В 1970-е годы в Нью-Йорке я действительно общался с Дереком Уолкоттом и другими поэтами, но не дружил с Сюзан Зонтаг. Я мельком видел ее два или три раза, и этим наше знакомство исчерпывается. С ней был дружен Иосиф, он также был очень дружен с Дереком, чьими стихами восхищался. Не уверен, что Иосиф был членом компании. Не уверен, что это вообще можно назвать компанией. Не думаю, чтобы кто- нибудь из нас ощущал себя членом компании. Поэты любят встречаться, но не обязательно группой. Иосиф встречался с Дереком. Он встречался также и со мной, и с другими поэтами, но чаще всего с глазу на глаз. За долгие годы нашей дружбы мы привыкли общаться по телефону, читать друг другу стихи, давать советы. Я нередко прислушивался к советам Иосифа. Он же к моим не особенно прислушивался. Подумать только, каким великим поэтом он был!
Чем отличался Бродский 1970-х от Бродского 1990-х?
Бродский 1990-х очень походил на Бродского 1970-х. Он был все так же предан друзьям и верен идеалам. Его раздражительность не столь бросалась в глаза, или, может, с годами он стал просто терпимее. Раздражение у него вызывала неспособность большинства американских поэтов четко оп- ределить, что они делают, их недостаточная компетентность или тупость в вещах, имеющих прямое отношение к поэзии.
Что вы помните о похоронах Роберта Лоуэлла (16 сентября 1977 года), после которых вы, Роджер Страус, Сюзан Зонтаг, Дерек Уолкотт и Иосиф собрались у Элизабет Бишоп. Расскажите, пожалуйста, что вам запомнилось?
Не помню, чтобы я отправился к Элизабет Бишоп после похорон Роберта Лоуэлла. Я вообще не помню, что был на похоронах[140].
Мне известно, что некоторые издатели и редакторы престижных американских газет и журналов посылают вам стихи — даже таких признанных поэтов, как Дерек Уолкотт, — на внутреннюю рецензию. Посылали ли вам когда-нибудь с этой целью стихи Иосифа?
Ни одно американское печатное издание ни разу не обратилось ко мне за рецензией на чьи-либо стихи. Обычно издатель или издательница посылает кому-нибудь гранки будущей поэтической книги с тем, чтобы этот кто-то написал на нее хвалебную аннотацию в рекламных целях. Меня, однако, ни разу не просили написать что-либо подобное к книгам Иосифа или Дерека. Да и почему менее известный, менее значительный поэт должен рекламировать книги тех, кто превосходит его во всех смыслах?
Иногда, а может, достаточно часто поэты просят у вас рекомендации при подаче на тот или иной грант или стипендию. Вы когда-нибудь писали рекомендации Иосифу?
Нет, Иосифу я никогда никаких рекомендаций не давал.
В январе 1980 года вы, Иосиф и Дерек Уолкотт давали несколько совместных вечеров в Вест-Индии. Каково ваше впечатление от чтения Иосифа?
А, поездка в Вест-Индию! Замечательное было время! Праздновался 50-летний юбилей Дерека; я был весьма польщен, получив приглашение отправиться в поэтическое турне по Вест-Индии с ним и Иосифом. Дерек к тому времени был уже очень известен в этих местах. Люди перед ним преклонялись. Куда бы мы ни отправились, он всюду кого- нибудь знал. Иосиф тоже был великолепен. Его манера чтения стала открытием для тамошней публики. Глубокий резонирующий звук его голоса, его манера получитать, полупеть свои стихи словно уносила слушателей куда-то вдаль. Я же слышал его и раньше, поэтому в Тринидаде никаких открытий для меня не было.
Были и другие случаи, когда вы читали вместе с Иосифом. 1 ноября 1992 года Дерек Уолкотт, вы и Иосиф устроили благотворительный поэтический вечер в пользу Театра современной драматургии в Бостоне. Что вам запомнилось?
Я вообще не помню, чтобы читал в Бостоне. Вы уверены, что я там был?
В биографии Дерека Уолкотта написано: "В середине сентября Уолкотт обратился к спонсорам с просьбой выделить ему пять тысяч долларов, после чего пригласил их на ужин "а-ля- фуршет", за которым последовал вечер поэзии, музыки и танца в Тайском культурном центре Бостонского университета. Спонсорские деньги пошли на организацию благотворительного поэтического вечера в пользу Театра современной драматургии, который состоялся 1 ноября, с участием Клампита, Августа Уилсона, Стрэнда, Сойнки и Бродского, и на дорогой ужин со всеми участниками чтений"[141]. В 1990–1991 годах вы исполняли обязанности Поэта-лауреата Соединенных Штатов. Вслед за вами на эту должность был избран Иосиф. Многим показалось странным, что иностранец будет Поэтом-лауреатом США. Была ли доля вашего участия в этом необычном выборе? Сталкивались ли вы с подобной критикой?
Мне кажется, Иосиф прекрасно подходил на место Поэта-лауреата. Возможно, у меня и спрашивали, как я отношусь к идее назначения его на эту должность, хотя я не уверен. В любом случае я был бы за. Иосиф знал и понимал американскую поэзию едва ли не лучше самих американцев. Кое-кто из американских поэтов возражал против его назначения Поэтом-лауреатом, но я напомнил им, что у Иосифа американское гражданство и он имеет такие же права, как и они. Я не думаю, что нужно родиться здесь, чтобы быть американцем. Нужно чувствовать себя американцем, чтобы быть им, и я думаю, что Иосиф чувствовал себя американцем.
Иосифа очень заботило то, что у поэзии ограниченное число читателей. Удалось ли ему как-то расширить читательскую аудиторию?
Иосифу удалось убедить издателя распространить выпущенную им антологию американской поэзии по гостиничным номерам. Таким образом, какое-то короткое время поэзия бок о бок соседствовала с Библией. Антологию обычно утаскивали, а Библию оставляли. Иосиф всегда считал, что у поэзии должно быть больше читателей, и мне кажется, его собственные выступления расширяли аудиторию.
Иосиф был хорошим публицистом в поэзии?
Да, он был хорошим публицистом, если можно употребить термин "публицист" по отношению к человеку, умно и тонко рассуждающему о своем любимом деле. Иосиф никогда не молол вздора. В этом смысле он был хороший "публицист".
Внес ли он какие-нибудь изменения в задачи и обязанности Поэта-лауреата?
Не думаю. Когда мы были лауреатами, какие-либо изменения вносить было трудно. Отделом поэзии[142] заправляла одна безумная дама, которая хотела, чтобы все плясали под ее дудку.
Как американцы читают Бродского: как поэта, пытающегося привить русскую ментальность английскому языку, или как обычного американского поэта?
Американские поэты читают Иосифа как русского поэта, которому переводы его стихов сослужили не лучшую службу.
Ваша поэзия очень отличается от поэзии Бродского — за что же вы любите его стихи?
Именно за это я их и люблю — за то, что они совершенно не похожи на мои.
Вы пишете обманчиво просто, почти традиционно, и несмотря на это ваши стихи потрясают до глубины души:
Мы читаем историю нашей жизни, Как будто сами ее писали, А потом проживали сами.[143]
Можете ли вы назвать источник вашей убедительности?
Я не имею ни малейшего понятия об источнике моей убедительности. Я даже не уверен, что мои стихи столь уж убедительны. И все же я вам поверю.
В ноябре 1986 года Иосиф произнес небольшую речь о вас в Метрополитен-музее. Он сказал, что движущая сила вашей поэзии — чисто языковая энергия. Вы согласны с этим?
Мне кажется, он говорил обо мне в музее Гуггенхайма[144].
Иосиф часто повторял, что "так называемый голос Музы — это, на самом деле, диктат языка". Язык был для него вершиной творения. Согласны ли вы с таким отношением к языку?
Давайте не будем говорить о Музе. Муза в разные годы означала для меня разное, но обычно я связываю ее все-таки с тем, что дает мне вдохновение. Язык рождает язык, поэтому Муза, скорее всего, состоит из слов. Для меня это зыбкая почва.
Дерек Уолкотт понимает поэзию как метафору; Иосиф Бродский насыщает свои стихи метафорами; вы же прибегаете к ним чрезвычайно редко. Почему вы так недоверчиво относитесь к тропам?
Я редко использую метафоры, это правда, если только не считать, что стихотворение в целом и есть метафора, словесное оформление чего-то другого, чего-то, что существует, но не имеет формы.
Является ли слияние в вашей поэзии драматического и лирического начал сознательным выбором или это только критики так думают?
Не имею ни малейшего представления о том, что о моих стихах говорят критики. Я редко читаю о себе. Но мне нравится эта идея слияния в моей поэзии лирического и драматического. Я абсолютно сознательно соединяю в своих стихах смешное с серьезным. Часто стихотворение начинается смешно, а кончается не очень, или наоборот, и читателю в короткий срок и в небольшом пространстве (на протяжении нескольких строк) приходится преодолевать большое расстояние (психологически). Иногда даже непонятно, шучу я или говорю серьезно. То же можно отнести и к Кафке — писателю, которого я ставлю выше всех писателей XX века.
Иосиф говорил, что учиться композиции поэты должны у музыки — что за чем следует. Ваши стихи очень музыкальны. Разделяете ли вы убеждение Бродского?
Думается, у Иосифа музыкальный слух был развит лучше, чем у меня. У него вообще слух был лучше. Я хорошо улавливаю английские интонации в их американском варианте, но это то, что пришло ко мне спустя годы кропотливой работы — внимательного прислушивания к звукам английской разговорной речи. Я слушаю музыку, но не могу сказать хоть сколько-нибудь определенно, что она помогает мне сочинять. Иосиф очень любил Гайдна, но я, хоть убей, не вижу никакой связи между его поэзией и чьей-то музыкой.
Вы переводили многих поэтов, среди которых были Рафаэль Альберти, Карлос Драммонд де Андрада… Вам знакомы и разные подходы к переводу и проблемы, с которыми сталкивается переводник. В своих автопереводах Иосиф стремился, прежде всего, передать просодию оригинала. Нередко это приводило к существенным семантическим сдвигам. Понимали ли те, кто критиковал переводы Иосифа, выбранный им подход?