— Это туда ты водишь меня во сне? Туда, далеко-далеко?
— Далеко.
— А дома тебя услышат?
Просто удивительно, сколько вопросов задают дети эемлян!
— Снимут трубку и спросят: «Это ты. Ип?»
— Скажи по буквам «зануда».
— Зэ, о, эн…
— Это неправильно.
— А знаешь, почему я не очень хорошо говорю слова по буквам? Потому что ты забрал мою игрушку себе и она теперь говорит только «глипл-дипл».
— «Глипл-дупл».
— И все равно, она не говорит теперь по буквам «зануда».
Герти отвернулась от страшилы и начала играть со своей кукольной плитой, которую принесла в чулан. Сейчас она пекла оладьи по новому рецепту: замесила тесто из глины на мамином креме для лица. Ученый преклонных лет, напевая, как умел, то, что ему запомнилось из музыкальной программы «Сорок самых популярных», которую он слышал по приемнику Эллиота, ушел с головой в работу. Они были так поглощены каждый своим делом, что не услышали, как поднимается по лестнице Мэри, как она идет по коридору. Услышали только, когда она открыла дверь.
Прыжок — и Ип уже стоял в чулане за дверью в шеренге мягких игрушек, лупоглазых маппитов и космических роботов. Он замер, готовый к любой неожиданности, а его огромные инопланетные глаза, более совершенные, чем самые лучшие оптические устройства землян, стали такими же бессмысленными, как у лягушонка Кермита[5]. Остекленевшие, они смотрели в никуда, а сам Ип казался таким же неживым, как игрушечный робот по правую его руку.
Мэри вошла, взгляд ее скользнул по шеренге игрушек, встретился со взглядом инопланетянина и остановился на пышно цветущей герани.
— Это ты принесла ее сюда. Герти?
— Человек с луны любит цветы. Он говорит с ними, и они от этого хорошо растут.
Мэри провела рукой по сочным листьям и, удивленная, покачала головой.
— Все растения будто с ума посходили. Не понимаю, в чем дело.
— Попробуй оладьи, — предложила Герти.
— Ой, какие хорошие! — сказала Мэри, заглянув в кастрюльку.
Лучше некуда, если учесть, что сделаны они из глины. Чем это от них пахнет так приятно?
— Боже мой, Герти, да ведь ты взяла мой крем для лица!
— Банановый.
Мэри с тоской смотрела на жалкие остатки того, что, как гарантировала фирма, должно было вернуть ей молодость.
— Герти, милочка, я не стану на тебя сердиться. Я знаю, что ты это сделала не нарочно. Но за тюбик этого крема мамочка платит двадцать пять долларов, и теперь мне придется накладывать его на лицо вместе с глиной, песком и мелкими камешками.
— Прости меня, мамочка.
— Я знаю, дорогая, ты и сама теперь жалеешь о том, что сделала. Потом я буду смеяться над этой историей. Но не сегодня.
Взгляд ее снова скользнул по оцепеневшему Ипу, стоявшему в одной шеренге с игрушками, но не задержался ни на миг — так расстроена была она тем, что осталась без крема. Она отвернулась и ушла, а Ип снова сел на пол у передатчика и припаял пальцем еще несколько проволочек.
— Ты плохо себя чувствуешь, Ип? — спросила Герти.
Она посмотрела в его глаза, но увидела там не танцующий водопад, а пустыню, и пустыню эту во всех направлениях разрезали уходящие в бесконечную даль расщелины — такого безрадостного места Герти не видела никогда.
Ип моргнул, и пустыня исчезла. После этого он взял «Скажи по буквам» и снова стал нажимать кнопки.
…глипл дупл звак-звак снафн олг мннннннип…
Эти созвучия, рожденные разумом более высоким, чем земной, его умиротворили. Вот это язык так язык! Он позволяет выразить все, что у тебя на душе. Скоро мальчики вернутся домой из скобяной лавки, которую сейчас обкрадывают, и тогда он сможет обратиться на этом языке к ночи, говорить с ней снова и снова.
Когда он покинет Землю, у него останется чувство удовлетворения от того, что он учил юных землян и направил их разум к более высоким целям.
Если он покинет Землю.
Когда он смотрел на свой передатчик, сделанный из вешалки и заколок, у него — что греха таить — появлялись сомнения. Однако внутренний голос подтверждал, что он на правильном пути. Оставалось только верить этому голосу и следовать его советам.
Но если они не принесут циркулярную пилу…
Вошли Майкл и Эллиот. Распахнули куртки и достали пилу, о которой он просил, а также пригоршни болтов и других деталей.
— Получай, Ил. Тебе нужно это?
Его пальцы лихорадочно ощупывали поверхность пилы. Он положил пилу на диск проигрывателя и крутанул ее пальцем. Зубчатое лезвие закружилось, поблескивая в солнечном свете, проникавшем из окошка чулана.
— Но как можно сделать пластинку из пилы?
— Скажи по буквам «краска». — И Ип показал жестами, что поверхность пилы нужно покрасить.
— Все равно какой краской?
Он показал на небо.
— Голубой?
Он кивнул.
— Приходила мама, — сказала Герти. — Ила даже не заметила.
— Да? Значит, маскировка сработала?
Эллиот показал на бессмысленно глядящие игрушки, поставленные в шеренгу.
— Уходить, — сказал Ип.
И он выпроводил их из чулана. Есть предел унижению, которое маститый ботаник может выдержать в течение дня.
Мэри поглядела на себя в зеркало над туалетным столиком и полезла в фаянсовую курочку за заколками.
Пальцы не нащупали внутри ничего. Где же?..
Понятно, где. У Герти.
— Герти!
Та прибежала.
— Что, мамочка?
— Верни мне заколки.
— Не могу, они нужны страшиле.
— Да? И зачем же?
— Для его машины.
Для его машины… Мэри задумалась. Стоит ли тратить силы, продираться по бесконечной анфиладе детских фантазий ради того, чтобы вернуть заколки? Не стоит. Пусть волосы свободно падают на лицо, это сейчас модно — такой вид, будто ты на грани нервного срыва.
— Спасибо, Герти, пока все.
— Я скажу страшиле, что ты передавала ему привет.
— Да, передай самые лучшие пожелания.
А страшила у себя в чулане трудился не покладая рук. Пила была покрашена и уже высохла, и теперь преклонного возраста ученый начал выжигать в краске, покрывшей пилу, маленькие кружочки, располагая их в каком-то понятном только ему порядке.
— Ага, — сказал Эллиот, — я теперь понимаю. Будет вроде музыкального ящика.
Из-за плеча Эллиота Майкл смотрел, как кружочки складываются в какой-то узор.
— Как в пианоле, — сказал он.
Палец Ила выжигал в краске кружочек за кружочком, и теперь пластинка напоминала перфокарту. Когда наконец изготовление программы было завершено. Ип положил пилу на диск проигрывателя, крутанул ее пальцем и опустил звукосниматель — вешалку для пиджака: торчавшие из нее в ряд заколки заскользили, щелкая, по вращающейся пиле, то попадая в кружочки, то из них выскакивая — так, как того требовала записанная в рисунке кружочков программа.
— Ну и молодец же ты, Ип!
Когда пила начала вращаться, заколки привели в действие связанный с ними проволочками пульт «Скажи по буквам», и зазвучали, повторяясь снова и снова, слова на языке дальних звезд:
— …глипл дупл звак-звак снафн олт минннн ип…
— Ты и вправду сумел ее сделать, Ип. Сделать свою собственную пластинку.
Вошла Герти, в руках у нее был портативный приемопередатчик, еще недавно принадлежавший Эллиоту. Сейчас она разговаривала со своими куклами — они были далеко, в ее комнате.
— Перехожу на прием, куколка, это я, Герти…
Длинная рука Ила вытянулась, взяла у нее радио, и дети оглянуться не успели, как Ип отделил микрофон и вмонтировал в «Скажи по буквам».
— Ип, ты ломаешь все мои игрушки! — завизжала Герти так пронзительно, что голос ее разнесся по всему дому.
Безжалостно выворачивая руки ее кукле, братья стали терпеливо объяснять Герти, что быть жадной нехорошо.
— Ну, ладно, — сказала она, шмыгая носом, — только пусть он больше ничего не ломает.
Обремененный годами ученый заверил ее, что ни одна из ее игрушек больше не будет сломана. Теперь ему нужен только коаксиальный кабель от телевизора ее матери. А также высокочастотный блок — для него тоже пришло время И все вместе крадучись они двинулись по коридору.
Вечером Мэри вошла к себе в спальню, включила телевизор, сбросила туфли и забралась в постель; пересиливая усталость, развернула газету, начала читать. И скоро заметила, что телевизор не работает.
— Майкл!
Дом ответил молчанием.
— Эллиот!
Наверняка это дело рук ее сыновей. Но перед ее внутренним взором почему-то предстала Герти.
— Герти? — тихо спросила у ночи Мэри. Неужели это работа Герти?
Она закрыла глаза и тут же удивленно наморщила лоб: непонятно почему, но ей представилось, что в ее спальню Герти входит на цыпочках вместе с большим Маппитом.
Да, она явно переутомилась; и, вздохнув и вытянувшись, она накрыла лицо газетой.
Поспав недолго и беспокойно, она проснулась и почувствовала, что ей хочется есть. Не самое ли подходящее время сжевать целый мягкий хлеб, намазывая его земляничным джемом?
Тихо соскользнув с кровати, она вышла на цыпочках в коридор. Не нужно, чтобы дети ее видели, нельзя подавать им дурной пример — что это за мать, которая не может сладить со своим аппетитом, которой не дают покоя мысли о джеме?
Она остановилась, прислушалась к голосам Майкла и Эллиота, доносящимся из комнаты для игр. Вот и хорошо, они не увидят, как мерзко она себя ведет, но, самое главное, не смогут остановить ее. Ее голодный желудок тоскует по булочкам с желе. По крему. По рисовому пудингу. И еще хорошо бы съесть бананового мороженого.
Она спустилась на цыпочках по лестнице и замедлила шаг: нельзя, чтобы ее увидели.
В столовой никого не было. Там царила тьма.
Все так же тихо Мэри пошла на кухню. Обогнув угол, она увидела, что в кухне горит свет, и через секунду обнаружила, что за столом сидит Герти, а на столе перед ней печенье и молоко. Не увидела Мэри только Ипа на табуретке около холодильника. Бедный домовой из космоса съежился: прятаться было поздно.