Присутствующие в зале переговариваются, слышен смех, хлопают откидные кресла. Однако при появлении судьи Екатерины Савельевой все замолкают.
Сегодня она подчеркнуто строга: поверх горчичного цвета блузки со стоячим, туго застегнутом под самым подбородком воротником, надет серый в мелкую клетку пиджак.
Иосиф тут же вспоминает историчку Лидию Васильевну Лисицыну и совершенно искренне не понимает, почему на лацкане пиджака Савельевой нет ордена Ленина.
Когда Лисицына начинала орать на учеников, потому что они не сделали домашнее задание или плохо вели себя в классе, Ленин вместе с орденом начинал дрожать, трепетать, будто боялся этого истошного крика. Впрочем, это было неправдой, потому что Владимир Ильич никого не боялся, тем более какого-то там секретаря парторганизации школы № 181 в Соляном переулке. Это Лисицына должна была его бояться!
Судья Савельева тем временем величаво поднимается на сцену, подходит к столу, кладет на него папку с материалами дела, поднимает руку, призывая тем самым всех ко вниманию, и возглашает:
О дети Кадма юные потомки!
Зачем сидите здесь, у алтарей,
Держа в руках молитвенные ветви,
В то время как весь город фимиамом
Наполнен, и моленьями, и стоном?
Иосиф, конечно, узнает эти слова из Пролога к «Эдипу-царю» Софокла. Сначала он не понимает, почему они звучат здесь, в клубе 15-го ремонтно-строительного управления, но по мере того, как начинают развиваться события, все становится предельно ясно, и различие между устрашающим и трагическим проявляет себя в полной мере.
Судья Савельева (откашлявшись в кулак):
Настало время подвести итог.
Хор (составлен из заседателей, общественного обвинителя, а также ряда свидетелей обвинения):
Пора, пора, покоя сердце просит!
Судья Савельева:
Пусть скажет он, певец вершин,
хоть это труд и стыд напрасный.
Иосиф:
Пора, пора умней мне быть.
Судья Савельева:
Слова не мальчика, но мужа!
Итак, мы внемлем.
Иосиф:
Человек с головой, конечно, пытается перехитрить систему – изобретая разные обходные маневры, вступая в сомнительные сделки с начальством, громоздя ложь на ложь, дергая ниточки семейных связей. На это уходит вся жизнь целиком. Но ты поймешь, что сплетенная тобой паутина – паутина лжи, и, несмотря на любые успехи и чувство юмора, будешь презирать себя. Это – окончательное торжество системы: перехитришь ты ее или же примкнешь к ней, совесть твоя одинаково нечиста. Народная мудрость гласит, что нет худа без добра, – справедливо, видимо, и обратное. Амбивалентность, мне кажется, – главная характеристика нашего народа. Нет в России палача, который бы не боялся стать однажды жертвой, нет такой жертвы, пусть самой несчастной, которая не призналась бы (хотя бы себе) в моральной способности стать палачом. Наша новейшая история хорошо позаботилась и о тех и о других. Какая-то мудрость в этом есть. Можно даже подумать, что эта амбивалентность и есть мудрость, что жизнь сама по себе не добра и не зла, а произвольна. Может быть, наша литература потому так замечательно и отстаивает добро, что чересчур сильно ему сопротивление. Будь эта направленность только двоемыслием, это было бы прекрасно; но она гладит против шерсти инстинкты. Именно эта амбивалентность, я полагаю, и есть та «благая весть», которую Восток, не имея предложить ничего лучшего, готов навязать остальному миру. И мир, кажется, для этого созрел[3].
1 голос из зала:
Смотри-ка, как заговорил.
2 голос из зала:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!
П. Денисов:
В чем смысл слов его – туманных, бесполезных?
П. Логунов:
Там смысла нет!
Там глум и дерзость без начала и конца!
А. Николаев:
А в годы оны при вожде
поди скажи такое принародно, расстрел
та горькая пилюля, что исцелила б навсегда предателей,
врагов и тунеядцев!
И. Смирнов (в недоумении):
«Амбивалентно», «торжество системы», «благая весть»
И что-то там про «произвол»…
По-русски ль сказано?
Р. Ромашова:
Фамилия его о многом говорит.
Судья Савельева (грозно):
Ну что ж! Он издевается над нами!
Хор:
О да! О да!
И будет попран навсегда!
Судья Савельева:
Тогда и мы заговорим иначе!
Из книги Якова Гордина «Дело Бродского»:
«Смирнов (свидетель обвинения, начальник Дома обороны). Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, что если бы все граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить. Разум – оружие опасное для его владельца. Все говорили, что он – умный, и чуть ли не гениальный. Но никто не сказал, каков он человек. Выросши в интеллигентной семье, он имеет только семилетнее образование. Вот тут пусть присутствующие скажут, хотели бы они сына, который имеет только семилетку? В армию он не пошел, потому что был единственный кормилец семьи. А какой же он кормилец? Тут говорят, – талантливый переводчик, а почему никто не говорит, что у него много путаницы в голове? И антисоветские строчки…
Логунов (заместитель директора Эрмитажа по хозяйственной части). С Бродским я лично не знаком. Впервые я его встретил здесь, в суде. Так жить, как живет Бродский, больше нельзя. Я не позавидовал бы родителям, у которых такой сын. Я работал с писателями, я среди них вращался… Я хотел выступить в том плане, что надо трудиться, отдавать все культурные навыки. И стихи, которые составляет Бродский, были бы тогда настоящими стихами. Бродский должен начать свою жизнь по-новому…
Денисов (трубоукладчик УНР-20). Я Бродского лично не знаю. Я знаком с ним по выступлениям нашей печати. Я выступаю как гражданин и представитель общественности. Я после выступления газеты возмущен работой Бродского. Я захотел познакомиться с его книгами. Пошел в библиотеки – нет его книг. Спрашивал знакомых, знают ли они такого? Нет, не знают. Я рабочий. Я сменил за свою жизнь только две работы. А Бродский? Меня не удовлетворяют показания Бродского, что он знал много специальностей. Ни одну специальность за такой короткий срок не изучить. Говорят, что Бродский представляет собою что-то как поэт. Почему же он не был членом ни одного объединения? Он не согласен с диалектическим материализмом? Ведь Энгельс считает, что труд создал человека. А Бродского эта формулировка не удовлетворяет. Он считает иначе. Может, он очень талантливый, но почему же он не находит дороги в нашей литературе? Почему он не работает? Я хочу подсказать мнение, что меня его трудовая деятельность как рабочего не удовлетворяет…
Ромашова (преподавательница марксизма-ленинизма в училище имени Мухиной). Я лично Бродского не знаю. Но его так называемая деятельность мне известна. Пушкин говорил, что талант – это прежде всего труд. А Бродский? Разве он трудится? Разве он работает над тем, чтобы сделать свои стихи понятными народу? Меня удивляет, что мои коллеги создают такой ореол вокруг него. Ведь это только в Советском Союзе может быть, чтобы суд так доброжелательно говорил с поэтом, так по-товарищески советовал ему учиться. Я как секретарь партийной организации училища имени Мухиной могу сказать, что он плохо влияет на молодежь…
Николаев (пенсионер). Я лично с Бродским незнаком. Я хочу сказать, что знаю о нем три года по тому тлетворному влиянию, которое он оказывает на своих сверстников. Я отец. Я на своем примере убедился, как тяжело иметь такого сына, который не работает. Я у моего сына не однажды видел стихи Бродского. Поэму в 42-х главах и разрозненные стихи. Я знаю Бродского по делу Уманского. Есть пословица: скажи, кто твои друзья. Я Уманского знал лично. Он отъявленный антисоветчик. Слушая Бродского, я узнавал своего сына. Мой сын тоже говорил, что считает себя гением. Он, как Бродский, не хочет работать. Люди, подобные Бродскому и Уманскому, оказывают тлетворное влияние на своих сверстников. Я удивляюсь родителям Бродского. Они, видимо, подпевали ему. Они пели ему в унисон. По форме стиха видно, что Бродский может сочинять стихи. Но нет, кроме вреда, эти стихи ничего не приносили. Бродский не просто тунеядец. Он – воинствующий тунеядец. С людьми, подобными Бродскому, надо действовать без пощады. (Аплодисменты.)».
При всем однообразии и бессмысленности приведенных выше «свидетельских показаний», которые таковыми по сути своей и не являлись, хотелось бы обратить внимание разве что на последнее – некоего пенсионера А. Николаева.
Пожалуй, это было единственное выступление, анализ информации из которого позволяет связать события 1960 и 1964 годов в единую цепь, а также убедиться в том, что ушедшая в тень «контора» все это время неустанно «обрабатывала» Бродского. Итак, мы не знаем, кто был по профессии и чем занимался пенсионер-общественник, но то обстоятельство, что он был знаком с Александром Уманским, говорит о том, что его появление на суде неслучайно. Дело здесь вовсе не в некоем мифическом сыне А. Николаева, на которого Бродский якобы оказал «тлетворное влияние» своими «графоманскими» стихами, дело в том, что «самаракандский эпизод» не был забыт. Свидетель специально упоминает вместе имена Бродского и Уманского (в это время последний отбывал срок во Владимирской тюрьме по ст. 70 ч.1 УК РСФСР), давая тем самым понять, что намерение угона самолета, антисоветская деятельность, а также измена родине – очень серьезные обвинения, в сравнении с которыми обвинение в тунеядстве лишь невинный пролог, за которым может последовать уже не фарс, а настоящая трагедия.
В статье «Окололитературный трутень» от 29 ноября 1963 года читаем: «Однажды по приглашению своего дружка О. Шахматова, ныне осужденного за уголовное преступление, Бродский спешно выех