Дивизия Ту-4 шла первой. Ее вел Василий Сталин вместе с командиром соединения полковником Лукиным. Они взлетали со своего аэродрома в Раменском. Потом шла моя дивизия фронтовых бомбардировщиков – 210 «основных» самолетов и 6 запасных. Я летел первым. А после нас шла Кубинская дивизия – истребители МиГ-15. Их было 150. Вел эту дивизию в тот раз командир одного из полков Алексей Микоян.
Заранее разрабатывалась плановая таблица, устанавливался строй «троек» и «девяток», рассчитывался пролет по времени, порядок стыковки колонн в воздухе, временной разрыв между колоннами и т. д.
Надо сказать, что работать здесь нужно очень точно. Время в воздухе измеряется секундами. Летит такая армада. Скорость для Ту-4 была установлена 450 км/час, для моих Ил-28 – 700 км/час, для МиГ-15 – 800 км/час. Разрыв между колоннами – 600 м. На карте-двухкилометровке каждый летчик имел свой маршрут и минутные «отсечки». Короче, все это у нас было отлажено до автоматизма. Все летчики – опытные, дисциплинированные асы. Шутить здесь нельзя.
1 мая 1952 года я встал в 5 утра, чтобы проверить готовность дивизии к параду. Погода была плохая. Особенно меня смущала низкая облачность. Видимость была сносной. Я распорядился связаться с гидрометеослужбой. Они дали облачность над Красной площадью 600 м. Это значит, что нижняя кромка облаков над землей находится на высоте 600 м. На параде летают, естественно, под облаками, а не над ними. Обычно мы перепроверяем сведения гражданской метеослужбы. Метеослужба Главного штаба ВВС дала облачность над Красной площадью уже 250 м. Тут позвонил Василий Сталин. Он выезжал на машине в Раменское, откуда должен был взлетать с дивизией Ту-4. Спросил про сводку. Я доложил, что дают противоречивую высоту облачности над Красной площадью – 600 м и 250 м, а в Чкаловском у меня над головой – 170 м. В Орехово-Зуеве, который мне нужно пролетать, вообще 40 м – все в тумане.
Василий приказал мне немедленно связаться с ЦКП1 ВВС и выяснить, как действовать. Я доложил дежурному по ЦКП метеосводку, тот доложил главкому ВВС Жигареву. После этого дежурный передал мне его приказ: «Работайте по плану!»
Следовательно, никакого запрета на полеты от В. Сталина не поступило. И не могло поступить. Это мог решить только главком ВВС, получив сведения о погоде. Кстати, были случаи, когда из-за метеоусловий воздушные парады отменялись. Ничего необычного здесь нет.
Я поднял дивизию в воздух. Провел её вокруг Москвы под облаками до Куркина, снижались мои «орлы» до 40 м. Вышел точно по времени на ЗКП. Здесь я увидел, что мы нагоняем дивизию Ту-4. Оказывается, последний полк этой дивизии «растянулся» и прошел ЗКП с опозданием на 1 минуту и 20 секунд.
Б. Морозов с земли принял абсолютно правильное решение и с командного пункта приказал мне:
– «Беркут»! Всем разворот влево на 45° и уходить домой!
Я понял, что это сделано во избежание столкновения в воздухе моих самолетов с Ту-4. Начиналась, как у нас в авиации говорят, «каша».
Я по радиосвязи отдал приказ своим летчикам развернуться на 45° и уходить на Чкаловский. До Красной площади в тот раз мы так и не долетели.
При посадке на Чкаловский один самолет из моей дивизии, который пилотировал старший лейтенант Пронякин, разбился, упав в лес в районе аэродрома. Пронякин и ещё два члена его экипажа погибли.
Расследованием, которое сразу же проводила комиссия, было установлено, что Пронякин по своей ошибке на посадке выключил правый двигатель, из-за чего самолет потерял управление. Был обнаружен кран, которым управляются обороты двигателя. Он находился в крайнем заднем положении. Погода к этому ЧП не имела никакого отношения. Налицо ошибка летчика в технике пилотирования.
5 мая 1952 года меня и членов комиссии вызывали в ЦК к Булганину. Разобрались. Никаких оргвыводов не было. Ни я, ни Василий Сталин виновными в этом ЧП признаны не были.
Помню, Булганин, прочитав распечатку радиообмена, которая лежала у него на столе, сделал мне замечание:
– Товарищ Долгушин! Но нельзя же в воздухе так материться, как у меня здесь написано!..
Я пообещал маршалу, что материться в воздухе так больше не буду.
Кстати, на этом же параде, 1 мая 1952 года, из-за плохой погоды Алексей Микоян провел дивизию МиГ-15 поперек Красной площади, а не с севера на юг, как положено. Он просто «заблудился» в низкой облачности. А дивизия Ту-4, которую вели Василий и Лукин, пролетела нормально. Только последний полк растянулся. Отсутствие моей дивизии на параде 1 мая 1952 года и плохой пролет МиГ-15 почти никто не заметил. Это заметили только настоящие специалисты-профессионалы. Вот как это все было».
Как выяснил исследователь жизни Василия Сталина юрист Андрей Сухомлинов, в архиве Дома авиации и космонавтики в Москве хранятся документы о другом параде – в День Воздушного флота, который проходил в тот год 27 июля и где военной частью парада командовал не кто иной, как Василий Сталин. Парад прошел прекрасно. Сталин-старший объявил всем летчикам благодарность. Это говорит о том, что летное происшествие на майском параде для В. Сталина осталось без последствий, его вины в нем не было, и летом 1952 года он еще оставался в своей должности. Пьяным он, как потом описывали многие, Василий не был и быть не мог – он вел на параде флагманский самолет. А эпизод, описанный многими авторами, когда Василий позволил себе уже после парада расслабиться и пьяным прийти на банкет для его участников (вроде бы, это приглашение было для него неожиданным, иначе бы не пил), вступил в пререкания с отцом и обматерил при всех главкома ВВС П. Ф. Жигарева, действительно произошел в банкетном зале в Тушине 27 июля 1952 года.
Именно после этого он был выведен в распоряжение главкома ВВС и позже сдал должность новому командующему – генерал-полковнику авиации С. А. Красовскому. Василия же направили на учебу в Высшую военную академию имени Ворошилова. Но в академии Василий не появился – ну, не любил он учиться. Отлученный от любимого дела, он, как нетрудно было предположить, впал в депрессию и, как вспоминают почти все, тут уж действительно начал пить. Тем, кто пытался его урезонить, говорил одно и то же: «Я живу, пока жив отец». Своему названному брату Артему Сергееву объяснил более подробно: «У меня только два выхода: пуля или стакан. Ведь я жив, пока мой отец жив. А отец глаза закроет, меня Берия на другой день на части порвёт, а Хрущев с Маленковым ему помогут, и Булганин туда же. Такого свидетеля они терпеть не будут. А ты знаешь, каково жить под топором? Вот я и ухожу от этих мыслей».
– Да, он выпивал, – с горечью признает Артем Федорович. – Но было это не всегда, а под конец: он стал понимать свою судьбу. Он уже знал и не сомневался: как только не станет отца, его самого разорвут на части, и сделают это те немногие, кто сейчас руки лижет и ему, и отцу. Потому он так любил собаку: «Не обманет, не изменит». Потому и пил. Некоторые люди, узнав, что дни сочтены – смертельное заболевание или ещё что-то, – ожесточаются, становятся мстительными. А у него, с одной стороны, его мягкость в отношении кого-то сохранилась, но появились жёсткость, надрыв, и они давали себя знать в повседневной жизни. Да, он мог быть грубым, но это было не органично для него. Он просто срывался, стал вспыльчив, но не мстителен, подлости в его характере не было никогда.
После того Тушинского парада он, летчик от Бога, больше уже никогда не летал…
За что судили сына «Отца народов»
Период с осени 1952 года по март 1953-го отмечен для Василия приближающейся бедой. Он остался без дела, что было для него воистину трагедией. К занятиям он, как уже сказано, не приступил, в академии не появился. Из академии ему на дачу адъютант Полянский доставил целый грузовик учебников, на что Василий сказал, что это слишком много, ему хватит и одного. Но и этого одного он, видимо, не открывал. Депрессия, алкоголь, испорченные отношения с отцом. Даже на последний день рождения И. В. Сталина Василий приехал в нетрезвом состоянии, поэтому отец его даже в дом не пригласил и подарка от него (набора инструментов) не принял.
Роковой день наступил 5 Марта 1953 года. В этот самый день, у себя на даче в Кунцево, умер Иосиф Виссарионович Сталин. В обстоятельствах его смерти до сих пор много непонятного. Официальное коммюнике правительства почему-то сразу же сообщило народу неправду: что Сталин умер «в своей квартире в Кремле». Только через 25 лет мы узнали, что умирал вождь на своей ближней даче.
Василию же, по-видимому, были известны некоторые подробности, связанные со смертью отца, он успел переговорить с охраной до того, как ее разогнали. Во всяком случае, его уверенность в том, что отца убили, вряд ли могла быть просто «бредом пьяного», как это пытаются представить многие. Может, для этого и нужны байки о том, каким Василий был пьяницей – пьянице ведь что только не привидится. На самом деле главная его беда и вина состояла в том, что он знал и понимал слишком многое. Во всяком случае, он был абсолютно уверен, что заговорщики «организовали болезнь» Сталина и его скорую кончину…
И в самом деле, есть свидетельства, что накануне смерти Василий никак не мог дозвониться на дачу в Кунцево. Только около 4-х часов утра ему ответил Берия: «Товарищ Сталин устал. Ему надо отдохнуть. Приезжать вам не надо…» Пыталась дозвониться до отца 1 марта и Светлана, но тоже бесполезно – все телефоны Сталина были уже блокированы. Их с Василием вызвали на дачу только 2 марта, когда их отец уже не владел речью, был в беспамятстве и сказать ничего не мог. Далее известно: смерть И. В. Сталина, похороны, на которых погибла масса народу, громогласные заявления Василия о том, что отца убили и «залечили». Об осторожности и последствиях он не думал.
И последствия не замедлили наступить.
Менее чем через месяц, 26 Марта, генерал В. И. Сталин был уволен из кадров Советской Армии в запас по статье 59, пункт «е», без права ношения военной формы. Тогда это называлось «уволить по пункту «е» за морально-бытовое разложение». Как нам теперь известно (а теперь нам известно практически все о личной жизни всех сколько-нибудь известных людей – что было и чего не было), за то же можно было увольнять и самого Булганина, подписавшего этот приказ, поскольку пил он не меньше Василия и на балерин Большого театра любил не только смотреть из правительственной ложи. В личном деле В. Сталина есть служебная записка начальника Главного управления кадров МО СССР генерал-полковника А. Желтова на имя министра обороны Н. Булганина о том, что В. И. Сталина целесообразно уволить в запас по состоянию здоровья, с установлением военной пенсии. Но мнение главного кадровика не учли – уволили по дискредитирующим основаниям. С дальним прицелом.