прим. авт.) приступил к выполнению своего плана. Сталина убили именно тогда, когда он начал создавать такой механизм… Последнее дело своей жизни Великий Архитектор завершить не успел, хотя был совсем недалек от успеха. Именно поэтому его и убрали, пошли на очень и очень большой риск: настолько партийная верхушка испугалась того, что ее власть уходит навсегда и безвозвратно…»
Васька Красный
Семья Сталина
То есть воспитание человека нового типа – сильного, несгибаемого и волевого – оказалось более успешным в советском обществе, чем в его верхушке, где этому не всегда помогал даже личный пример. Хотя Макаренко, рассказывая историю с Алешей, именно в этом видит выход – в общем правильном стиле жизни семьи, в ее атмосфере, а также в скромности и самоограничении самих высокопоставленных лиц. И приводит в пример Сталина, цитируя Анри Барбюса, который в конце двадцатых – начале тридцатых годов неоднократно бывал в Советском Союзе, бывал в гостях у вождя и описывал скромность быта его семьи:
«Поднимаемся по лестнице. На окнах белые полотняные занавески. Это три окна квартиры Сталина. В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка. Три комнаты и столовая. Обставлены просто, как в приличной, но скромной гостинице. Столовая имеет овальную форму; сюда подается обед – из кремлевской кухни или домашний, приготовленный кухаркой. В капиталистической стране ни такой квартирой, ни таким меню не удовлетворился бы средний служащий. Тут же играет маленький мальчик. Старший сын Яков спит в столовой, – ему стелют на диване; младший – в крохотной комнатке, вроде ниши». (Анри Барбюс. Сталин.)
Однако Макаренко не знал, что его пример был не самым удачным. Да, Сталин, безусловно, являлся образцом руководителя-аскета, но общая атмосфера в семье не всегда была самой лучшей, ссоры между супругами случались нередко, самоубийство Надежды и вовсе разрушило ту хрупкую теплоту семейных связей, которые существовали в ней до этого трагического случая, и стало тяжким потрясением для каждого из ее членов.
Правда, «барчуками» сталинские сыновья не стали (о дочери разговор особый), хотя Василий, при попустительстве многочисленной «обслуги» и столь же многочисленных родственников и не прочь был воспользоваться громадными возможностями и именем своего отца. Но, при всем том, он, кажется, оказался единственным из детей Сталина (кроме разве что приемного сына Артема Сергеева), который, несмотря на все его недостатки, настоящие и вымышленные, понимал, что его отец – еще и вождь, еще и символ, еще и отец народа всей огромной страны. Он был, видимо, единственным из них, кого затронула и покорила та великая идея построения страны социальной справедливости, всеобщего счастья, родины социализма, ради которой жил и работал его отец. И он, конечно же, стал летчиком.
Василий родился 21 марта 1921 года, когда его отцу уже исполнилось сорок лет, а матери, Наденьке Аллилуевой, было только двадцать. Познакомились они, как известно, еще в 1918 году, в Питере, когда Сталин возвратился из ссылки и остановился в семье своего старого друга, старого большевика Сергея Аллилуева. Наде тогда еще не исполнилось и семнадцати, она была младшей в семье – семье не самой благополучной, хотя и стопроцентно революционной. Дело в том, что Надина мама, Ольга Евгеньевна Аллилуева, частенько «загуливала», бросая при этом семью на все время очередной «роковой страсти». Потом возвращалась, а муж и отец, Сергей Яковлевич, почему-то неизменно неверную жену прощал. Почему? Такое и сейчас мало какой муж терпеть станет, а тогда, в дореволюционном Баку, где строгость нравов дореволюционного общества усиливалась кавказским менталитетом, это было, надо думать, особенно нестерпимым. Да и позднее, в Питере, происходило то же самое.
Разгадку столь странной семейной жизни Аллилуевых узнали после революции, когда Ольга Сергеевна, став тещей Генерального секретаря партии, оказалась прикреплена к Кремлевской поликлинике – у нее была шизофрения. Увы, эти болезненные гены она передала и своим детям, двое из которых – Павел и Надя – покончили жизнь самоубийством, а Анна Сергеевна свои последние годы провела в психиатрической больнице. Надо думать, Сергей Яковлевич знал о болезни жены задолго до того, как ей был поставлен диагноз в Кремлевке, и, как порядочный человек, больную жену жалел и терпел рядом. Возможно, она лечилась и до революции, однако шизофрения – болезнь неизлечимая. Надо думать, знали о болезни матери и дети, иначе их отношение к ней было бы, скорее всего, другим. А вот знал ли о болезни матери невесты Сталин до брака с Надеждой – большой вопрос. Или знал, но надеялся, что Надежду и его минет чаша сия? Не всегда же больные гены передаются по наследству. Передались. Этот диагноз Надежде Аллилуевой поставили в Германии, когда ее стали мучить невыносимые головные боли, когда у нее уже родилось двое детей – Вася и Света. Чаша не миновала.
В 32 года Надежда Аллилуева покончила жизнь самоубийством. Вокруг этой смерти наверчено множество слухов и версий. Враги Сталина однозначно обвиняют в смерти жены его самого, его грубость и даже хамство по отношению к ней, а также будто бы ее политические взгляды, не такие, как у него. Друзья и соратники невнятно говорят о ее нервности, вспоминают ее головные боли, бешеную ревность, ее несправедливые нападки на мужа, даже оскорбления в присутствии посторонних людей, в ответ на которые он отмалчивался. Что тут правда, что ложь – уже не установить. Только нужны ли причины для самоубийства, когда присутствует болезнь?
Безусловно, ударила смерть матери и по детям. Правда, Сталин считал, будто дети забыли мать недопустимо быстро, но это еще не значит, что материнская смерть прошла бесследно для Васькиной хрупкой психики.
Но вернемся в март 1921 года. По дошедшим до нас из тех времен легендам и слухам, первый месяц счастливый отец ребенка с матерью месяц не разговаривал – то ли сердился оттого, что она не хотела называть его на «ты», а упорно величала на «Вы», то ли оттого, что она родила не дочь, как ему хотелось, а сына. Ну, самодур и тиран, что с него возьмешь. Но вот в одном из источников читаем, что юная жена Сталина, накануне родов, поссорившись с мужем, ушла из дома неизвестно куда, рискуя ребенком. В результате Васька появился на свет не в Кремлевской больнице, где с первых минут своей жизни был бы обеспечен всем необходимым, а в каком-то крошечном роддоме на окраине Москвы, где её после родов с трудом разыскали. Так, может, из-за этого сердился на неё Сталин? Поссорилась с мужем, решила показать характер, ушла из дома… А о ребенке, который вот-вот должен был родиться, подумала? Для кавказских мужчин, привыкших, что для женщины первое место в жизни занимает семья, то есть муж и дети, такое поведение кажется непростительным. Да и для многих некавказских тоже.
Но все же простил. По тем же легендам и слухам, а также по вполне достоверным воспоминаниям можно понять: свою молодую жену суровый Иосиф Виссарионович сильно любил и прощал ей многое, что некоторые другие мужья и не в таком ранге не прощают. Например, то, что выносила сор из избы, жаловалась на него не только родным и друзьям, но и недругам, ссорилась с ним, унижая его, гордого сына Кавказа и вождя народа, в присутствии свидетелей, о чем уже шла речь раньше. Разумеется, он и сам был не ангел, был вспыльчив, как все южные мужчины, и не всегда сдержан. И все же старался быть снисходительным к поступкам своей юной жены, делая скидку на разницу в возрасте.
К счастью, роды, пусть и не в элитном роддоме, прошли благополучно. Ребенок родился здоровым, правда, впоследствии оказалось, что нервная система у него слаба и неустойчива. Но это, скорее, результат наследственности, чем неудачных родов. Во всяком случае, в письме свекрови через полтора года после рождения Васьки, Надежда пишет: «Васенька в Москве чувствует себя совсем иначе, чем на Кавказе (Весной 1922-го годовалый Василий уже побывал с матерью на Кавказе и был показан своей грузинской бабушке. – прим. авт.), он стал совсем здоровый, ни разу не болел, уже кушает котлетку мясную, кашку и кисели; говорить он еще не научился, но так просто кое-что лепечет. Он так привык ко мне на Кавказе, что очень скучает, когда я бываю на службе, а когда я к нему прихожу, он всё время держит меня за юбку и никуда не пускает».
Ох, уж эта служба! Неужели она была так нужна двадцатилетней жене вождя, не имеющей пока что ни образования, ни специальности, но зато уже имеющей ребенка и мужа, занятого делами государственного строительства, то есть делами огромной государственной важности? Разве не важнее было создавать ему условия для работы и отдыха, надежный семейный тыл и растить здорового ребенка? Для нас сегодня очевидно, что важнее, для неё тогда – нет, а объяснить молодой Наденьке, посоветовать, рассказать о значении семьи и о роли жены и матери было, похоже, некому, потому что её собственная мать, Ольга Евгеньевна Аллилуева, как уже говорилось, строительством семейного очага тоже особо не заморачивалась. Даже народив четверых детей, она с воодушевлением занималась не семьей, а революционной деятельностью и своими любовными увлечениями. Сталин это знал по себе, потому что любвеобильная Ольга Евгеньевна и его не обошла своим вниманием в прошлые времена, отчего даже пошла байка, что Сталин будто бы женат на собственной дочери. Сам он, видимо, сказать жене о важности нормальной семьи, в том числе и для воспитания детей, пытался неоднократно, но успеха не добился, зато был записан и ей самой и её многочисленными родственницами и эмансипированными подругами в деспотичного восточного сатрапа. Даже Владимир Ильич тут отметился. По воспоминаниям Фотиевой, секретаря Ленина (а Надежда работала именно в секретариате Ленина), однажды она сказала, что уходит с работы, так муж ей велел, поскольку времени на него и на детей у неё не оставалось. Фотиева тут же пошла к Ленину жаловаться на «восточного деспота». Владимир Ильич попросил, если Аллилуева не выйдет на работу тут же ему сообщить, а уж он примет меры – вразумит Сталина. Но Надежда на работу вышла. Фотиева доложила Ленину, он произнес: «Азиат».