ает, что состояние его здоровья значительно ухудшилось вследствие травли, которую больной перенес в Ленинграде».
Шизоидная психопатия – расстройство личности, характеризующееся замкнутостью, необщительностью, эмоциональной холодностью, слабой способностью к сочувствию и установлению теплых доверительных отношений, низкой потребностью в социальных контактах, погруженностью во внутренний мир и склонностью к аутистическому фантазированию. Возможны стойкие необычные увлечения, которыми пациент редко делится с другими людьми. Окружающие обычно считают пациентов с шизоидной психопатией «странными», «чудаковатыми» или «отшельниками». Такие люди не имеют друзей или имеют 1–2 неблизких друга. Они мало интересуются реальностью, обычно плохо приспособлены к решению житейских вопросов. Однако больные способны достигнуть значительных успехов в профессиональной деятельности. Шизоидная психопатия возникает в результате недостатка контактов со значимыми взрослыми в раннем возрасте.
5-го января 1964 года, невзирая на протесты друзей и запреты врачей, Бродский неожиданно покинул Москву и вернулся в Ленинград, где «охота на ведьм» была в самом разгаре.
Начало официальной, на уровне законодательства, борьбе с тунеядством в СССР было положено в мае 1961 года с принятием Президиумом Верховного Совета РСФСР указа «Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни». В документе состав преступления определялся следующим образом: «длительное проживание совершеннолетнего трудоспособного лица на нетрудовые доходы с уклонением от общественно полезного труда».
Статьей 209 УК РСФСР предусматривалось «официальное предостережение о недопустимости подобного образа жизни» (уклонение от труда в санкционированной государством форме более 4 месяцев подряд или в общей сложности в течение года), а также лишение свободы на срок до двух лет в случае игнорирования «официального предостережения».
С середины 1964 года по делу об «уклонении от общественно полезного труда» проходило более 30 тысяч человек.
Через пять дней после январской подборки в «Вечернем Ленинграде» Иосиф Бродский был арестован по обвинению в тунеядстве.
Из письма Александра Ивановича Бродского на имя прокурора города Ленинграда Сергея Соловьева: «13 февраля с. г. в 21 час 30 минут И. А. Бродский, выйдя из квартиры, был задержан тремя лицами в штатском, не назвавшими себя, и без предъявления каких-либо документов посажен в автомашину и доставлен в Дзержинское районное управление милиции, где без составления документа о задержании или аресте был немедленно водворен в камеру одиночного заключения. Позже ему было объявлено о том, что задержание произведено по определению Народного суда. Одновременно задержанный Иосиф Бродский просил работников милиции поставить в известность о случившемся его родителей, с кем он вместе проживает, дабы не вызвать у старых людей излишних волнений и поисков. Эта элементарная просьба, которую можно было бы осуществить по телефону, удовлетворена не была.
Назавтра, 14 февраля, задержанный Иосиф Бродский просил вызвать к нему прокурора или дать бумагу, чтобы он мог обратиться с заявлением в прокуратуру по поводу происшедшего. Ни 14-го февраля, ни в остальные четыре дня его задержания, несмотря на его неоднократные просьбы, это законное требование удовлетворено не было… Что же касается нас, родителей, то мы провели день 14-го февраля в бесплодных поисках исчезнувшего сына, обращались дважды в Дзержинское райуправление милиции и получали отрицательный ответ и только случайно поздно вечером узнали о том, что он находится там в заключении. Все наши ходатайства перед начальником отделения милиции Петруниным о разрешении свидания, а также о выяснении причин задержания наталкивались на грубый отказ. Несколько позже в виде “милости” он разрешил передачу пищи. Не помогли также разрешения на свидания, данные нарсудьей Румянцевым и районным прокурором. Петрунин не пожелал считаться с этим, продолжая разговаривать в явно издевательском тоне, хотя перед ним были люди не только в два раза его старше, но и имеющие заслуги перед страной.
Пребывая в милиции, мы узнали, что к сыну вызвали скорую помощь, но о причинах этого события нам тоже ничего не было сказано, сославшись на то, что это “внутреннее” дело милиции. Позже выяснилось, что с ним произошел сердечный приступ, врач вколол камфору, но он и после этого продолжал оставаться в одиночке».
Слушание дела (вынесение «официального предостережения») Иосифа Бродского состоялось 18 февраля 1964 года.
Второй суд над «тунеядцем» Бродским Иосифом Александровичем был запланирован на 13 марта 1964 года.
Трагифарс в двух действиях.
Действие первое.
18 февраля.
Место действия – Дзержинский районный суд на Восстания, 33.
Интерьер – обшарпанная, вытянутая в плане комната с дощатым крашеным-перекрашенным полом, давно не мытыми окнами и высоким потрескавшимся потолком. Три продолговатых скамьи для публики перекрывают помещение, столы для судьи и адвоката заперты в торце, а в спертом воздухе висит стойкий, непонятно откуда здесь взявшийся запах сырого несвежего белья и цемента.
Действующие лица:
судья Екатерина Савельева
адвокат Зоя Топорова
подсудимый Иосиф Бродский
а также:
Фрида Вигдорова – журналист, правозащитник
Израиль Меттер – писатель
Ефим Эткинд – филолог, переводчик
Наталья Грудинина – поэт, переводчик
Наталья Долинина – филолог, педагог
На авансцене хор в составе:
Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома партии Василия Толстикова
Прокурора Дзержинского района города Ленинграда Александра Костакова
Прокурора города Ленинграда Сергея Соловьева, а также рядовых сотрудников Дзержинского районного суда и народных заседателей.
Хор исполняет Стасим Пятый, Строфу Первую из трагедии Еврипида «Медея»:
«О, тянущийся, как рука,
к Элладе издалека
луч Гелиоса! Останови
руку, еще в крови
детской не обагренную!
Нет ничего лютей,
чем убийство детей.
Будь для них обороною
от материнской тьмы!
Безумье – черней тюрьмы.
Безумьем поражена
отвергнутая жена
в темницу погружена».
Судья Савельева:
Ответьте, Бродский, чем свой досуг вы наполняете?
Трудами?
Праздностью?
Молитвой?
Бродский:
Созданием стихов.
Я полагаю, это труд нелегкий и достойный.
Судья Савельева:
Вы полагаете…
О, это пустословие, мой друг!
Уж сколько раз я слышала подобные трюизмы:
поэзия, восторженная муза, мелодия любви.
Довольно!
Терпение мое не беспредельно, а гнев богов ужасен может быть!
Бродский:
Что ж делать мне?
Судья Савельева:
Ответ держать за праздность и безделье,
Ведь труд отринуть есть удел бесчестных!
Бродский:
Писание стихов и есть мой труд.
Судья Савельева:
Вздор!
Вот Пушкина известны мне стихи, Некрасова, Толстого…
Бродский:
Увы, но граф Толстой писанием стихов не занимался!
Судья Савельева:
О, Бродский, не дерзите мне,
я лучше ведаю, кто знает толк в стихосложеньи.
Итак, где книги ваши, те, что наш народ читает с упоеньем?
Бродский:
Их нет.
Судья Савельева:
Как жаль!
И в чем же смысл ваших дней тогда, коль скоро вы неведомы народу?
Где тот порыв, который вся страна имеет ежечасно?
Бродский:
Мой идеал есть постиженье совершенства,
когда за словом мысль течет,
а время и пространство, совокупляясь, рождают непрерывность бытия.
Судья Савельева (обращаясь к хору):
Безумен он!
Хор:
О да! О да!
Бродский:
О горе мне!
Судья Савельева:
Ну что ж, а кроме написания стихов, чем можете служить отчизне нашей?
Бродский:
Работал на заводе и в больнице, истопником, курьером, батраком лет, может, пять…
Судья Савельева (прерывает Бродского со смехом):
Лет пять? Хороший срок!
Хор:
О да! О да!
Бродский:
Но важным для меня является язык,
что Богом мне – поэту дан!
Судья Савельева (кричит):
Да кто ж причислил вас к поэтам, черт возьми!?
Бродский (с вызовом):
Тот, Кто теперь взирает с высоты на нас, несчастных,
и скорбь чело Его мрачит от нашей глупости, разврата и неверья.
Судья Савельева (кричит):
Молчать!
Хор:
Ату его! Ату!
Адвокат Топорова:
Прошу судью услышать и меня,
мой голос слаб, но важен всем для постиженья сути дела.
Судья Савельева (снисходительно):
Ну что же, говорите.
Адвокат Топорова:
Мой подзащитный болен,
труды и дни не для него,
когда б со всей страной он мог спускаться в шахту,
быть у станка,
когда б он мог по зову комсомола валить тайгу или стремиться к звездам.
Он не таков!
Судья Савельева (с усмешкой):
«Нет, я не Байрон, я другой», мы это слышали однажды.
Теперь-то что?
Адвокат Топорова:
Теперь он должен быть в кругу семьи,
без помощи его родители едва ли смогут здравствовать отменно.
Почтенный возраст и недуги их изрядны.
Судья Савельева:
Ах, вот в чем дело.
Он болен, а они стары.
Тут нужен голос эскулапа.
Адвокат Топорова:
Того, что клятву Гиппократу приносил.
Судья Савельева:
Помыслить следует над вашими словами.
Адвокат Топорова