Цестий тем не менее решил воспользоваться начавшимся в Иерусалиме разбродом и подвел войско вплотную к городу. Три дня он ждал парламентеров с предложением о капитуляции, а на четвертый начал штурм, попытавшись прорваться в Иерусалим с запада — через дворец Ирода, но наткнулся на такое отчаянное сопротивление, что остановил наступление.
«Если бы ему заблагорассудилось в ту же минуту штурмовать стены, он сейчас же овладел бы городом и положил бы конец войне. Но военачальник Тираний Приск и большинство начальников конницы были подкуплены Флором и отклонили его от этого плана. В этом кроется причина того, что война затянулась на такое продолжительное время и сделалась столь ужасной и гибельной для иудеев», — утверждает Иосиф. Но дело, видимо, было не только в происках Флора.
В городе действительно существовала партия во главе с неким Хананом, готовая открыть римлянам ворота, но мятежники раскрыли готовящуюся измену, сбросили Ханана со стены, а остальные его сторонники попрятались по домам.
Цестий тем временем попытался войти в город с севера и снова потерпел поражение. И хотя (опять-таки по словам Иосифа) ему была подана весть, что в городе нарастает паника, что очень скоро население восстанет против сторонников мятежа, откроет ворота и встретит римлян с распростертыми объятиями, он неожиданно решил отступить.
Мятежники, в свою очередь, бросились преследовать отступавших римлян, нанося по их арьергарду один удар за другим, и вскоре отступление превратилось в самое обыкновенное бегство. Потеряв в результате вылазок противника пять тысяч человек, бросив осадные орудия и множество оружия, перебив множество мулов, за исключением тех, что переносили оружие, римляне покинули Иудею.
А в Иерусалиме партия восстания торжествовала, празднуя поистине грандиозную победу.
Глава 7. Проблемы победителей
Историки до сих пор бьются над загадкой, что именно заставило Цестия Галла повернуть назад, — и не находят ответа.
По одной из версий, он опасался начала сезона дождей, во время которого его армия застряла бы под стенами города, оказалась отрезанной от коммуникаций и стала бы уязвимой для непрекращающихся вылазок противника.
«Неспособность, проявленная Цестием в этой кампании, поистине поразительна. Дурное правление Нерона должно было сильно понизить уровень всей администрации в государстве, чтобы сделать возможными такие события. Впрочем, Цестий недолго жил после своего поражения; многие приписывают его смерть огорчению. Неизвестно, что стало с Флором», — пишет Ренан[33].
В Иерусалиме все случившееся, несомненно, было воспринято как чудо, как ясное указание свыше, что Всевышнему угодны помыслы восставших и действия против римлян, а изменник Агриппа ошибался.
Однако у иерусалимской знати, членов Синедриона, местных интеллектуалов, да и просто у здравомыслящих горожан было по данному поводу совсем иное мнение, которое в целом разделял и Иосиф.
Они понимали, что, с одной стороны, речь идет о поистине грандиозной победе — еще никогда прежде римская армия, ее отборные части во главе с опытным военачальником не терпели столь унизительного поражения. Весть об этом уже начала разноситься по всему миру, подтачивая убеждение в непобедимости римлян, грозя перерасти в массовые восстания в других концах империи и угрожая ее разрушением.
Но с другой — это означало только одно: римляне вернутся, чтобы восстановить свое реноме, и вернутся очень скоро. Причем восстанавливать они будут его так, чтобы в обозримом будущем всем остальным народам было неповадно даже думать о восстании против Рима. А это, в свою очередь, означало, что Иерусалим и Храм может постигнуть судьба Карфагена.
Никто из иерусалимских богачей, включая старого Маттитьягу-коэна и его сыновей, понятное дело, не только не хотел умирать вместе с городом, но и терять свои роскошные дома и земли в его предместьях. Выход, казалось, был один: надо договариваться с Римом, умилостивить его, но при этом постараться сохранить лицо, то есть оставить за собой право жить по своим обычаям и традициям.
Но высказывать вслух мысли о примирении с Римом было небезопасно: в городе была опьяненная успехом, не желающая прислушиваться к голосу разума толпа, вдобавок хорошо вооруженная тем оружием, которое было получено после взятия Масады и захвачено у армии Цестия Галла. Включая, между прочим, и брошенные римлянами осадные орудия. И это не считая множества явившихся под видом паломников на осенние праздники сикариев из Галилеи и других мест.
Во главе этой толпы стояли не приемлющие никакого компромисса с римлянами зелоты Эльазар бен Ханания и Симон бар Гиора. Стоило им указать на кого-то в качестве потенциального коллаборациониста, готового сотрудничать с римлянами, и этот человек был бы немедленно растерзан. При этом Эльазар, обвинивший убитого Менахема бен Иегуду в попытке захватить власть, сам явно рассчитывал на роль если не царя, то общенационального лидера и уже начал проявлять диктаторские замашки.
Атмосфера в столице была накаленной, и часть богатых иерусалимцев, страшась как римлян, так и своих зелотов, которых они иначе как фанатиками и разбойниками не называли, решила бежать в Антиохию, к Цестию Галлу, чтобы засвидетельствовать лояльность Риму и таким образом сохранить жизнь и имущество.
Вместе с ними город покинула и небольшая община первых христиан. Часть их оставила город еще в самом начале восстания, увидев в происходящем исполнение пророчества Иисуса о разрушении Иерусалима и Храма: «И выйдя, Иисус шел от храма; и приступили ученики Его, чтобы показать Ему здания храма. Иисус же сказал им: видите ли всё это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено» (Мф., 24:1–2).
После же ухода римлян они окончательно уверились, что эти слова будут исполнены, и поспешили в ту же Сирию, Грецию или на Кипр. Именно в том самом достопамятном 66 году и происходит, по сути, окончательное отделение христианства от иудаизма и превращение его в самостоятельную религию — хотя трения между христианами и евреями, считавшими последователей Иисуса опасными сектантами, начались десятилетиями раньше.
В сложившейся крайне запутанной военно-политической ситуации было решено созвать Синедрион, пригласив на это заседание, помимо членов и кандидатов в члены, и других пользующихся влиянием и уважением и имеющих какие-то заслуги перед народом лиц.
Председательствовали на заседании рабби Иехошуа бен Гамла и первосвященник Ханана бен Ханана, а в число участников был включен и Иосиф — то ли в знак признания его заслуг в выполнении дипломатической миссии в Риме, то ли потому, что он был сыном близкого друга председателя Синедриона и у того были на него свои виды. А может, и по обеим этим причинам вместе.
Заседание, на котором, видимо, присутствовал и Эльазар бен Ханания, проходило необычайно бурно. Позиция, согласно которой надо договариваться с Римом, была озвучена, но тут же встал вопрос о том, каким образом и на каких условиях, и выяснилось, что приверженцев явки с повинной и полной и безоговорочной капитуляции очень немного.
Сторонники отпадения от Рима, то есть восстановления еврейской государственности на всей территории Святой Земли, тут же бросились в атаку и стали доказывать, что это не только возможно, но и даже очень возможно. Рим, напоминали они, слабеет на глазах. Нерон практически не управляет страной. Начался закат империи, а потому у евреев есть все шансы на победу. Города можно укрепить так, что они смогут эффективно противостоять римлянам, и те попросту увязнут в трясине войны. Даже если они дойдут до Иерусалима, то город выдержит и два, и три года осады, но римляне, понятное дело, столько ждать не смогут. Можно будет обратиться за помощью к сотням тысяч евреев, живущих в Вавилонии, — неужели они откажут своим братьям?! Да и почему бы не привлечь в качестве союзницы Парфию — этого давнего и заклятого врага Рима?!
Наконец, главный упор делался на помощь Бога, по воле Которого все и происходит и Который в обмен на верность Своего народа пошлет ему Мессию, и тот установит мир и благоденствие на всей земле.
Итоги заседания Синедриона можно свести к нескольким фразам. Было решено пока не предпринимать никаких активных шагов по отношению к римлянам, а ждать, когда те вернутся, и уже тогда действовать по ситуации, будучи готовыми как к войне, так и к миру. Так как римляне ушли из всех областей, в которых жили евреи, то следует, во-первых, обеспечить в них нормальное течение жизни, то есть взять на себя административные и полицейские функции Рима, а заодно начать укреплять города и деревни, готовя их к войне. С этой целью во все области направить комендантов, назначенных Синедрионом.
После этих решений последовали выборы комендантов.
Ответственными за Иерусалим, а значит и за всю Иудею, были назначены первосвященник Ханан бен Ханан и молодой Иосиф бен Горион (Гурион), проявивший в дни восстания немало мужества в боях против римлян и, возможно, именно за это мужество заслуживший свое прозвище (по одной из версий, «бен Горион» следует понимать не буквально, как «сын Гориона», а фигурально, то есть как «сын львенка»; «львенок»).
Иисусу (Иешуа) бен Сафия и Эльазару бен Ханании было решено вверить Идумею — таким образом, Эльазара отправляли на самый юг, подальше от Иерусалима, чтобы не дать ему возможность совершить путч в столице.
В Иерихон был направлен некий Иосиф бен Симон, в Перею — Манассия (Менаше); в Тамну, включавшую в себя также Иоппию-Яффо, Лиду-Лод и Эммаус-Никополь, — ессей Иоанн (Йоханан).
Можно предположить, что немалые споры вызвал вопрос о том, кого назначить комендантами Галилеи. Всем было понятно, что, скорее всего, римляне начнут операцию из Сирии и, чтобы обеспечить себе надежный, обладающий всеми необходимыми ресурсами тыл, первый удар направят именно на Галилею, то есть в случае войны именно этот уч