В свою очередь Олег Шахматов ввел Бродского в круг Александра Уманского, любителя оккультных наук, исследователя индуизма и поклонника хатха-йоги, который к тому же сочинял музыку, писал статьи по теоретической физике и философии. Информация, которой мы располагаем касательно Уманского, увы, минимальна: Александр Аркадьевич родился в 1933 году в Ленинграде, по образованию был художником-оформителем, предположительно в начале 70-х выехал в США.
Квартира Уманского, где собирались его поклонники (Иосиф в том числе), была классической «берлогой» питерского интеллектуала – шестиметровые потолки, тяжелые шторы на высоких, округлённых сверху окнах, полумрак, творческий беспорядок, рояль, графические этюды на стенах, письменный стол, заваленный рукописями, шкафы с книгами. Здесь читали Гегеля и Бертрана Рассела, Маркса и Рамакришну, спорили, пили вино (хотя Бродский предпочитал водку), музицировали.
Лев Лосев писал о «кружке Уманского»: «Судя по воспоминаниям знакомых, Уманский обладал значительной харизмой и вокруг него всегда был кружок молодежи, включавший тех, кому хотелось обсуждать “вечные вопросы” вне узких рамок официальной идеологии, художников и музыкантов нонконформистского толка. Эти молодые люди были студентами или работали на случайных работах, но главным содержанием их жизни было раздобывание в то время труднодоступных книг по восточной философии и эзотерическому знанию и разговоры по поводу прочитанного».
Олег Шахматов всячески протежировал своего молодого друга, представляя его как талантливого и самобытного поэта. Уманский же недолюбливал Иосифа, смотрел на него несколько свысока, находя выдаваемые ему Шахматовым авансы сильно завышенными.
Бродский, впрочем, тоже не питал к Александру Аркадьевичу особых симпатий, хотя и не мог не согласиться с тем, что атмосфера его собраний была чрезвычайно привлекательной, а дискуссии на метафизические и духовные темы были весьма плодотворной почвой для человека, жадно впитывающего знания, получить которые в официальных советских вузах было невозможно.
Уже в Нью-Йорке журналист Наташа Шарымова писала: «Я помню какие-то разговоры о том, что Иосифа извлек из геологических экспедиций и направил на поэтическую стезю Александр Уманский, с которым Бродский дружил в конце 50-х – начале 60-х. Уманского я никогда не видела, недавно узнала, что он в Америке, пыталась разыскать его через Гарика Гинзбурга-Воскова (был участником “кружка Уманского”), но – увы… Гарик какую-либо информацию об Уманском сообщить отказался, говорил, что встреча с ним бессмысленна. Ни Гарика, ни Александра теперь уже не спросить».
И вновь Иосиф оказался в «кружке Уманского» в статусе наблюдателя, хориста, что вместе со всеми исполняет песню из Пролога к трагедии Еврипида «Медея», но его голос уже звучит ярче и громче остальных:
Клятвы днесь – что ковер, который в грязи расстелен.
Места, где честь живет, вам не покажет эллин.
Разве – ткнет пальцем вверх; знать, небосвод побелен.
Даром что муж с другой делит твой нынче ложе,
царской крови она, тело ее – моложе.
За морем отчий дом, где тебя вскормили!
За кормой, за бортом! Ты – в неизвестном мире.
И от отчаянья море становится только шире.
В декабре 1960 года Иосиф Бродский согласился выполнить просьбу Александра Аркадьевича – передать в Самарканд Олегу Шахматову, который якобы учился там в консерватории, рукопись его философского трактата.
Далее начинается так называемый «Самаркандский эпизод» в жизни Бродского, начать повествование о котором нам представляется интересным в ретроспективном ключе, а именно со слов Бориса Борисовича Вайля (1939–2010) – писателя, диссидента и политзаключенного.
Итак, в 1963 году в мордовском лагере «спец 10» (классификация – «каторжная тюрьма») появился новый заключенный Олег Шахматов.
Борис Вайль: «Новенький, Олег Шахматов, недавно с воли, но, поскольку он попал к нам, а не на “общак” или на “строгий”, было ясно, что у него не одна судимость. Он был еще молодым человеком (впрочем, оказалось потом, старше меня), черты лица нервные, тонкие губы, голову держал немного набок. Шахматов оказался не в лучшей камере. В отличие от той, в которой сидел я, в его камере заправляли уголовники. И ему с ними было плохо. Но скажем сразу: во многом он был виноват сам. Дело в том, что по прибытии в лагерь он принял странное – я бы даже сказал, безумное – решение: разговаривать с другими заключенными только по-английски. Или не разговаривать вовсе».
О первой судимости Шахматов рассказывал неохотно и сбивчиво. А вот о том, за что сел на сей раз, сообщал с видимой охотой.
Борис Вайль: «Он сидел по ст. 70 ч. 1, бывшая 58–10 (попытка “измены родине”) Он рассказал мне, что у него есть подельник Уманский – очень умный, по словам Шахматова, человек – и еще один, которого “отшили” от их дела – поэт Иосиф Бродский… По словам Шахматова, Бродский был чуть ли не гениальный поэт, чему я, разумеется, просто не поверил. Впрочем, Шахматов ни разу не процитировал мне Бродского – скорее всего потому, что его стихов наизусть он и не помнил».
Из весьма невнятных и путанных рассказов Шахматова вырисовывалась следующая картина. Оказавшись в Самарканде, Олег увлекся поиском каких-то таинственных сокровищ (существует версия, что он поступил в местную консерваторию и занимался музыкой в местном Доме офицеров). Сюда к нему в гости из Ленинграда и прилетел Иосиф.
Борис Вайль: «Как известно, в Самарканде в декабре 1960 года Бродский и Шахматов хотели, похитив самолет, улететь за границу. Потом передумали. Бродский вернулся в Ленинград, Шахматов – в Красноярск. Кроме того, в Самарканд они возили “антисоветскую” рукопись, автором которой был признан Уманский, в надежде передать ее иностранному туристу.
В учетной карточке Шахматова сказано:
11.09.1961. Красноярск. Арест: незаконное хранение оружия.
20.10.1961. Красноярск, нарсуд (Сталинского р-на): ст. 218 ч. 1: 2 года лишения свободы».
Однако, уже находясь на красноярской зоне, Шахматов имел встречу с представителем КГБ, которому он сообщил дополнительную информацию о существовании «антисоветской группы» Уманский – Бродский – Шахматов – Шульц, а именно о рукописи Александра Уманского и попытке угона самолета из Самарканда в Иран на американскую военную базу в Мешхеде.
29 января 1962 года в Ленинграде были задержаны Александр Уманский, Иосиф Бродский и Сергей Шульц.
Шахматову ст. 218 ч.1 была заменена на ст. 70 ч.1, и он был этапирован в лагерь «спец 10» в Мордовию.
О событиях, имевших место произойти в Самарканде в декабре 1960 года, о которых Олег Шахматов дополнительно сообщил в «комитет», мы можем судить из весьма подробного рассказа самого Иосифа Бродского.
Все началось с того, что в вестибюле гостиницы «Самарканд» молодые искатели приключений неожиданно (хотя возможно ли такое в СССР образца 60-х?) встретили известного американского юриста, адвоката и кинопродюсера Мелвина Белли (1907–1996), которому и было решено передать рукопись метафизического трактата Александра Уманского с последующей ее публикацией на Западе. По словам Бродского, он узнал господина Белли по якобы запомнившемуся ему кадру из какого-то американского фильма.
Дело в том, что впервые на экране Мелвин Белли появился в телевизионном сериале Джина Родденберри Star Trek («Звездный путь») в эпизоде «И дети поведут» в 1968 году, следовательно, через 8 лет после встречи в самаркандской гостинице. И опять же не приходится сомневаться в том, что сериал Star Trek в принципе не мог быть показан по советскому телевидению.
Опять же вызывает удивление, почему именно к юристу, специализировавшемуся на американском потребительском рынке, а также теле- и кинопродюсеру Иосиф Бродский и Олег Шахматов обратились с просьбой о публикации рукописи (на русском языке)?
И наконец, каким образом господин Белли оказался в Советском Узбекистане, при том, что никаких общих легальных дел у него (юриста и продюсера) в СССР не было?
Вопросы, на которые нет ответа.
Не открывает завесу тайны над происшедшим и то обстоятельство, что в 1963 году Мелвин Белли был адвокатом Джека Руби, застрелившего Ли Харви Освальда (убийцу президента США Джона Ф. Кеннеди), и добился от суда отмены смертной казни Руби, организовав новое судебное разбирательство по этому делу. Также имел весьма непростые отношения с директором ФБР Джоном Эдгаром Гувером. А если учесть, что тема «кремлевского следа» в деле Кеннеди в те годы активно муссировалась, то встреча в гостинице «Самарканд» вообще подпадала под разряд фантасмагорических.
А меж тем, неожиданную (или ожидаемую) просьбу молодых людей в вестибюле гостиницы «Самарканд» господин Белли вежливо отклонил.
Куда впоследствии делась рукопись А. Уманского, неизвестно.
Иосиф Бродский: «Мы с Шахматовым были там крайне неблагополучны: ни крыши над головой не было, ни черта. Ночевали где придется. Вся эта история была, между прочим, чистый роман-эпопея. Короче, в один прекрасный день, когда Шахматов в очередной раз жаловался мне на полное свое неблагополучие (а он считал, что очень натерпелся от советской власти), нам пришла в голову идея – не помню, кому именно… скорее всего мне. Короче, я говорю Шахматову: “Олег, будь я на твоем месте, я бы просто сел в один из этих маленьких самолетов, вроде ЯК-12, и отвалил бы в Афганистан. Ведь ты же летчик! А в Афганистане дотянул куда бензину бы хватило, а потом пешком просто дошел бы до ближайшего города – до Кабула, я не знаю…” Он предложил бежать в Афганистан вдвоем. План был таков. Мы покупаем билеты на один из этих маленьких самолетиков. Шахматов садится рядом с летчиком, я сажусь сзади, с камнем. Трах этого летчика по башке. Я его связываю, а Шахматов берет штурвал. Мы поднимаемся на большую высоту, потом планируем и идем над границей, так что никакие радары нас бы не засекли».
Однако со временем этот план претерпел изменения. Выяснилось, что у Олега Шахматова есть пистолет и можно обойтись без камня. Были внесены изменения и в маршрут перелета. Решили лететь не в Афганистан, отку