По своей структуре «Иудейские древности» разделяются на два тома, суммарно вмещающих в себе 20 довольно объемных книг.
Первый том, состоящий из двенадцати книг, представляет собой пересказ всего Священного Писания (Танаха, или Ветхого Завета, начиная с Сотворения мира и до «Книги Эсфирь», то есть до возвращения евреев из Вавилонского плена. В этом томе Иосиф, по сути, закладывает фундамент будущей традиции пересказа Библии и библейских сюжетов, которой предстояло расцвести как в художественной, так и в популяризаторской литературе, и в этом смысле выступает как подлинный новатор.
Как мы уже писали, он еще в отрочестве демонстрировал блестящее знание не только текста Писания, но и сопровождающих его комментариев и устных преданий, и потому знакомые каждому библейские истории обрастают у него множеством неизвестных и сегодня широкому читателю подробностей. При этом, понимая, что многие места Торы неминуемо вызовут недоверие у рационально мыслящего читателя, он нередко пытается дать им вполне рациональное объяснение, вновь значительно опережая свое время — настолько, что многие из этих объяснений вполне бы устроили и современного читателя.
Вот, к примеру, как он объясняет секрет долгожительства библейского Ноя: «Ной же прожил после потопа еще триста пятьдесят лет, и прожил все это время счастливо; затем он умер, достигнув девятисотпятидесятилетнего возраста. Пусть, однако, никто не считает, при сопоставлении данных древних писателей о продолжительности их жизни с краткостью теперешней нашей, эти сообщения лживыми, объясняя это тем, что никто из наших современников не достигает такого возраста и что поэтому никто из древних не мог прожить такое количество лет. Весьма естественным является такое количество лет жизни у людей, которые пользовались особенным расположением Господа Бога, были сотворены Им самим и употребляли в продолжение долгого времени более подходящую пищу. Кроме того, Господь Бог даровал им более продолжительную жизнь за их благочестие и для того, чтобы они могли вполне проверить и применить свои изобретения в области астрономии и геометрии; ведь если бы эти люди не прожили [по крайней мере] шестисот лет, то они не были бы в состоянии делать предсказания, потому что именно столько лет обнимает так называемый „великий год“. Мои слова подтверждаются также всеми греческими и негреческими историками, и с мнением моим согласны: Манефон, написавший историю египетскую, Берос, сообщающий данные о Халдее, Мохос, Гекатей и, кроме того, египтянин Иероним, повествующие о деяниях финикийцев. Гесиод, Гекатей, Гелланик и Акузилай, вдобавок Эфор и Николай сообщают, будто древние люди жили по тысяче лет. Впрочем, пусть всякий смотрит на эти данные как кому заблагорассудится» (ИД, 1:39).
Итак, долголетие Ноя объясняется, среди прочего, тем, что люди в прошлом ели более подходящую, более здоровую пищу — и разве не подобные же объяснения выдвигаем и мы, объясняя, почему наши предки были порой куда здоровее и сильнее нас?!
Такого же подхода он придерживается и в рассказе о многих других чудесах Библии, например, в главах, посвященных исходу евреев из Египта: настаивая на том, что все эти события, безусловно, происходили, он ищет им рациональное объяснение, и именно по такому, проложенному им пути в будущем пойдут многие исследователи Библии, а также ее популяризаторы вроде Зенона Косидовского.
При этом он явно избегает пересказа нескольких моментов Торы, которые звучат некомплиментарно для ее героев и могут быть использованы против евреев их недоброжелателями — например, в «Древностях» нет рассказа о том, как праотец Авраам не сумел отстоять свою жену Сару перед фараоном, выдал ее за свою сестру, в результате чего та была взята в его дом и не обесчещена лишь благодаря прямому вмешательству Бога.
Точно так же он смягчает и рассказ о жестокосердии Сары по отношению к Агарь: «Первоначально Сарра любила Измаила, сына рабыни своей Агари, и относилась к нему с таким же точно расположением, как если бы то был ее собственный ребенок; он воспитывался так, как будто ему предстояло наследовать первенствующее значение в доме. Когда же Сарра родила Исаака, то она не считала возможным, чтобы Измаил воспитывался вместе (т. е. наравне) с ним, ввиду того что он был старше и мог, в случае смерти их общего отца, обидеть Исаака. Поэтому она начала уговаривать Аврама отправить его вместе с матерью в другое место» (ИД, 1:12:2–3).
Из тех же соображений — не дать повода для нападок — Иосиф практически обходит молчанием историю с золотым тельцом, и рассказ о восхождении Моисея на гору Синай и возвращения со скрижалями предстает в «Иудейских древностях» в удивительно благообразном свете.
Избегает он и подробного пересказа о завоевании евреями Ханаана — явно опасаясь упреков в адрес своего народа в неоправданной жестокости. Хотя, разумеется, такие упреки всё равно в будущем последовали — без учета особенностей нравов той эпохи и реальных исторических фактов.
До этого в главах, посвященных патриарху Иакову, Иосиф предельно подробно рассказывает историю своего библейского тезки, явно себя с ним ассоциируя: разве он сам не был отвергнут своими братьями-евреями, подобно тому, как родоначальники десяти колен отвергли Иосифа? Разве он сам в итоге, как библейский Иосиф, не оказался в чужой стране и не преуспел там благодаря помощи Бога и своему выдающемуся уму?! Разве ему, как и Иосифу, не являлись вещие сны?!.
Другим героем, перед которым преклонялся Иосиф, был, несомненно, пророк Моисей, в котором для него сливался образ великого народного вождя, политического и духовного лидера нации и полководца. При этом Иосиф не только ограничился изложением событийной канвы Торы, но и подробно познакомил читателя с ее законами. Он проделал поистине титаническую работу, сведя в восьмой главе четвертой книги «Иудейских древностей» практически все заповеди Торы и попутно снабдив многие из них своими комментариями.
«Все это я напишу так, как нам оставил Моисей, причем не прибавлю для прикрасы ничего, чего бы он сам не оставил после себя. Нововведением с моей стороны является тут лишь известная группировка материала, потому что у Моисея все эти предписания рассеяны во всевозможных местах его сочинения и в беспорядке, сообразно с тем, как он получал эти предписания от Господа Бога. Я счел необходимым предпослать эти предварительные замечания для того, чтобы не навлечь на себя со стороны случайного читателя из моих единоверцев упрека в неподходящем уклонении от подлинника. Впрочем, здесь будут указаны только те распоряжения, которые имеют отношение к государственному устройству. Остановиться же на подробном разборе тех законов Моисеевых, которые общие у нас с другими народами, я оставляю за собою право впоследствии, в сочинении о наших обычаях и вызвавших их причинах. Книгу эту я, с помощью Господа Бога, собираюсь составить тотчас же по окончании предлежащего сочинения» (ИД, 4:8:4), — настаивает он.
Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что Иосиф все же осмелился кое-что прибавить к законам Торы явно с целью снискать симпатию у римского или греческого читателя. Например, к заповедям Торы он добавляет следующую, которая, разумеется, в ней отсутствует: «Пусть никто не осмеливается хулить богов, почитаемых в других государствах. Также недозволено грабить чужие храмы или присваивать себе приношение, назначенное какому бы то ни было божеству» (ИД, 4:8:10). Насчет недозволенности даже прикасаться к приношениям, «назначенным какому бы то ни было божеству», он, безусловно, говорил правду — ведь для евреев это было «языческой мерзостью», но вот насчет того, что евреям нельзя хулить языческих богов, — это уже явная отсебятина, призванная снискать симпатии читателей-язычников.
Известную заповедь Торы «око за око» Иосиф трактует довольно близко к трактовке еврейских мудрецов, видевших в ней указание на выплату денежной компенсации за нанесенное увечье. Но сознавая, что такая мягкая трактовка этих вроде бы предельно понятных слов может вызвать недоумение у представителя суровой римской культуры, он дает следующее объяснение этой заповеди: «Причинивший кому-нибудь увечье подвергается лишению того же члена, которого он лишил ближнего своего, разве что изувеченный предпочтет получить от него денежное вознаграждение, причем сам закон предоставляет потерпевшему право назначить сумму вознаграждения, если он не желает отнестись к изувечившему его строже» (ИД, 4:8:35).
Однако в изложении подавляющего большинства законов Торы он и в самом деле старается быть предельно точным. При этом ритуальные заповеди иудаизма, например законы храмовых жертвоприношений, Иосиф излагает весьма поверхностно, видимо, считая, что они малоинтересны читателю и снизят занимательность повествования.
В последующих книгах перед нами проносятся история завоевания евреями Земли обетованной, эпоха судей, образы царя Саула, царя Давида, его сына Соломона, раскол единого еврейского царства, фигуры царей и великих пророков — и все это изложено удивительно живо, в полном соответствии с тем или иным сюжетом Библии, но с добавлением новых деталей, помогающих понять недосказанное в тексте и расцвечивающих его новыми красками. Немалую роль играют в тексте и попытки проведения Иосифом тех или иных исторических параллелей — как с историей других народов, так и внутренних.
Вполне ожидаемым было и то, что он уделит особое внимание истории разрушения Первого Храма в дни царя Седекии (Цадкиягу) в 586 году до н. э. При этом Иосиф явно ассоциирует себя с пророком Иеремией, пытавшимся убедить царя и народ склонить голову перед Вавилоном и предсказывавшим, что в противном случае дело закончится разрушением Иерусалима и Храма, в ответ на что старейшины обвинили пророка в безумии и предательстве — как в свое время Иоанн Гисхальский обвинял Иосифа, когда тот умолял его сдать город: «Несмотря на то, что пророк Иеремия сидел в темнице, он все-таки не мог успокоиться и громко взывал и советовал народу впустить вавилонянина в город, открыв перед ним ворота; при этом он утверждал, что, если они это сделают, все спасутся, если же нет, то погибнут. Он указывал при этом, что если кто-нибудь и останется в городе, то, наверное, погибнет либо от голода, либо от меча неприятелей; если же убежит к врагам, то избегнет смерти. Однако, даже находясь в таком бедственном положении, старейшины, слыша эти предсказания, не верили им, но в гневе отправились к царю, стали обвинять пророка и требовали его казни за его сумасшествие, выражаю