селение Кейсарии с восторгом приветствовало Веспасиана как победителя, открыто выражало свою ненависть к евреям и требовало казни Иосифа бен Маттитьягу.
От Кейсарии было совсем недалеко до так же стоявшей на берегу Иоппии-Яффо, уже один раз разрушенной римлянами и снова отстроенной евреями.
Жители Иопии промышляли рыболовством и пиратством. Местные пираты грабили суда от Египта на юге до Ливана на севере, а римляне, как известно, уделяли особое внимание борьбе с морскими разбойниками. На суше жителям Иопии противопоставить регулярной армии было нечего, поэтому, узнав о приближении к городу большого отряда римской пехоты и конницы, они просто погрузились на свои суда и решили переждать беду в море. Но на следующее утро на море началась страшная буря, в результате чего часть судов разбилась о скалы, часть столкнулась друг с другом, и большинство находившихся на них людей утонули, а некоторые уже мертвыми были выброшены на берег. Те немногие, которым удалось добраться до него живыми, были убиты поджидавшими их римлянами. Всего на берегу было найдено 4200 трупов. Таким образом, Иопия была завоевана, по сути дела, за один день и без единой потери с римской стороны. По приказу Веспасиана, в Иопии был оставлен большой гарнизон, который начал опустошать округу, уничтожая таким образом и источники снабжения Иерусалима.
Тем временем Веспасиан, устав от изматывающей галилейской жары, принял приглашение Агриппы и переместился на север, в Кейсарию Филиппа (нынешний израильский природный и археологический заповедник Баниас), к подножию горы Хермон.
Здесь его и застали известия о том, что в Тверии начались волнения, а жители расположенной рядом с ней Тарихеи вообще не признают власть римлян и намерены оказать им жесточайшее сопротивление.
Однако, как вскоре выяснилось, воевать с римлянами в Тверии собиралась лишь небольшая часть населения во главе с давним противником Иосифа Иешуа бен Сафата. Богатые же горожане бежали в римский лагерь, пали в ноги Веспасиану, заверяя его в своей лояльности и умоляя пощадить город. К этим просьбам присоединился и царь Агриппа, считавший до начала восстания Тверию своей столицей. В результате жители открыли перед римлянами ворота города, а Иешуа бен Сафата, поняв, что теперь ему несдобровать, бежал в Тарихею, судьба которой была предрешена.
Первым к Тарихее вышел Тит с отрядом из шестисот всадников. Здесь его ждали выстроившиеся на равнине жители. Увидев, что противник явно превосходит его в численности, Тит хотел уже было повернуть назад, но, заметив боевой настрой своих воинов, произнес пламенную речь о том, что готов вступить в бой и сам будет в первых рядах. Вдобавок в это же время к Титу подошли еще 400 всадников во главе с Траяном и две тысячи лучников, присланных Веспасианом.
Развернувшееся затем сражение еще раз показало, что евреи совершенно не могут противостоять коннице. Поначалу они держались с честью, но затем стали отступать в сторону города: «Тит убивал одних, преследуя сзади, собиравшихся же он вновь рассеивал, других он перегонял и прокалывал спереди, а тех, которые, наталкиваясь друг на друга, сбивались с ног и падали, он тут же на месте и умерщвлял», стараясь отрезать отступающих от стен города, так что вернуться под защиту его стен удалось немногим.
Внутри Тарихеи тем временем начался разлад между местными жителями, прежде всего наиболее зажиточными, которым было важно сохранить свое имущество, и людьми Иисуса бен Сафата, настаивавшими на том, чтобы продолжать вооруженное сопротивление.
Между тем Тит, охваченный азартом атаки, повел своих всадников в воду и вошел в город со стороны озера Кинерет. Среди населения поднялась паника, и римляне начали привычную им резню жителей, часть из которых, пожелавших сдаться, Тит все же пощадил. Еще одна часть попыталась уплыть на судах по озеру, но легионеры по приказу Веспасиана быстро построили плоты и пустились за ними в погоню. Вооруженные дрекольем и пращами рыбаки, разумеется, оказались бессильны против хорошо вооруженных и обученных римлян, и вскоре большинство из тех, кто находился в лодках, нашли свою смерть в водах Кинерета, а те, кто сумел добраться до берега, были убиты стоявшими на берегу римлянами.
«Все озеро было окрашено кровью и полно трупов, ибо ни один человек не вышел живым. Через несколько дней по всей окрестности распространился страшный смрад; не менее ужасен был и вид ее: берега были покрыты обломками судов и раздутыми телами, которые, разлагаясь под знойными лучами солнца, заражали воздух, что не только приводило в отчаяние иудеев, но и внушало отвращение римлянам. Так кончилось это морское сражение. Включая и число еще ранее павших в городе, погибло тогда 6500 человек» (ИВ, 3:10:9), — констатирует Иосиф.
Однако самое страшное произошло потом, и Иосиф явно не простил этого вероломства римлянам и описал его во всех деталях: «По окончании битвы Веспасиан сел в Тарихее на судейское кресло, чтобы отделить людей, нахлынувших извне и вовлекших всех в войну, от жителей города и чтобы совместно с начальниками решить вопрос о том, следует ли их оставить в живых. Все считали помилование их делом опасным: как люди без родины, они, наверно, не останутся в покое и будут в состоянии принудить к войне силой даже тех, у которых они найдут приют. Веспасиан также признавал, что они не достойны пощады и что они своим спасением воспользуются во вред своим освободителям. Он поэтому останавливался только над тем, каким способом удобнее будет их извести. Убив их на месте, он должен был опасаться нового восстания коренных жителей, которые, без сомнения, не допустили бы добровольно заклания столь многих просящих; кроме того, он сам не мог позволить себе напасть на людей, которые, доверившись его слову, передали себя в его руки. Но его друзья взяли верх над ним, сказав: против иудеев все позволительно и всегда нужно полезное предпочесть достойному, если нельзя и то, и другое соединить вместе. Таким образом, Веспасиан в двусмысленных словах обещал пришельцам пощаду, но позволил им выступить только по дороге к Тивериаде. Со сладкой верой в свою мечту, ничего дурного не подозревая, открыто неся с собой свои пожитки, они выступили по указанному им пути. Римляне же между тем заняли всю дорогу до Тивериады для того, чтобы никто не завернул в сторону, и заперли их в городе. Вскоре туда явился Веспасиан, который приказал всем собраться в ристалище. Здесь он приказал стариков и слабых в числе 1200 убить; из молодых он выбрал 6000 сильнейших, чтобы послать их к Нерону на Истм. Остальную массу, около 30 400 человек, он продал, за исключением тех, которых подарил Агриппе. Царю он предоставил поступить с людьми, бежавшими из его области, как ему заблагорассудится; они, впрочем, были царем также проданы. Остальная масса из Трахонеи, Гавлана, Иппа и Гадары состояла преимущественно из бунтовщиков, беглецов и других людей, которые были вовлечены в войну постыдными делами, совершенными ими еще во время мира. Они были взяты в плен восьмого числа месяца гарпея» (ИВ, 3:10:10).
Теперь во всей Галилее осталось только три очага сопротивления — Гуш-Халав-Гисхала, вотчина Иоанна Гисхальского, небольшой еврейский гарнизон, засевший на горе Тавор и в расположенной на отрогах Голанских высот Гамлы — той самой Гамалы, которую в романе «Мастер и Маргарита» М. Булгакова Иешуа га-Ноцри называет своим родным городом.
Вплоть до 1968 года само местонахождение Гамлы было неизвестно, и «Иудейская война» Иосифа Флавия была и остается, по сути, единственным письменным источником, повествующим о героической гибели защитников этого города.
Иосиф начинает этот свой рассказ с подробного описания Гамалы и не без хвастовства упоминает, что, как и в случае с Иотапатой и Тарихеей, немало сделал для ее укрепления перед возможным штурмом. Да и природные условия вокруг города делали его столь же трудным для завоевания, как и Иотапату: «Гамала же не сдавалась, так как она еще больше, чем Иотапата, могла надеяться на свое защищенное от природы местоположение. Крутой хребет отделяется от высокой горы и по самой середине образует горб. Последний своей возвышенной частью вытягивается немного в длину и спадает спереди так же круто, как и сзади, так что все в целом изображает из себя вид верблюда, от которого местность эта и получила свое название[43], хотя в произношении туземцев не слышится в точности его происхождение. С боков спереди местность окружена недоступными пропастями, только сзади недоступность уменьшается, так как с этой стороны Гамала соединена с горой. Жители, однако, прокопав здесь поперечный ров, постарались и с этой стороны отрезать город и сделать его недоступным. Дома, построенные на отвесном боковом склоне холма, лепились и громоздились друг к другу, так что казалось, что город висит в воздухе и вследствие своей покатости готов каждую минуту обрушиться; его наклон был к югу. Такой же точно холм на юге достигает неимоверной высоты и, служа городу как бы крепостью, оканчивается крутым, не огороженным никакой стеной обрывом, ниспадающим в глубокую пропасть. Внутри стены, на самой окраине города, находится водяной источник.
Таким образом сама природа сделала город почти неприступным. Но Иосиф укрепил его еще больше подземными ходами и окопами. Жители тверже уповали на местоположение города, чем иотапатцы, и, хотя они имели в своей среде гораздо меньше бойцов, все-таки, полагаясь всецело на защищенность местности, никого больше к себе не принимали. Город, впрочем, вследствие его укреплений, был полон беглецов. Благодаря всему этому он и прежде мог держаться семь месяцев против осадного войска Агриппы» (ИВ, 4:1:1–2).
Агриппа все же попытался спасти находившийся в его владениях город и его жителей, но когда он начал было переговоры со стоявшими на стенах Гамалы людьми, в него полетел выпущенный из пращи камень, и последний иудейский царь был ранен в правую руку.
После этого Веспасиан отдал приказ о начале штурма города силами пятого легиона, явно рассчитывая на быструю и легкую победу. По своему обыкновению, римляне соорудили напротив стен Гамалы земляные насыпи и стали устанавливать на них осадные машины, однако им это долго не удавалось, так как защитники города яростно обстреливали их сверху.