Но тут в самую пору напомнить, что приказы в римской армии отдавались не голосом, а трубами, и странно, что в этот раз к ним «забыли» прибегнуть.
Тит, продолжает Иосиф, поспешил вслед за прорвавшимися солдатами внутрь Храма. Он вошел в Святая Святых и «нашел все гораздо более возвышенным, чем та слава, которой оно пользовалось у чужестранцев».
Иосиф продолжает настаивать, что Тит пытался заставить солдат начать тушить огонь, а центурион Либералий даже прибегнул для этого к палке, но… «Но гнев и ненависть к иудеям и пыл сражения превозмогли даже уважение к Цезарю и страх пред его карательной властью. Большинство кроме того прельщалось надеждой на добычу, так как они полагали, что если снаружи все сделано из золота, то внутренность храма наполнена сокровищами. И вот в то время, когда Цезарь выскочил, чтобы усмирить солдат, уже один из них проник вовнутрь и в темноте подложил огонь под дверными крюками, а когда огонь вдруг показался внутри, военачальники вместе с Титом удалились и никто уже не препятствовал стоявшим снаружи солдатам поджигать. Таким образом храм, против воли Цезаря, был предан огню» (ИВ, 6:4:7). «Против воли» — еще раз подчеркивает Иосиф, явно не замечая, что уже несколько перебарщивает с подобострастием Титу.
Таким образом, пожар, уничтоживший Второй Иерусалимский Храм, вспыхнул 10 августа 70 года, или 9 Ава, — в тот же день по еврейскому календарю, когда армией Навуходоносора был сожжен и Первый Храм (в 586 году до н. э.).
Евреи, и Иосиф в этом смысле был лишь одним из многих, увидели в этом куда большее, чем случайное совпадение.
«Как ни печальна и прискорбна гибель творения, удивительнейшего из всех ведомых миру и по объему, и по великолепию, и по роскошной отделке отдельных частей, славившегося к тому еще своей святостью, — однако утешением должна служить мысль о неизбежности судьбы для всего живущего, для всех творений рук человеческих и для всех мест земли. Замечательна в этом случае точность времени, с которой действовала судьба. Она предопределила для разрушения, как уже было сказано, даже тот же месяц и день, в который некогда храм был сожжен вавилонянами. От первоначального его сооружения царем Соломоном до пережитого нами разрушения, состоявшегося во второй год царствования Веспасиана, прошло тысяча сто тридцать лет семь месяцев и пятнадцать дней, а от вторичного его воссоздания Аггеем во второй год царствования Кира до разрушения при Веспасиане протекло шестьсот тридцать девять лет сорок пять дней», — пишет Иосиф (ИВ, 6:4:8).
День 9 Ава считается в иудаизме сакральным, и сегодня миллионы иудеев во всем мире в память о разрушении Храма проводят его в трауре, суточном посте и молитве. В современном Израиле в этот день не проводятся никакие праздничные мероприятия, закрыты многие кафе и рестораны и, само собой, не звучит веселая музыка. В синагогах всего мира в этот день читается «Плач Иеремии», который написан в память о разрушении Первого Храма в 586 году до н. э., но с той же точностью подходит и к трагедии 70 года н. э.:
«Как одиноко сидит столица некогда многолюдная, ныне как вдова! Великая среди народов — стала данницей. Плачет в ночи, и слеза — на щеке ее, нет ей утешителя. Ушла в изгнание Иудея, среди народов не нашла покоя. Дороги Сиона в трауре: нет идущих на праздник. Неприятели ее благоденствуют, Всевышний обрек ее на скорбь. Простер враг руку свою на все его сокровища. Посмотрите и увидите, разве есть горе, подобное тому, которое послал мне Всевышний в день Его гнева! С небес послал огонь на кости мои, готово в Его руке ярмо из грехов моих, сплелись они на шее моей. По героям моим я плачу, глаз мой, глаз мой роняет влагу. Прав Всевышний, ибо я перечила устам Его. Погрузились в землю врата Сиона, уничтожены и разбиты их засовы. Как море, велико разрушение твое. Кто исцелит тебя? Всплескивают руками из-за тебя все путники на дороге…»
Согласно еврейской традиции, и впоследствии, на протяжении всей мировой истории, все погромы, изгнания и другие страшные события в жизни евреев происходили именно 9 Ава. Так, 9 Ава в 1939 году началась Вторая мировая война, а в Треблинке в 1942 году в этот день заработал «конвейер смерти».
Талмуд, в отличие от Иосифа, не только не снимает с Тита ответственности за разрушение Храма, но и объявляет его величайшим злодеем и делает главным ответчиком за это преступление, а также расцвечивает его самыми мрачными красками. Так, согласно Талмуду, Тит, войдя в Святая Святых, вопреки рассказу Иосифа, привел туда блудницу и совершил с ней соитие на расстеленном на полу свитке Торы. Затем он проткнул завесу на Ковчеге Завета, и тут произошло чудо — из него закапала кровь. Тогда Тит сорвал завесу, висевшую над входом в Святая Святых, сложил в нее всю храмовую утварь, завернул завесу в виде тюка и велел отнести к себе в качестве трофея.
Безусловно, и эту картину вряд ли можно считать достоверной. Но, думается, по самому своему духу этот рассказ куда ближе к действительности, чем свидетельство Иосифа.
Еще одна неувязка возникает у историков с точной датой начала пожара в Храме. Сам Иосиф здесь несколько путается, и однажды называет в качестве такой даты 10 Ава. На самом деле это не принципиально — Храм и вся гора, на которой он был расположен, пылала в течение нескольких дней, и в течение нескольких дней римляне продолжали грабить храмовые сокровища и расправляться как с его защитниками, так и с женщинами, детьми и стариками, укрывшимися в Храме в надежде, что в последний момент Всевышний явит Свою милость и спасет Свой Дом и тех, кто нашел в нем убежище.
Римские солдаты поистине неистовствовали, убивая всех, кто попадался им под руку, и бросали в огонь младенцев. Тит, который предстает у Иосифа образцом благородства, лично приказал убить всех священнослужителей — коэнов и левитов, моливших о милосердии. При этом он цинично заметил, что для них большая честь погибнуть вместе с их Храмом.
Лион Фейхтвангер, основываясь на преданиях Талмуда, рисует в своей «Иудейской войне» страшную и одновременно величественную картину последних часов существования Второго Храма:
«Доктор Ниттай, подобно другим священнослужителям, проводил верующих в храм и серьезно и спокойно приступил к служению. Когда прорвалось пламя, на его старом ворчливом лице показалась улыбка. Он знал: сегодня явится знамение. Когда здание храма загорелось, он не бежал, подобно другим, через дворы, — наоборот, он и восемь окружавших его священников поднялись по храмовой лестнице. Идти вверх было хорошо; они находились пока еще в здании, подвластном рукам человеческим, но сейчас они будут наверху, под небом, близко к Ягве.
И вот они очутились на кровле, на высочайшей точке храма, а под ними были пламя и римляне. К ним доносились крики умирающих, грубое пение легионов, а из Верхнего города — неистовый вой. Тогда дух сошел на них, и голод вызвал перед ними видения. Раскачиваясь в такт, стали они монотонно, нараспев, как предписано, декламировать воинственные и победные песни из Священного Писания. Вырывали золотые острия, приделанные на кровле храма для защиты от птиц, швыряли их в римлян. Они смеялись, они стояли над пламенем, а над ними был Ягве, они чувствовали его дыхание. Когда настал час давать народу благословение, они подняли руки, раздвинули пальцы, как полагалось, и прокричали сквозь треск огня слова благословения, а за ними — исповедание веры, и на сердце у них было легко и свято.
Когда они кончили, Ниттай взял тяжелые ключи от больших храмовых врат, поднял их, чтобы все стоявшие вокруг него их видели, и воскликнул:
— О Ягве, ты не нашел нас достойными управлять домом твоим! О Ягве, возьми же обратно ключи! — И он подбросил ключи вверх. И он воскликнул: — Видите, видите вы руку?
И все видели, как с неба протянулась рука и подхватила ключи.
Затем балки затрещали, крыша обрушилась, и они нашли, что умирают милостивой смертью»[55].
Последним преступлением римлян в погибающем Храме стало сожжение заживо укрывшихся в его внутренних покоях шести тысяч женщин, детей и других немощных жителей города. Но Иосиф снова винит в их гибели не римлян, а некого лжепророка, который якобы возвестил народу: «Бог велит вам взойти к храму, где вы узрите знамение вашего спасения» (ИВ, 6:5:2).
«В несчастье человек становится легковерным», отмечает Иосиф Флавий, добавляя, что таких лжепророков в Иерусалиме в последние годы его существования было немало.
Однако вслед за этим он говорит, что незадолго до начала восстания против римлян, да и потом, было немало знамений свыше, которые явно указывали на приближение гибели Иерусалима и Храма, однако люди не могли их правильно истолковать.
«Вот какие были знамения, — пишет Иосиф. — Над городом появилась звезда, имевшая вид меча и в течение целого года стояла комета. Пред самым отпадением от римлян и объявлением войны, когда народ собрался к празднику опресноков, в восьмой день месяца Ксантика, в девятом часу ночи, жертвенник и храм вдруг озарились таким сильным светом, как среди белого дня, и это яркое сияние продолжалось около получаса. Несведущим это казалось хорошим признаком; но книговеды сейчас же отгадали последствия, на которые оно указывало и которые действительно сбылись. В тот же праздник корова, подведенная первосвященником к жертвеннику, родила теленка на священном месте. Далее, восточные ворота внутреннего притвора, сделанные из меди, весившие так много, что двадцать человек и то с трудом могли запирать их по вечерам, скрепленные железными перекладинами и снабженные крюками, глубоко запущенными в порог, сделанный из цельного камня, — эти ворота однажды в шесть часов ночи внезапно сами собою раскрылись. Храмовые стражники немедленно доложили об этом своему начальнику, который прибыл на место, и по его приказу ворота с трудом были вновь закрыты. Опять профаны усматривали в этом прекрасный знак, говоря, что Бог откроет пред ними ворота спасения; но сведущие люди видели в этом другое, а именно, что храм лишился своей безопасности, что ворота его предупредительно откроются врагу и про себя считали этот знак предвестником разрушения. Спустя несколько дней после праздника, 21-го месяца Артемизия показалось какое-то призрачное, едва вероятное явление. То, что я хочу рассказать, могут принять за нелепость, если бы не было тому очевидцев и если бы сбывшееся несчастье не соответствовало этому знамению. Перед закатом солнца над всей страной видели мчавшиеся в облаках колесницы и вооруженные отряды, окружающие города. Затем, в праздник пятидесятницы, священники, как они уверяли, войдя ночью, по обычаю служения, во внутренний притвор, услышали сначала как бы суету и шум, после чего раздалось множество голосов: „давайте, уйдем отсюда!“ Еще знаменательнее следующий факт. Некто Иошуа, сын Анана, простой человек из деревни, за четыре года до войны, когда в городе царили глубокий мир и полное благоденствие, прибыл туда к тому празднику, когда по обычаю все иудеи строят для чествования Бога кущи, и близ храма вдруг начал провозглашать: „Голос с востока, голос с запада, голос с четырех ветров, голос, вопиющий над Иерусалимом и храмом, голос, вопиющий над женихами и невестами, голос, вопиющий над всем народом!“