Мы испытали предложенный способ — но ничего не вышло. Ветер посвежел, и данное обстоятельство больше сказывалось на летательной машине, чем на нас: пропитавшийся водой матрас для солнечных ванн как бы приклеился к воде — у него же не было паруса. Вместо того чтобы подтянуть нас к машине, человек, державший другой конец каната, вынужден был все время отпускать его, иначе нас бы просто стащило с матраса в воду.
Он что-то крикнул, Маргрета ответила. Так они перекликались довольно долго. Наконец она повернулась ко мне:
— Он говорит, чтобы мы отпустили конец, они отплывут, а потом вернутся, но на этот раз машина пойдет прямо на наш плот, только очень медленно. Когда они подплывут совсем близко, нам придется попытаться влезть в aeroplano. Так называется машина.
— Хорошо.
Машина отплыла. Побежала по воде и, описан дугу, снова направилась к нам. Пока мы ожидали ее, скучать не пришлось: дм развлечения совсем рядом появился огромный акулий спинной плавник. Акула не атаковала, видно, еще не обмозговала (да и был ли у нее мозг?), годимся ли мы ей на закуску. Думаю, она наблюдала только нижнюю сторону капоковой подстилки.
Летательная машина между тем шла прямо на нас, словно какая-то чудовищная стрекоза, летящая над самой поверхностью океана. Я сказал:
— Дорогая, как только она приблизится, хватайся за ближайшее крепление, а я подтолкну тебя. А сам заберусь следом.
— Нет, Алек.
— Что значит нет?
Я даже разозлился. Маргрета великолепный товарищ, и вдруг такое упрямство. Да еще в такую минуту!
— Ты не сможешь подтолкнуть меня, тебе не на что опереться. И встать не сможешь, тут сесть и то нельзя. Я скачусь с матраса налево, ты — направо. Если кто-то из нас промахнется — тут же обратно на матрас. Aeroplano сделает еще один заход.
— Но…
— Так он велел.
Времени терять было нельзя; машина уже почти наехала на нас. Ее «ноги» — вернее, крепления, соединяющие нижние каяки с основным телом машины, касались матраса, одна чуть не задела меня, другая — Маргрету.
— Давай! — крикнула она.
Я покатился вбок и ухватился за крепление. У меня чуть не вырвало руку из плечевого сустава, но я как обезьяна вскарабкался наверх и обеими руками ухватился за что-то на «животе» машины, поставил ногу на нижний каяк и обернулся.
Я увидел, как чья-то рука протянулась к Маргрете, как с помощью этой руки она вскарабкалась на коробчатое крыло — и вдруг исчезла. Я повернулся, намереваясь вскарабкаться повыше, и внезапно взлетел на крыло. В обычных-то условиях я левитировать не умею, но тут была важная побудительная причина: грязно-белый плавник — слишком большой для добропорядочной рыбы — резал воду, направляясь прямо к моей ноге.
Я обнаружил, что нахожусь рядом с маленьким домиком, откуда водители управляют своей странной машиной. Второй из них (не тот, который вылезал, чтобы помочь нам) выглянул из окна, улыбнулся мне, протянул руку и открыл маленькую дверцу. Я нырнул внутрь головой вперед; Маргрета уже сидела там.
Внутри было четыре сиденья — два впереди, где сидели водители, два сзади — для нас.
Водитель, сидевший впереди меня, обернулся и, сказав что-то, продолжал — я заметил это! — пялиться на Маргрету. Конечно, она была голая, но ведь не по своей вине, и настоящий джентльмен на его месте так не поступил бы.
— Он говорит, — объяснила Маргрета, — что мы должны застегнуть пояса. Наверно, он имеет в виду это, — и она показала на пряжку ремня, другой конец которого был прикреплен к корпусу машины.
Оказалось, что я сижу на такой же пряжке, которая уже успела просверлить дыру в моей сожженной солнцем заднице. До того я ее не замечал
— слишком много других вещей требовали моего внимания.
(И почему бы ему не перестать пялить глазища? Я чувствовал, что еще минута — и я заору на него. То, что он совсем недавно, рискуя, спас жизнь Маргрете и мне, в эту минуту в мою голову даже не приходило: я был просто в бешенстве от того, как нагло он пользуется беспомощностью леди.) Пришлось вернуться к изучению дурацкого пояса и постараться игнорировать поведение водителя. Он что-то сказал своему напарнику, и тот с энтузиазмом вступил с ним в спор. Потом в их разговор вмешалась Маргрета.
— О чем они болтают? — спросил я.
— Бедняга хочет отдать мне свою рубашку. А я отказываюсь… но не очень решительно… а так, чтоб оставить ему возможность настоять на своем. Это очень мило с его стороны, дорогой. И хоть я не придаю подобным вещам большого значения, все же чувствую себя среди посторонних лучше, когда на мне что-то надето. — Она прислушалась и добавила: — Они спорят между собой, кому достанется эта честь.
Я промолчал. И в душе принес ему извинения. Спорю, даже папе римскому случалось раза два-три украдкой поглядеть на женщин.
В споре победил тот, кто сидел справа. Он повозился на кресле, так как встать не мог, стащил через голову рубашку и передал ее Маргрете.
— Senorita, por favor.
Он добавил что-то еще, но это оказалось за пределами моих познаний в испанском.
Маргрета ответила с достоинством и изяществом и продолжала болтать с ними, пока натягивала рубашку, которая более или менее скрыла ее наготу,
— Дорогой, командир — teniente Анибал Санс Гарсиа — и его помощник — sargento[39] Роберто Домингес Джонс — оба из королевских мексиканских сил береговой охраны, хотели отдать мне свои рубашки, но сержант победил в игре «чет-нечет», и я получила его рубашку.
— В высшей степени благородный поступок. Спроси его, нет ли в этой машине чего-нибудь, что можно было бы надеть на меня.
— Попробую. — Она произнесла несколько фраз, я разобрал свое имя. Потом она снова перешла на английский: — Джентльмены, я имею честь представить вам моего мужа Александро Грэхема Хергенсхаймера, — и опять затараторила по-испански.
Ответ прозвучал тут же.
— Лейтенант очень сожалеет, но он вынужден сказать, что у них нет ничего, что можно было бы предложить тебе. Однако он клянется честью матери, что, как только мы доберемся до Масатлана и тамошнего офиса береговой охраны, тебе что-нибудь обязательно подберут. А теперь лейтенант просит нас обоих затянуть пояса как можно крепче, так как нам предстоит взлет. Алек, я ужасно боюсь.
— Не надо. Я буду держать тебя за руку.
Сержант Домингес опять обернулся и протянул фляжку.
— Aqua?[40]
— Боже мой, конечно! — вскричала Маргрета. — Si! Si! Si!
Никогда еще вода не казалась мне такой вкусной.
Лейтенант оглянулся, взял у нас фляжку, широко улыбнулся и показал большой палец — жест, восходящий еще к временам Колизея, — потом сделал что-то, заставившее моторы его машины заработать в более быстром темпе. Только что они работали медленно-медленно. И вдруг раздался страшный грохот. Машина развернулась, и лейтенант направил ее прямо по ветру. Ветер свежел с самого утра и теперь уже поднимал небольшие завитки пены на слабой океанской ряби, Моторы заработали еще напряженней, будто в припадке неодолимой ярости, и мы начали подпрыгивать на волнах, стенки кабины вибрировали.
Затем мы стали с невероятной силой ударяться о каждую десятую волну. Не знаю почему, но машина все-таки не развалилась.
И вдруг мы оказались в двадцати фугах над поверхностью океана, удары прекратились. Вибрация и рев не утихали. Мы взлетели под острым углом, потом повернули. Машина опять пошла вниз, и я чуть было не выдал обратно те несколько блаженных глотков воды, которыми только что насладился.
Океан был прямо перед нами. Он вздыбился, как отвесная стена. Лейтенант повернулся к нам и что-то прокричал. Мне очень хотелось сказать ему, что лучше бы он смотрел вперед но я промолчал.
— О чем это он?
— Просит посмотреть туда, куда он покажет. Прямо туда, куда летит машина. El tiburon blanco grande — большая белая акула, которая чуть не слопала нас.
(Я прекрасно обошелся бы и без этого.) И в самом деле — как раз в середине стены океана виднелась серая тень, режущая воду плавником. Как раз в ту минуту, когда я понял, что сейчас мы неминуемо врежемся в стену рядом с плавником, стена рухнула куда-то в сторону, мой зад с силой вдавился в сиденье, в ушах заревело, и меня не вытошнило прямо на нашего хозяина лишь благодаря моей железной выдержке.
Машина выровнялась, и неожиданно стало почти удобно, если, конечно, позабыть о вибрации и реве.
Нет. Воздушные корабли все же куда приятнее.
Суровые холмы за линией берега, которые так трудно было рассмотреть с нашего плота, стали прекрасно видны, как только мы поднялись в воздух; на берегу — цепочка очаровательных пляжей и город, к которому мы направлялись. Сержант повернулся, показал на город и что-то сказал.
— Чего ему?
— Сержант Роберто говорит, что мы будем дома как раз к ленчу. Almuerzo, сказал он, но заметил, что для нас это будет завтрак — Desayuno.
Мой желудок вдруг стал проявлять признаки жизни.
— Мне дела нет, как он у них именуется. Скажи ему, пусть не беспокоится — лошадь можно не жарить. Съем ее сырой.
Маргрета перевела. Наши хозяева расхохотались, и лейтенант повел машину на снижение. Он посадил ее на воду, одновременно глядя через плечо на Маргрету и болтая с ней, а та улыбалась ему, глубоко вонзая ногти в мою правую ладонь.
Итак, мы прилетели. Никто не пострадал. И все же воздушные корабли лучше.
Ленч! Наше будущее утопало в розах.
Глава 10
В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю…
Через полчаса после того как летательная машина, поднимая брызги, опустилась в гавани Масатлана, Маргрета и я сидели с сержантом Домингесом в столовой для рядового состава службы береговой охраны. Мы опоздали к дневной трапезе, но нас все же обслужили. Я был одет. Во всяком случае на мне была пара рабочих штанов из мешковины. Но разница между тем, в чем мать родила, и парой штанов куда больше, чем между дешевыми рабочими штанами и горностаевой мантией. Попробуйте — и убедитесь.