал вперед, нацелив пистолет на край барной стойки, и надеялся вот-вот увидеть цель.
Он так и не услышал, как с металлическим шипением клинок выскользнул из ножен – в разыгравшейся буре звуков, кружащих газет и салфеток это было невозможно. Кабал умер бы в тот самый момент на том самом месте, не окликни его мисс Бэрроу:
– Кабал! Сзади!
Он даже не взглянул на нее, и это спасло ему жизнь. Он просто мгновенно развернулся, держа перед собой револьвер, и увидел фройляйн Сатунин с кинжалом в руке – тем самым, которым она прикончила Кэкона. Она держала его не высоко – все-таки она была убийцей, а не драматической актрисой, – справа от себя, нацелив острие на Кабала, и готовилась шагнуть вперед, зажать ему свободной рукой рот или схватить за шею, а затем вонзить клинок ниже грудины, прямо в сердце. Но даже самые хладнокровные убийцы могут на минуту замешкаться, когда жертва поворачивается и направляет им в лицо пистолет. В то мгновение Элизабет Сатунин посмотрела поверх ствола в глаза Кабалу и в них увидела… абсолютную пустоту.
Кабал выстрелил и развернулся.
Марша́л, решивший, что снова стреляли в него, выглянул из своего изрешеченного пулями укрытия и пальнул по Кабалу. Выстрел был импульсивный, но почти достиг цели, заставив Кабала отшатнутся. Движение застало врасплох не только Марша́ла, но и самого Кабала. В результате оба оказались на открытом пространстве.
Пальба прекратилась. Они стояли друг напротив друга, вооруженные тяжелыми револьверами, в которых осталось по одному патрону. Оба одновременно сообразили, что теперь это поединок. Они продолжили дуэль, что началась три дня назад на мечах, – теперь она должна была, наконец-то, закончиться. С разницей в долю секунды громыхнули выстрелы.
Марша́л оказался быстрее, но Кабал точнее.
Он опустил пистолет, когда леди Нинука молча бросилась на тело отца.
Кабал наклонился и взял мисс Бэрроу за руку.
– Нам пора, – сказал он кратко и тихо.
– Нет! Кабал, мы не можем. Я не могу.
Она смотрела на выживших пассажиров: герр Роборовски оттолкнулся от стула, не в силах отвести взор от тела Сатунин; мисс Амберслей, закрыв рот рукой, никак не могла сообразить, что произошло; леди Нинука хваталась за отца, темные кружевные манжеты стали еще темнее из-за впитавшейся крови.
– Что произошло? – обратилась она ни к кому конкретно. – Что произошло?
Марша́л лежал с открытыми глазами, на лице его было написано полное спокойствие, которого Кабалу не доводилось видеть на нем прежде, лоб разгладился, и только черное отверстие, шириной чуть более 10,35 мм, портило его. 179 грамм свинца навсегда остановили спрятанный в черепной коробке мозг.
Кабал скривился:
– Они могут сами о себе позаботиться. Идемте. Каждая потраченная даром секунда уменьшает наши шансы.
Не было нужды пояснять, что шансы их и без того были хилыми, как нога дистрофичного жирафа.
Но мисс Бэрроу не желала слушать. Она сбросила его ладонь.
– Зачем вы вернулись? – спросила она, поджав губы.
– Не ради вас, если вы так решили. Идете?
Они прожигали друг друга взглядом.
Приняв решение, Леони повернулась к остальным:
– Если мы останемся здесь, то погибнем. Идемте.
Двое пассажиров взглянули на нее, будто загнанные звери, но для леди Нинуки охота была окончена. Ее глаза остекленели, как у чучела лисицы в музее.
– Папочка, – пролепетала она, в голосе слышалась слабая уверенность. – Папочка все исправит.
Она сильнее прижалась к телу Марша́ла, единственной неподвижной точке в рушащемся мире.
Мисс Амберслей направилась к ней, но мисс Бэрроу ее остановила.
– Я должна, – сказала мисс Амберслей. – Это мой долг.
– Вы исполнили свой долг. Она сделала выбор. Идемте с нами.
Мисс Амберслей запротестовала, но умолкла, печально глядя на леди Нинуку.
– Орфилия? – жалобно позвала она, но фраза затерялась среди ветра, поющего в разбитых стеклах. Затем голос стал настойчивее: – Орфилия! Ты должна пойти со мной! Сейчас же!
Леди Нинука ничего не ответила. Она лишь обнимала отца и смотрела в никуда.
– Милосерднее будет оставить ее здесь, – сказал Кабал, подмечая, что – в кои-то веки! – лучший исход событий оказывался также самым удобным.
– Что за упрямая девчонка, – тихо сказала мисс Амберслей, затем обратилась к мисс Бэрроу: – Хорошо, я отправлюсь с вами. – Она повернулась к герру Роборовски: – Сэр, вы тоже должны пойти с нами.
Он покачал головой.
– Все это моя вина. Я придумал замаскировать корабль. Я не ожидал, что все так выйдет. Клянусь. – Хриплые, полные отчаяния слова вырывались из глотки. – ДеГарр был великим человеком, моим героем. Я понятия не имел, что они с ним расправятся таким варварским образом. Я во всем виноват.
– Ну что ж, – решено, – подытожил Кабал. – Можем теперь идти?
Мисс Бэрроу взмахом руки заставила его замолчать, чем очень разозлила.
– Герр Роборовски, вы умеете управлять энтомоптером?
Неожиданный вопрос смутил его и вырвал из объятий горя.
– Что? Да. Да, могу.
Кабал тут же сообразил.
– Идеально. Аппарат Марша́ла и тренажер, который я украл, двухместные. Его машина не так уж и сильно повреждена, – я просто хотел его позлить. Два пилота. Два пассажира. Должно сработать. Нам только нужно добраться до взлетно-посадочной палубы прежде, чем мы столкнемся с землей.
Подняться на взлетно-посадочную палубу оказалось одновременно легче и труднее, чем ожидалось. Кабал спускался оттуда на палубу первого класса по спиральной лестнице, которая шла через весь корабль. Двери из лестничного колодца на палубу легко открывались, когда необходимо было попасть с лестницы на палубу, но, чтобы попасть на лестницу с пассажирской палубы, требовался ключ. Кабал разблокировал замок, когда выходил с лестницы, и его предусмотрительность сэкономила им достаточно времени. Но подниматься пришлось по узкой металлической трубе, протянувшейся на несколько палуб. Она адски раскачивалась и вызывала приступы клаустрофобии. Лампы на переборках вспыхивали и гасли, порой погружая их во мрак на целую минуту. Один раз мисс Амберслей пала духом и сказала, чтобы они продолжали без нее, но ремарка Кабала о эвфемерной природе британской отваги заставила ее собраться и продолжить восхождение решительно и молча. Мисс Бэрроу уже собиралась поздравить его с тем, как хорошо он начал разбираться в психологии, но сообразила, что он действительно имел в виду то, что сказал.
По крайней мере, им не приходилось бороться с рассекающими туда-обратно по палубам членами экипажа – те уже находились у аварийных выходов и ждали приказа покинуть корабль. Большинство из них, скорее всего, понимало, что корабль обречен, но бежать некуда: Миркарвия придерживалась взглядов, что парашюты на борту лишь расшатают дисциплину и заставят команду покинуть судно, когда ситуацию еще можно спасти. В балансовом отчете команда с опытом весила куда меньше, чем боевой корабль.
Добравшись до небольшого помещения наверху лестницы, они вздохнули с облегчением. В узком пространстве на крюках болталась экипировка на случай плохой погоды, в настенных ящиках клацало оборудование. С одной стороны вверх шла покатая металлическая лестница, заканчивающаяся двойными дверями на потолке. Кабал быстро взобрался и отдраил люк, а затем толкнул его наверх. Дверцы с грохотом ударились о палубу, открыв взору прямоугольник голубого неба.
Небольшой отряд выбрался наружу, навстречу завывающему ветру. Экипажу удалось стабилизировать «Принцессу Гортензию» – ее больше не бросало из стороны в сторону, но левитаторы едва держали корабль в воздухе. Аварийная посадка на лесистый холм, таивший за деревьями черт знает какие валуны и выступы, равнялась тому, чтобы направить фрегат на риф. Судно было крепким, но не рассчитанным на подобное обращение. Единственным вариантом было направить корабль на полной скорости к катаменской границе в надежде, что лес закончится и можно будет сесть на пастбища за ним. Но вместо этого корабль, не имея достаточно энергии, медленно и криво полз вперед. «Гортензию» ждала неминуемая катастрофа – так захваченный штормом галеон несет на скалы.
Вид открывался волшебный, хоть и пугающий. Пока они стремились к границе, облака остались позади, и теперь корабль неуклюже продвигался по чистому небу. Горизонт оказался на одном уровне с кораблем, словно мир представлял собой плоскую миску. Мисс Бэрроу все списала на оптическую иллюзию, полагая, что они все еще находятся в нескольких сотнях футов над землей. Это также оказалось иллюзией, которую развеяло появление холма, чья острая верхушка проплыла по правому борту, явно выше них.