Понимая, что как только он появится на улице, то будет немедленно растерзан, Иосиф поднялся на крышу и заявил, что готов вести переговоры о выдаче награбленного имущества, но из-за стоящего шума не может разобрать, в чем, собственно говоря, состоят требования собравшихся. Поэтому он предлагает послать к нему в дом парламентеров из числа их предводителей и самых знатных людей, а те затем сообщат соратникам, чем закончились переговоры.
Это условие было принято, но как только «парламентарии» переступили порог его дома, Иосиф велел телохранителям наглухо запереть двери, оттащить «гостей» в дальний угол дома и там бичевать их знаменитыми римскими плетками, всрывавшими при ударе кожу и быстро превращавшими человека в кровоточащий кусок мяса.
Экзекуция, видимо, продолжалась долго, а толпа оставалась стоять у резиденции коменданта, думая, что там идут переговоры. Затем двери дома внезапно распахнулись, и оттуда выбросили на улицу залитых кровью людей. У одного из них вдобавок была отрублена рука, которую ему привязали на шею. При виде этого зрелища все стоявшие в ужасе бросились прочь от дома, а Иосиф не скрывал, что остался чрезвычайно доволен тем, как повел себя в ситуации смертельной опасности.
Не прошло и несколько дней после этих событий, как Иосифу доложили о новых волнениях в Тверии.
«Партия мира» неожиданно снова обрела силу и направила от имени жителей письмо царю Агриппе, в котором заявляла о своей верности ему и римлянам и просила его прислать войско и взять их снова под свою опеку. Это уже была и в самом деле измена, заслуживающая карательной акции.
Однако когда Иосиф прибыл в город для разбирательства, жители, словно не было никакого письма Агриппе, всячески демонстрировали верность делу восстания и слезно просили помочь со строительством новых и укреплением уже имеющихся стен. Иосиф поспешил их успокоить, заверил, что стены у них будут, и даже отдал мастерам приказ начать работу по их возведению.
Но стоило ему вернуться в Тарихею, как тивериадцы заметили возле города небольшой конный отряд римлян (вероятно, всё того же Неаполитана). Решив, что царь Агриппа откликнулся на их письмо и прислал солдат, горожане тут же снова заявили, что не желают подчиняться Иосифу, а признают над собой власть Агриппы и Рима.
Это был, по сути дела, открытый бунт, который надо было немедленно подавить, но… на дворе была пятница. Вечером должна была вступить в свои права царица-суббота, и Иосиф, не ожидая такого поворота дел, накануне отпустил на отдых всю свою личную гвардию, оставив при себе лишь семерых тяжеловооруженных пехотинцев.
В сложившейся ситуации ему не оставалось ничего другого, как снова пойти на хитрость. Иосиф приказал запереть ворота Тарихеи и приставил к ним верных людей с наказом следить, чтобы никто не вышел из города и не рассказал о задуманном им трюке. Затем вызвал к себе глав семей и велел каждому спустить свое судно в воду вместе с минимумом команды и ждать его дальнейших указаний. Всего набралось 230 таких рыбацких баркасов, на каждом из которых вполне можно было уместить пару десятков, а то и больше воинов, но беда, напомним, заключалась в том, что у Иосифа их не было.
Погрузившись вместе с оставшимися в его распоряжении семью бойцами в лодку, он приказал кормчему плыть в Тверию, а рыбацкой «армаде», состоявшей из судов, на каждом из которых было в лучшем случае четыре безоружных человека, следовать за его «флагманским фрегатом».
Жители Тверии, все еще дожидавшиеся, когда же царь пришлет свое войско, вместо этого увидели приближающиеся к городу по озеру множество кораблей во главе с судном, на котором находился Иосиф, окруженный тяжелыми пехотинцами.
Не видя, что на каждом из рыбацких судов находится один-два человека, тивериадцы, как и рассчитывал Иосиф, решили, что перед ними поистине огромное войско, готовое в любой момент высадиться на берег и войти в город. В панике они бросили оружие и стали приветливо махать масличными ветвями приближающемуся к ним на лодке Иосифу, всячески демонстрируя свое миролюбие.
Вступив в переговоры с собравшимися на крепостной стене горожанами, «Иосиф пригрозил им серьезно, жестоко укорял их в том, что они первые, которые начали войну с римлянами, заранее пожирая свои силы в междоусобицах, идут только навстречу желаниям неприятеля, что они ищут крови человека, заботящегося об их безопасности, и не стыдятся запереть город перед тем, который окружил его стеной, — рассказывается далее в „Иудейской войне“. — Одновременно он изъявил готовность принять к себе всех тех граждан, которые признают свою вину и помогут ему овладеть городом. Немедленно явились к нему 10 влиятельнейших граждан Тивериады. Он приказал поместить их в одну из лодок и отплыть с ними далеко в озеро. Затем он потребовал к себе 50 других из важнейших членов магистрата под предлогом получить и от них залог верности. После этого он выдумывал еще другие поводы, чтобы вызывать к себе все больше и больше людей, точно он желал заключить с ними договор, и каждый раз приказывал рулевым как можно скорее ехать в Тарихею и там заключить всех пленных в тюрьму; таким образом он захватил в свои руки весь совет, состоявший из шестисот членов, да еще двух тысяч простых граждан и в челнах отправил их в Тарихею» (ИВ, 2:21:9).
Таким образом, говоря словами Дж. К. Роулинг, «шалость удалась»: с горсткой солдат он оставил тивериадцев без их вождей, отправив всех в тюрьму. Однако на этом он не остановился и стал выпытывать, кто же из горожан громче всех призывал к бунту против него, и те, ничтоже сумняшеся, указали на некого юношу по имени Клит. Когда Иосиф приказал отрубить подстрекателю обе руки, тот стал умолять оставить ему хотя бы одну руку. Иосиф согласился при условии, что Клит сделает это сам. И юноша в самом деле отрубил себе руку, после чего крайне довольный собой Иосиф вернулся до наступления субботы в Тарихею. Он мог с удовлетворением заявить, что сумел подавить восстание тивериадцев ничтожными силами и без всякого кровопролития — отрубленная рука Клита была, разумеется, не в счет.
В Тарихее он устроил пышную субботнюю трапезу, на которую пригласил и наиболее знатных из своих пленников, включая Юста и его отца. Разговор во время застолья пошел откровенный, и Иосиф признался Юсту и Писту, что и сам отлично понимает силу римлян и всю смертельную опасность оказания им сопротивления, но из-за опасений мести зелотов никогда не говорит об этом вслух. Он посоветовал пленникам также не распускать до времени языки, а ждать более подходящего момента. На следующее утро он выпустил из тюрьмы всех остальных узников, и те вернулись в родную Тверию.
Еще через несколько дней он взял Гисхалу, отказавшуюся признавать его власть вместе с Сепфорисом, дал своим солдатам ее разграбить, но затем собрал всю добычу и вернул хозяевам — грабеж был совершен с целью предостережения, а возвращением жителям Гисхалы имущества Иосиф пытался завоевать их сердца и отвратить от поддержки Иоанна, остававшегося его главным врагом.
Но и Иоанн, как выяснилось, не отказался от своих планов и не собирался сидеть сложа руки.
Глава 9. Комиссия
Если верить Иосифу, события последующих дней предопределили интриги, которые продолжал плести против него Иоанн Гисхальский. Поняв, что силой ему взять власть в Галилее не удастся, он отправил своего брата Симона вместе с верным соратником Ионатаном бен Сисена в Иерусалим к своему давнему другу, члену Синедриона, фарисею по убеждениям Симону бен Гамлаилу.
Иосиф, кстати, очень высоко отзывается об уме и порядочности этого человека, говорит, что был хорошо знаком с ним лично, но подчеркивает, что, перед тем как он выехал в Галилею, между ним и Симоном бен Гамлаилом произошла какая-то размолвка. Иоанн об этом явно знал и потому рассчитывал использовать личную неприязнь члена Синедриона в свою пользу.
Оба посланца Иоанна в сопровождении сотни приданных им для охраны воинов благополучно добрались в Иерусалим и, встретившись с Симоном бен Гамлаилом, передали ему просьбу Иоанна: убедить власти Иерусалима, что Иосиф, вопреки первоначально определенным рамкам его миссии, стал «тираном Галилеи», единолично принимает все решения и одновременно ведет двойственную политику — с одной стороны, вроде бы готовя область к войне, а с другой — делая всё, чтобы в случае возвращения Агриппы и римлян сдать им Галилею и представить дело так, будто он, будучи ее комендантом, заботился об их интересах и даже сохранил их имущество.
Внимательно выслушав посланцев, Симон бен Гамлаил нашел их доводы справедливыми и стал убеждать таких авторитетных членов Синедриона, как бывшие первосвященники Ханан бен Ханан и Иехошуа бен Гамла, что Иосифа и в самом деле следует немедленно отозвать из Галилеи, поскольку тот явно превышает данные ему полномочия, а некоторые его шаги иначе как странными и подозрительными не назовешь. Причем сделать это надо как можно скорее, пока Иосиф окончательно не подавил возникшую против него оппозицию и, взяв Гисхалу, не расправился с таким бескомпромиссным противником Рима, как Иоанн.
Однако на заседании Синедриона мнения по поднятому Симоном бен Гамлаилом вопросу разделились. Многие его члены во главе с теми же Хананом бен Хананом и Иехошуа бен Гамла придерживались тех же половинчатых взглядов, что и Иосиф, и не спешили поддержать его отставку. По приходящим из Галилеи вестям, говорили они, Иосиф очень даже неплохо справляется с управлением. Да, возможно, в таких ее главных городах, как Тверия, Сепфорис и Габара, неспокойно, а Иоанн Гисхальский считает Иосифа врагом. Но ведь разбоя в Галилее при сыне Маттитьягу и в самом деле стало значительно меньше! Жители большинства деревень и городков чувствуют себя в безопасности, на дорогах также царит спокойствие, а отдельные нападения со стороны римлян и их сторонников успешно отбиты, так что проримским настроениям Иосифа нет никаких доказательств. Скорее наоборот: известно, что он укрепляет города, создает и обучает армию; обеспечивает неприкосновенность границы, а захваченное у римлян зерно отправил в Иерусалим. Да и население его в целом поддерживает.