Существует несколько версий по поводу того, кем был этот самый Эпафродит и откуда взялось его огромное состояние. Согласно первой, он был тем самым вольноотпущенником Нерона, который присутствовал и даже вроде бы непосредственно участвовал в самоубийстве последнего. Иосиф мог познакомиться с ним еще во время своего первого приезда в Рим, когда добивался аудиенции у императора, а после того как он обосновался в Риме, это давнее знакомство могло перейти в дружбу, включающую в себя финансовую поддержку его литературных занятий.
Однако этого, связанного с Нероном Эпафродита император Домициан в 95 году приговорил к смерти, а трактат «Против Апиона», в котором Иосиф снова произносит теплые слова в адрес патрона, был явно написан после этой даты.
На этом основании Тесса Раджак приходит к выводу, что речь идет о другом Эпафродите, который тоже, вероятно, был вольноотпущенником, но родом из Александрии, занимал высокие посты в Египте, затем входил в ближайшее окружение Домициана; то есть речь просто идет о тезке бывшего раба Нерона, известном грамматике I века, который благополучно пережил Домициана и жил еще при его преемнике Нерве.
Однако сторонники первой версии отказываются верить в то, что речь идет о случайном совпадении имен двух вольноотпущенников, особенно с учетом того, что имя Эпафродит было не таким уж распространенным. А значит, следуя «бритве Оккама», не стоит создавать еще какую-то гипотезу, да еще построенную на столь шатких основаниях. Но следует признать, что у обеих версий есть немало доводов как «за», так и «против».
Ясно одно: Эпафродит, будучи вольноотпущенником, по самому своему статусу был презираем римской знатью, но одновременно был очень образованным по понятиям своего времени человеком, страстным библиофилом (а собрать большую библиотеку в ту эпоху могли позволить себе только очень богатые люди).
Современники описывали покровителя Иосифа как «большого, черного и подобного слону», из чего делается вывод, что, скорее всего, он был чернокожим и страдал от излишнего веса или был болен водянкой.
Интересовавшийся буквально всем на свете, в том числе евреями, их религией и историей, Эпафродит и подтолкнул Иосифа к написанию книги, которая рассказала бы Риму и всему эллинистическому миру историю этого странного народа в предельно ясной и занимательной форме.
Впрочем, и это — не более чем одна из версий.
По другой, вполне равноценной и столь же бездоказательной версии, идея написания такого труда принадлежала самому Иосифу. Не следует забывать, что в 80-е годы события Иудейской войны были еще у многих свежи в памяти, всё больше впечатываясь в римский этос. Победа в той войне по-прежнему считалась наиважнейшей, и монеты с надписью: «Побежденная Иудея» чеканились еще долго.
Смерть Тита вновь напомнила о ней Риму, и в 81 году в память об императоре Сенат построил трехпролетную арку Тита возле ипподрома Циркус Максимус, а в 82-м Домициан воздвиг ту самую знаменитую однопролетную арку его имени высотой свыше 15 метров с барельефами, изображающими пленных иудеев и взятые в Иерусалиме трофеи[65].
Отношение к евреям в Риме и на всей территории империи было крайне противоречивым — от восхищения до ненависти. Но интерес к ним был всеобщим, особенно с учетом усиливающегося распространения христианства и того, что римское общество почти ничего не знало об истории и культуре этого народа и питалось по этому поводу различными домыслами.
Таким образом, задача написания «книги о евреях для римлян и греков», охватывающей период «с глубокой древности до наших дней» (то есть до начала Иудейского восстания) была и в самом деле чрезвычайно актуальной. И трудно было найти для ее реализации более подходящую фигуру, чем Иосиф, блестяще владеющий пером, обладающий хорошим еврейским образованием и одновременно прекрасно знакомый с обоими мирами — римским и еврейским, и умеющий говорить с теми и другими на языках их культурных кодов.
Иосиф с энтузиазмом взялся за дело, но вскоре понял, что взвалил на себя поистине колоссальную задачу, отнимавшую все его время. Вдобавок ему по-прежнему требовался помощник-редактор, а его услуги стоили недешево, и сам Иосиф их оплачивать был либо не в состоянии, либо попросту не готов. Он отчаялся и уже готов был бросить работу, но тут-то и появился Эпафродит в качестве спонсора его второго, даже более грандиозного, чем первый, литературного проекта.
Не исключено, что между Иосифом и Эпафродитом был заключен обычный договор между писателем и издателем — с оговоренными сроками сдачи каждой книги и каждого тома. И взятые обязательства помогли Иосифу быстрее продвигаться с работой — отсюда и его замечание, что Эпафродит помог ему преодолеть его «лень».
Написав «Иудейскую войну», а затем и «Иудейские древности» и трактат «Против Апиона», Иосиф Флавий стал, по сути дела, первым еврейским историком в максимально близком к современному значению этого слова.
Вне сомнения, многие книги Священного Писания, такие как «Книга судей», «Книги царств», «Параполименон» или «Книги Маккавеев», носят исторический характер, поскольку рассказывают, причем предельно объективно, о реальных исторических событиях. Да и Пятикнижие при всем своем упоре на ритуальные и повседневные законы несет в себе массу достоверной исторической информации. Но их авторы все же ставили перед собой несколько иные задачи, чем изложение истории, а для Иосифа эта задача была первоочередной.
Нет сомнений и в том, что попытки познакомить эллинистический мир с евреями предпринимались и ранее, и Иосиф в «Предисловии» к «Древностям» справедливо относит к таким попыткам «Септуагинту» — перевод Пятикнижия на греческий язык, осуществленный 70 еврейскими мудрецами по указанию царя Египта Птолемея Филадельфа еще в III веке до н. э. Кроме того, было и множество других сочинений еврейских авторов на греческом языке, посвященных библейским сюжетам или тем или иным событиям их национальной истории, причем самых различных жанров. Но почти все они так и остались неизвестными широкой публики и носили фрагментарный характер.
Столь масштабный, систематический и охватывающий первые два тысячелетия еврейской истории труд, да еще и адресованный не только и даже не столько евреям, сколько всему миру, и в самом деле создавался впервые.
Понятно, что «Древности» рождались не на пустом месте: при их написании Иосиф отталкивался от опыта Полибия и других римских историков, но в первую очередь, разумеется, от «Римских древностей» Дионисия Галикарнасского — и именно этим объясняется перекличка названий этих двух трудов.
Дионисий Галикарнасский, живший в I веке до н. э., видел свою задачу в том, чтобы пересказать грекоязычному читателю римскую историю с незапамятных времен, осветив при этом непонятные им явления римской жизни.
«Отсюда, — говорится в аннотации к переводу „Римских древностей“ на русский язык, — его внимание к мелочам, к деталям, на чем обычно не останавливались собственно римские авторы, писавшие на латинском языке для римлян, которые не нуждались в объяснении того, что было неизвестно грекам».
Так как перед Иосифом Флавием стояла сходная задача, то он использовал многие методологические наработки Дионисия, хотя в итоге книга у него, безусловно, получилась новаторской.
Цели ее написания он предельно ясно излагает в «Предисловии автора»: «Именно, с одной стороны, я, как личный участник, чувствовал необходимость описать происшедшую у нас, иудеев, с римлянами войну, все ее перипетии и конец, ввиду того что существуют лица, исказившие в своих на этот счет описаниях истину.
С другой же стороны, я взялся за настоящее сочинение, полагая, что содержание его будет достойно возбудить к себе интерес со стороны греков, так как здесь имеется в виду представить картину всех наших древностей и нашего государственного устройства, критически выведенную из еврейских сочинений. Ведь уже раньше, когда я описывал [Иудейскую] войну, я подумывал, не показать ли, кто такие по своему происхождению иудеи, каким превратностям судьбы они подвергались, какой законодатель воспитал в них стремление к благочестию и побуждал их развивать в себе добродетель, какие войны вели они в продолжительный период времени своего существования и как они, против своего собственного желания, впутались в свою последнюю войну с римлянами» (ИД, Пред.: 2).
При этом, готовясь вести речь об истории своего народа, Иосиф декларирует намерение не отступать от главного принципа Священного Писания, согласно которому вся история евреев — это, прежде всего, история их взаимоотношений с Богом: «Во всяком же случае каждый, желающий подробно ознакомиться с этой историей, выведет из нее на первом плане заключение, что, с одной стороны, людям, повинующимся велению Господа Бога и не дерзающим преступать законы, все удается сверх чаяния, и наградою их от Бога является будущее [загробное] блаженство; с другой же стороны, людям, отступающим от точного исполнения этих повелений, в одинаковой мере легкое становится непреодолимым и даже обращается в неизбежную гибель все то, за что они взялись бы как за нечто несомненно хорошее».
Одновременно ему как урожденному коэну было крайне важно убедить себя, что предпринятый им труд, намерение рассказать другим народам то, что никто из евреев иноверцам прежде не рассказывал, действительно богоугоден, и он не раскроет ничего такого, что в интересах его народа и по повелению свыше необходимо было сохранить в тайне.
Многие сообщаемые им дополнительные подробности известных библейских сюжетов перекликаются с историями, рассказанными в Талмуде, основанном на устной традиции. Но напомним, что Талмуд тогда еще не был записан, и потому эти страницы «Иудейских древностей» подтверждают, что традиция устной передачи тех или иных сведений и в самом деле существовала у евреев на протяжении многих веков. Само сравнение текста «Иудейских древностей» с Талмудом при всем различии задач этих книг позволяет проникнуть во многие тайны библейского периода истории. Но это, безусловно, тема отдельного исследования, находящегося уже за пределами этой книги.