Миссис Б. поспешно покинула церковь. Полагаю, она направилась на ярмарку, намереваясь потребовать назад свои деньги. Только вот они уехали ночью, и никто, похоже, не знает, в каком направлении. Я ей желаю всего наилучшего, хотя, боюсь, она сама виновата – покупатель должен проверять, что приобретает.
Мертон Пемберсли Нью Таун – май.
Карнфорт Грин – июнь.
Солипсис Супермаре – июнь.
Вест Бентли – июль.
Стилгоу – июль.
Поглтон – август.
Литтл Кэринг – август.
Кэндлвик – август.
Витидж – сентябрь.
Линдисфри – сентябрь.
Коттлхэм – октябрь.
Мурслоу – октябрь/ноябрь.
Тэмпл Доррит – декабрь.
Яллоп – декабрь.
Пондбэри – январь.
Нисбридж – март.
Монтфри – март.
Бэнк Топ – апрель.
Джессоп Лизис – апрель.
Пэнлоу-на-Терсе – 29 апреля.
Глава десятаяВ которой цирк прибывает в конечный пункт и возникает множество трудностей
Фрэнсис Бэрроу при помощи ножа и вилки сложил последний кусочек жареного хлеба, наколол его и собрал с тарелки остатки желтка, вытекшего из яйца пашот. Затем, положив приборы на грязную тарелку, он взял чашку и бросил довольный взгляд на то, что творилось за окном столовой. Завтрак, конечно, был ужасно неполезный – лишь один раз в две недели дочь позволяла ему побаловать себя таким образом. Но ведь роскошь перестает быть роскошью, если наслаждаешься ею постоянно, подумал он и раскрыл местную газету.
Пока он читал первую страницу, вошла Леони.
– Есть что-нибудь интересное? – спросила она, убирая со стола.
Бэрроу фыркнул и быстро пролистал оставшиеся страницы.
– Ничего особенного. На перекрестке рядом с начальной школой Святого Кутберта делают новую разметку, в пятницу в здании церковного прихода играют в «Жука» [20], а на выходных мы, естественно, играем против Миллсби.
Леони засмеялась.
– Мы играем против Миллсби? – предразнила она его. – Когда ты последний раз надевал спортивный костюм?
– Ну. – Бэрроу отложил газету. – Скажем так, я иду туда морально поддержать ребят.
– Ты со своими приятелями будешь сидеть на раскладном стульчике у самой границы поля, а местные парнишки будут бегать от вас до палатки с пивом. Вот как это называется. Ты неисправим, отец.
– Но в этом же вся суть крикета, – возразил он.
Бэрроу смотрел на дочь и видел в девушке ее мать – та же линия подбородка, тот же нос. Вот волосы у его жены были другого оттенка, не темно-русые. Зато выражение лица Леони порой так напоминало… Девушке недавно исполнилось двадцать пять: в этом возрасте он женился на ее матери. Как давно это было. Улыбка Бэрроу стала грустной.
В дверь постучали, несколько беспокойно.
– Я открою, – откликнулась Леони, вышла из комнаты и направилась в коридор.
Бэрроу слышал, как она разговаривает с Джо Карлтоном, которому явно не терпелось поведать какие-то новости. Спустя минуту появился Джо собственной персоной. Последний раз он выглядел таким взволнованным шесть лет назад, когда стал мэром.
– Фрэнк! – воскликнул Джо. – Ты должен это увидеть! Идем!
Джо практически пустился в пляс, что было уже чересчур.
– Успокойся, это до добра не доведет, – урезонил его Фрэнк – Джо попытался, но лишь еще больше покраснел. – Что вообще произошло?
– Железнодорожная станция! – бросил Джо, и, казалось, его нога готова была выдать очередное па.
– Что с ней не так?
– Она снова на месте!
Утро стояло прекрасное – с этим согласился бы любой. Воздух был прозрачен и свеж, высоко в небе, так что едва разглядишь, порхали птицы и выводили трели. Под голубым небосводом зеленели поля. Все казалось настолько идеальным, что приходилось напоминать себе – скоро он увидит нечто удивительное. У Карлтона очень быстро закончились слова, и теперь он с нетерпением ждал того выражения, которое появится на лице Бэрроу, стоит им оказаться на месте. Все знали, как непросто поразить Бэрроу, и Карлтон жалел, что проговорился о том, что произошло на самом деле. Все же он надеялся, что в реальности увиденное изумит Фрэнка. Они шли по мощеной дорожке, которой давно никто не пользовался, затем возле моста, протянувшегося над несуществующей рекой, завернули за угол, и вот они уже на месте.
– Эх, – Бэрроу вытащил кисет и принялся набивать трубку. – Что б мне провалиться.
Станция и правда стояла целая и невредимая.
Станцию возводили не спеша. Происходило это более ста лет назад – тогда еще даже не изобрели фотографию, чтобы запечатлеть здание сразу по окончании строительства. Но едва ли и в те дни оно могло выглядеть лучше, чем сейчас. От карнизов вниз спускались великолепно выкрашенные водосточные трубы, а черепица на крыше была положена настолько аккуратно, что ни одному человеку не под силу сотворить такое – команда из двадцати кровельщиков, страдающих обсессивно-компульсивным расстройством и вооруженных микрометрами, могла бы год трудиться, но не добилась бы подобной точности. На окнах не было ни пятнышка, словно стекла сами отталкивали грязь, а уж как они были вставлены в рамы – такого раньше никто не проделывал. Возле двери, ведущей в зал ожидания, на крюке висело пожарное ведро – ни одно пожарное ведро не было таким красным, а песок в нем казался настолько чистым, что реши кто-нибудь затушить в нем окурок, то от подобного зрелища на глаза навернулись бы слезы.
И все же.
И все же не по душе была эта сверхъестественно красивая станция Фрэнку Бэрроу. Чем больше он смотрел на нее, тем меньше она ему нравилась. Создавалось впечатление, будто холеное щеголеватое здание очень собой довольно. Даже изображение пяти мальчишек на автомате, готовящем горячий шоколад, казалось странным и неприятным. Впрочем, Фрэнка никогда не впечатляли подобные вещи. Бэрроу все еще пытался понять, что же здесь произошло, когда распахнулась дверь, ведущая в комнату станционного смотрителя, и вдобавок ко всему на пороге показался сам станционный смотритель.
Завидев Бэрроу и Карлтона, он легкой походкой направился к ним, всем своим видом излучая неподдельный энтузиазм.
– Фрэнк! – прокричал он, находясь в десяти футах от Бэрроу.
Подойдя ближе, станционный смотритель похлопал Фрэнка по плечу.
– Ты это видел? Чудесно, не правда ли? – он взмахнул рукой в сторону станции и моста, по которому только что прошел.
Бэрроу оглянулся и только сейчас заметил там рельсы. Они были сделаны из тусклого черного металла, а шпалы на первый взгляд казались изготовленными из красного дерева. Бэрроу повернулся к станционному смотрителю.
– Доброе утро, Уилф. Как поживаешь?
– Как поживаю? – Уилф от души рассмеялся. – А ты как думаешь? Это ведь чудо! Станция снова на месте. Она даже лучше, чем старая станция. Ты только посмотри, посмотри же. – Смотритель засунул большие пальцы в карманы жилета и принялся позировать. – Новая униформа! Шикарная, а?
Бэрроу не припоминал, чтобы когда-то видел столь поразительную форму – почти целиком черная с легким оттенком серого. Уилф в ней походил на крота, которому причесали шерстку.
– Не то слово. Рад видеть тебя счастливым, Уилф.
– Ты не представляешь, как это здорово – вновь чувствовать себя счастливым. Снова в упряжке, а? – Он радостно засмеялся словно ребенок. – Чудесно!
– Да, – спокойно сказал Бэрроу.
Фрэнк перевел взгляд на Карлтона, но тот смотрел на станционного смотрителя со странным выражением лица, как если бы разбил яйцо и обнаружил в нем любимого игрушечного солдатика, которого потерял в пять лет.
– Ты был очень удручен, когда эту ветку закрыли и сняли рельсы, – продолжил Бэрроу.
Уилф нахмурился.
– Да уж, кошмарный был день.
– Ужасно наблюдать, как рушится жизнь твоего друга. Но мы все морально тебя поддерживали. Ты же знаешь.
– Да, все были очень добры.
– Именно. Мы все очень расстроились, когда ты повесился на мосту.
– Ага, – задумчиво ответил Уилф, но тут же просиял. – Как бы то ни было, у меня много дел. Сегодня вечером прибывает поезд. Нужно подготовить станцию к приезду гостей. Хорошего дня, Фрэнк, Джо. Заглядывайте на чашечку чая, когда я буду не так занят.
С этими словами Уилф развернулся и двинулся обратно вдоль платформы, остановился на мгновение, чтобы помахать им, а затем скрылся в своей комнате.
– О Боже, – прошептал Карлтон. – О Боже, Боже, Боже.
– Не богохульствуй. Кроме того, сомневаюсь, что Бог приложил к этому руку.
– Но, но… – Карлтон указал на закрытую дверь. – Он умер.
– Знаю. Должен заметить, выглядит он вполне здоровым.
– Мы же снимали его с моста, – продолжил Карлтон, а Бэрроу взял его под руку и повел прочь. – Мы его похоронили. Ты ведь тоже там был.
Карлтон подыскивал слова, чтобы как можно точнее выразить свое понимание смерти, ее необратимости.
– Мы цветы возложили, – бормотал он.
– Да, я там был. Мы все присутствовали. Уилфа все любили. Полагаю, он не знает, что десять лет назад станцию случайно сжег какой-то бродяга.
Бэрроу остановился возле табло с расписанием. На стенде висел один-единственный яркий плакат:
«Прибытие сегодня! Бродячий цирк братьев Кабал! Приходите и поражайтесь!»
– Меня вы уже поразили, – мрачно заметил Бэрроу, после чего повел бормочущего Карлтона к себе домой, где заварил ему чашку крепкого чая.
Гудки раздались с наступлением сумерек. Гнетущий печальный звук эхом разносился по холмам, отчего по спине бежали мурашки. В некотором роде ощущение было приятным. Не созваниваясь и не сговариваясь, весь город собрался возле станции, которая еще двадцать четыре часа назад представляла собой лишь груду почерневших кирпичей и обугленных балок. Сбиваясь в группки, горожане ждали. Гудки все приближались, в их мелодию вплеталось ритмичное басовитое фырканье и механическое клацанье металла о металл. Кто-то в толпе первым увидел дым и молча поднял руку, указывая в том направлении. Поднимающиеся в воздух клубы пара были все ближе и ближе. Люди не знали, бежать им или ждать, но в итоге оставались на месте, так как для этого не требовалось особых усилий.