А ведь до какого-то момента многие поклонники Иосифа Давыдовича считали, что он – просто самородок, не имевший музыкального образования и практически случайно попавший на сцену. На самом деле все обстоит не совсем так.
– У меня никогда не было ощущения, что я буду известным человеком, – признавался мэтр советской эстрады. – И слава Богу. Это только мешало бы моему развитию. Вместе с тем я всегда хотел быть первым, понимая, что единственный для меня путь к лидерству – это научиться делать то или иное дело заметно лучше других. И поэтому можно представить, как мне безумно понравилось, когда я вдруг услышал по радио свою фамилию. Я был буквально потрясен этим. Но еще больше меня потрясло, когда я прочитал свое имя на афише. Мне было 23 года.
Вплоть до юношеских лет родные Кобзона действительно не предпринимали осмысленных шагов по наставлению его на путь, где музыкальная карьера имела бы какой-то определенный вес. Да и сам юный Иосиф ни о какой музыке в его будущей взрослой жизни не думал.
Тем не менее, как вспоминал Иосиф Давыдович, талант к пению у него обнаружился в раннем детстве. Когда ему было девять лет, мальчик победил в областном смотре в Донецке, затем выиграл аналогичное республиканское состязание, и в конце 1940-х уже выступал на сцене концертного зала в Кремле с песней Матвея Блантера «Летят перелетные птицы» перед самими Иосифом Сталиным! Более того – два года спустя Кобзон, причем снова с песней Блантера «Пшеница золотая», выступает перед «вождем всех времен и народов».
«…Когда мне еще не было 11 лет, в 48-м году я выступал в концерте перед Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Я как победитель Всеукраинской олимпиады художественной самодеятельности школьников был награжден недельной путевкой в Москву и участием в концерте Всесоюзной олимпиады школьников.
Перед выступлением нам сказали, что на нашем концерте будет Сталин. Это было в Кремлевском театре. Тогда в Кремле еще был театр. Сталин сидел в ложе среди членов правительства. Рядом с ним сидели Молотов, Ворошилов, Булганин. Берии и Маленкова не было. Я видел Сталина только со сцены, когда пел. Ложа находилась метрах в десяти от меня. С правой стороны от сцены. Когда нам сказали, что будет Сталин, мы боялись выступать. Не потому, что боялись Сталина, а боялись, что, как увидим его, так язык, ноги и руки перестанут слушаться, и мы выступать не сможем. Тогда не было принято записывать фонограммы, как это делается сейчас по принципу, как бы чего не вышло, чтобы, не дай Бог, что-то непредвиденное не произошло при президенте, на случай, если кто- то слова забудет или, что еще хуже, лишнее скажет… Тогда, слава Богу, было другое время. Все должно было быть настоящим. И поэтому мы, чтобы не ударить лицом в грязь, все тщательным образом репетировали. Прогон концерта шел по нескольку раз, но мы все равно жутко волновались… Я пел песню “Летят перелетные птицы”. Я пел, и Сталин слушал меня. Я не мог долго смотреть на него, хотя очень хотелось. Дело в том, что перед выходом на сцену меня предупредили, чтобы я долго ни на кого не смотрел, чтобы естественно смотрел на все части зала. И хотя очень хотелось рассмотреть Сталина, я сделал, как мне говорили. Очень мало я видел его, но, помню, успел разглядеть, что был он в сером кителе. Я спел и поклонился, как видел, кланяются в кино любимому царю. И поклонился уважаемой публике. Я спел и имел большой успех. Спел и на ватных детских ногах ушел за кулисы. Спел самому Сталину. Так начиналась моя карьера…
Москва на фото 1950-х годов
Еще помню, как за год до этого, приезжая в Москву, тоже на смотр художественной самодеятельности, я 1 Мая на Красной площади участвовал со всеми в демонстрации перед Мавзолеем. Помню, как все мы влюбленно и восхищенно смотрели на руководителей партии и правительства, которые организовывали и вдохновляли мировую победу над фашизмом, и особенно во все глаза глядели мы на нашего героического, но простого вождя. Все это я хорошо помню. Навсегда остался в памяти салатовый занавес в Кремлевском театре.
Вот сказал это и подумал, а ведь мне довелось жить при всех советских и после советских царях, кроме Ленина… Сколько их было? Сначала Сталин. Потом Маленков, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев, Ельцин и вот теперь – Путин. Девять человек… И все это время я пел. Пел самому Сталину, пел перед Хрущевым, перед Брежневым. Пел перед остальными. Неужели я уже такой старый?»
Рассказывая в очередной раз о своем детском выступлении в Кремле, Иосиф Давыдович, выступавший тогда в прямом эфире перед слушателями радио «Комсомольская правда», делился[56]:
«– В мемуарах очень легко соврать. Поди проверь. Как вы меня проверите, если скажу, что я дважды выступал перед Сталиным? У меня и грамоты есть. В 46-м я пел в Кремлевском театре. Это был заключительный концерт школьной художественной самодеятельности. И я представлял Украину. Сталин, как сейчас помню, сидел в правой ложе в белом кителе.
– И что же вы Сталину пели?
– Я пел не ему – там был полный зал народу. В первый раз я пел “Летят перелетные птицы” Блантера, а во второй раз, в 48-м, песню “Пшеница золотая” того же автора.
– Как вождь реагировал?
– Он улыбался. Он очень любил детей…
– А вы Сталина тоже любили тогда?
– Я его и сейчас люблю. Я не испытал той трагедии, которую мои соотечественники испытали. И нельзя все валить на Сталина. Я думаю, что нужно валить на режим, на время и на систему, при которой Сталин руководил страной».
А ведь точно, начиная со Сталина, Иосиф Давыдович выступал перед всеми последующими главами нашего государства вплоть до президентов нынешней России.
К примеру, о Никите Хрущеве наш герой рассказывал:
«К Никите Сергеевичу Хрущеву я был, можно сказать, приближен дважды. Больше всего запомнилось, когда вернулся из космоса Гагарин, и мы выступали на приеме в его честь с композитором Аркадием Ильичем Островским. Тогда я еще пел в дуэте с Виктором Кохно. И хотя мне уже приходилось выступать перед Хрущевым, тот прием позволил находиться особенно близко, чтобы можно было рассмотреть, как Никита Сергеевич поднимает рюмку за рюмкой…
В тот день, кажется, 14 апреля 1961 года, мы пели любимую песню Гагарина “Мальчишки, мальчишки” и… написанную специально для этого случая космическую песню “На Луну и на Марс”. В этот же вечер мы познакомились и с самим Гагариным на “Голубом огоньке” на Шаболовке.
Однако пора вернуться к выступлениям перед Хрущевым. Итак, в честь того, что первым покорил космос советский человек, на банкете Хрущев был безудержно веселым. Одетый в светлый костюм, он буквально излучал восторг от гагаринской победы. А я был в коричневой такой “тройке”, в костюме с жилеткой. Почему это запомнил? Потому что тогда у меня и было-то всего два костюма. Аркадий Ильич Островский объявил свою новую песню. И сказал, что споет ее молодой певец Иосиф Кобзон. И я запел. Волновался я жутко. Впрочем, замечу, что артист, который потерял чувство волнения перед выступлением, перестает быть артистом. Во всяком случае, для меня!»
Не забыл Иосиф Давыдович и свои встречи с генсеком Брежневым.
«…Со следующим советским царем Леонидом Ильичем Брежневым встречи у меня были намного интереснее. Их было очень много, но есть запомнившиеся особо. Был такой конферансье Эмиль Радов. У него мне довелось познакомиться с дочерью Брежнева Галей. Семья Радовых вообще любила принимать именитых гостей. У них устраивались многие важные знакомства того времени. Радовы держали салон или, как тогда говорили, “варили салон”. Кстати, со своей Нелей я тоже познакомился в доме у Радовых…»
А далее в беседе с Н. Добрюхой мэтр признался, как однажды слегка подвыпившая дочь генсека Галина Брежнева пыталась соблазнить популярного исполнителя, но молодой Кобзон, живший тогда с Людмилой Гурченко, выдержал осаду. К тому же, как было на самом деле, в едва ли не самый подходящий момент в комнату, где Галя обхаживала певца, вошел товарищ Леонид Ильич.
Генсек ЦК КПСС Л.И. Брежнев награждает Ю. Гагарина Орденом Ленина и Золотой звездой Героя. Иосиф Кобзон гордился своей дружбой с первым космонавтом земли
Или вот такой рассказ о Брежневе, вернее, о том, как товарищ Леонид Ильич споил выдающегося поэта современности Расула Гамзатова. Забавный, между прочим, случай, рассказанный Иосифом Давыдовичем во время одной из радиопередач.
– Дело было в банкетном зале, в Кремлевском Дворце. Мне поручила супруга Расула Гамзатовича присмотреть за ним – а ему ни в коем случае нельзя было выпивать. Он смешно так отвечал, когда спрашивали: «Расул Гамзатович, ну зачем вы пьете?» Он говорил: «Я? В нашей стране пьют двое. Я и страна». А на вопрос: «Расул Гамзатович, почему вы такой грустный?» – отвечал так: «Я? Я не грустный, я трезвый». Так вот, значит, стою и держу его руками и ногами, как говорится. Он говорит: «Слушай, такой тост торжественный, мы должны его поднять – за нашу страну». Я прошу: «Ну потерпите, пожалуйста». И вдруг подходит товарищ: «Расул Гамзатович, приглашаю вас к Леониду Ильичу». И Гамзатова увели. И я только наблюдаю со стороны. Он подходит к Брежневу, они целуются, Гамзатову наливают бокал, они выпивают. О чем-то говорят. Потом наливают по второй, опять выпивают. Я думаю: «Ну все, я не выдержу, сейчас подойду и просто скажу». Я туда, а меня не пускают. Ну и все, он выпил третий бокал, после этого его отпустили вожди, он ко мне подходит, виновато смотрит и говорит: «Иосиф, ты видел? Ну что я мог сделать?»
– Самым тяжелым был для меня ельцинский период, потому что мне было очень обидно из-за того, что я так ошибся в этом человеке. Я не ждал от него какого-то особого отношения к себе, но и зла от него не ждал… А потом… Потом пришел 94-й год, и началась война между Ельциным и Лужковым. И я, будучи приверженцем Лужкова, тоже попал под ельцинские жернова. И сразу стал и наркобароном, и мафиози, и бандитом, и кем только я не стал, – вспоминает Иосиф Давыдович еще одного лидера, сыгравшего в его жизни негативную роль.