— Так или иначе, — сказала Мэри, — я хочу, чтобы он отдохнул.
— Можно, я с ним останусь? — попросил Майкл. — У меня в школе сегодня только половина уроков. Очень прошу, мам…
Мэри достала из кармана халата аспирин.
— Ладно. Может, ты выведешь его из этого состояния.
И, пытаясь сбросить с себя оцепенение, она пошла к лестнице.
— Ну, просыпайся теперь. Ладно?
И Майкл сел около Эллиота на кровать. Он поднял веко Эллиота, и открывшийся глаз ответил ему взглядом, какого он не видел у брата никогда, — каменным.
Майкл издал стон и начал трясти Эллиота.
— Ну, пожалуйста. Эллиот, проснись.
Не сразу, но сознание вернулось к Эллиоту, и Майкл, стукаясь о него и, как и он, пошатываясь, повел брата в его комнату; ощущение у Майкла было такое, будто он тащит чугунный шар. Что за странная сила тянет их вниз? Что происходит с братом? Что происходит с домом? Рушится он, что ли?
Майкл потрогал стену на всякий случай, но стена двигалась в других измерениях, внутри древесных волокон танцевал черный свет.
— Брось, Эллиот, ну что ты так…
Он с трудом втащил брата в его комнату: Эллиот был теперь твердый, как чугун.
А Ип под одеялом на кровати у Эллиота стал уже совсем белым.
Майкл положил Эллиота рядом с Ипом: внутри Майкла тек и разливался страх.
Ип дышал вглубь, внутрь своей огромной атомной мощи. Ничто больше не было ему подвластно.
«Спаси меня!» — воззвал он к своему Капитану, который в далекой ночи мчался на Корабле Наиудаленнейшего Света.
«Приди, мой Капитан, приди за слабеющим ботаником первого класса».
«Растения умирают».
«И я… боюсь, что я тоже умираю».
— Теперь мы обязательно должны обо всем рассказать. Эллиот, — заговорил Майкл. — Без помощи нам не обойтись.
Эллиот повернулся к Майклу: в глазах у младшего брата плавали, сверкали угрожающе, блестели щупальцами медузы-аурелии.
— Нельзя, Майкл. Не делай этого.
Эллиот знал: от остального мира ничего хорошего Ипу ждать не приходится. Армия не поймет. Правительство тоже. Они схватят чудесное существо и начнут делать с ним всякое.
— Он будет наш с тобой… пополам, — сказал хрипло Эллиот. — На это я могу согласиться.
Майкл вытер пот с лица, судорожно пытаясь понять, что в моральных пределах их игры означает половинное право владения. Исходившая от постели сила раскачивала его взад-вперед, двигала, как марионетку, по комнате, и Майкл знал, что даже с половиной этой силы им не совладать. Уж слишком велика она по сравнению с их собственной силой. Стены пульсировали тьмой, и в каждой волне этой тьмы Майкл видел тысячу маленьких силуэтов Ипа: за каждым из них горел космический огонь. Не собирается ли космическое существо сжечь весь мир?
— Эллиот… — Пытаясь укрыться от дикого танца перегруженных избыточной энергией атомов, Майкл неверными шагами отошел от кровати. — Если нам не помогут, мы его потеряем. И… тебя тоже, Эллиот.
Глаза Эллиота были теперь как красные физалии, это их красноватые щупальца двигались в его взгляде. Земля и вообразить себе не могла бы ту энергию, которая сейчас была в этих глазах. Эллиот светился, как раскаленный в горне металл. Он и так умел притвориться, что у него высокая температура, но на этот раз…
Майкл подхватил одной рукой Эллиота, а другой поднял Ила.
Майкл был большой и сильный, но вес этих двух существ для его рук…
Только чудом держал он железный шар Эллиота и космическое солнце Ипа. От энергии, сосредоточенной внутри Ипа, пальцы Майкла дергались. Волшебное электричество, накопленное за десять миллионов лет изучения Вселенной, перетекало сейчас к нему.
Майкл втащил их обоих в ванную и поставил под душ. Нужно погасить этот огонь, охладить Эллиота…
На Ипа и Эллиота хлынула вода.
Пошатываясь, Ип шагнул под водопад… но ведь это водопад на Венере, в потаенном гроте, во тьме которого пляшут невидимые реки. Ип закрыл глаза, и реки на него хлынули. Он думал, что будет прилетать сюда снова и снова но нет, скоро для него все кончится.
И ничего он не сберег, забыл, что «горе тому, кто любопытен», а ведь эту поговорку хорошо знают все, кто летает к дальним мирам.
Хочешь, заглядывай в измерение, хочешь, выглядывай из него, но смерти остерегайся.
Какой же он глупец, что не сберег своего бессмертия! Много звездных миль гладко протопал, а все равно оступился.
И вот теперь… последний душ.
Перепончатыми ногами Ип шлепал по воде и напевал чуть слышно: ему казалось, что он в одной из древних пещер космоса и эхо откликается под ее сводами:
— …Пе-реломы буд-дуттт…
Колени его были как из свинца, казалось, тонны свинца спрессованы в них, и он, не в силах больше стоять, опустился на дно ванны.
С ним вместе опустился и Эллиот.
— Ип, вылечи себя…
Эллиота пронизывали мощные разряды энергии, но управлять этой энергией он не мог; для него она была просто огнем, обезумело прыгающим в его теле, и целительный луч был погребен в волнах пламени.
Дверь внизу отворилась, и в дом вошла Мэри, а с нею Герти.
— Пойди развесели своего брата, — сказала Мэри.
Мэри поставила сумку с продуктами на стул: едва она вошла в дом, невыносимая головная боль возобновилась. Будто в лоб, прямо в его середину, вонзили нож.
Пытаясь хоть как-нибудь уменьшить боль, она подвигала головой, сжала виски.
Вниз по лестнице чугунно загрохотали шаги Майкла, который перед ней тут же и появился.
— Потише, милый, — сказала Мэри, — а то пол проломишь.
— Мам, я кое-что должен тебе сказать. Только ты сядь.
Мэри начала медленно опускаться в кресло. О боже, лишь бы не какое-нибудь новое несчастье с ее детьми, лишь бы не сегодня, лишь бы не укусы или еще что-нибудь жуткое, мальчишечье, с драками!
Она тяжело села, и кресло заскрипело под ней, как сухожилия, которые вот-вот лопнут.
— Что-нибудь серьезное?
— Такое серьезное, что ты и представить себе не можешь.
Она вскочила: голова кружилась, что-то ужасное надвигалось на нее со всех сторон.
— Помнишь домового?
Теперь глаза, как медузы, были у Майкла.
На лестнице послышались шаги Герти, и Мэри почувствовала, как в доме сотрясается пол от веса пятилетнего ребенка.
— Мамочка, — закричала Герти, — они ушли! В чулане их нет!
— Их? — Мэри посмотрела на Майкла.
— Лучше я тебе просто покажу, — сказал Майкл.
Он повел ее на второй этаж, к ванной.
— Дай самое торжественное обещание, какое только можешь, что… — начал он.
— Майкл… — Как заколки, выскальзывающие из волос, остатки мыслительных способностей покидали ее голову, а тут еще Майкл заговорил на языке «Подземелий и драконов». — О чем идет речь?
Майкл сдвинул занавеску ванны. Мэри моргнула, и мгновение глаза ее были закрыты, потому что она боялась их открыть: ей сперва показалось, будто на дне ванны шевелится клубок рептилий. Но когда Мэри открыла глаза, она увидела в ванне Эллиота и…
— Мы болеем… — Эллиот поднял руку. — …Мы умираем…
По ним текла вода, по Эллиоту и этой страшной маленькой фигуре, башне кошмаров в три фута вышиной. Башня кошмаров обнаружила признаки жизни: губы существа задвигались, и Мэри услышала надтреснутое эхо огромных пещер:
— …тон… ко… е… и… гиб… ко… е… су… ще… ство…
— Он с Луны, — сказала Герти.
Мэри схватила Эллиота и рывком вытащила из ванны. Только бы убежать скорей, откуда бы ни была эта мокрая, похожая на рептилию тварь, такая страшная, что на нее смотреть невозможно, и цеплявшаяся, как ей показалось, за Эллиота.
— Все вниз! — крикнула она, заворачивая Эллиота в полотенце и толкая детей вперед.
Разум сейчас не управлял ее поведением, ее вело только чувство. Страшилище в ванне может там оставаться — ее с детьми через минуту в доме не будет. Ни о чем другом она сейчас не думала.
— Мы не можем оставить его одного, — запротестовал Эллиот.
Не отвечая ему, Мэри по-прежнему толкала детей вперед. Она открыла наружную дверь, и последний остаток разума тут же ее покинул: по ту сторону двери стоял космонавт.
На космонавте был скафандр с круглым прозрачным шлемом. Она захлопнула эту дверь и бросилась к боковой. Ту уже открывал другой космонавт.
Мэри кинулась к окну. С наружной стороны опустилось полотнище из прозрачного пластика, и она увидела, как третий человек в скафандре прикрепляет его к оконной раме.
А через несколько мгновений весь дом накрыл огромный пластиковый колпак.
К наступлению темноты дом был весь упакован в прозрачный, но непроницаемый для воздуха винил; воздух поступал через огромного диаметра трубы из гибкого пластика, опоясывавшие дом кругом и сверху. Со всех сторон, закрепленные на специально для этого воздвигнутых лесах, дом освещали прожекторы. Улица была перекрыта, а на асфальтовом въезде стояли грузовики и трайлеры. Появлялись и исчезали люди в светло-синих тренировочных костюмах.
Войти в дом можно было только через фургон.
Сейчас в фургоне был Ключник, он как раз надевал тренировочный костюм и шлем. Потом он открыл заднюю дверь фургона и вошел в одну из прозрачных труб. Пройдя по ней, он оказался перед переходной дверью на «молнии»: открыв эту дверь, он вступил в находящийся на карантине дом.
— …невероятно… просто невероятно…
Скептически настроенный микробиолог в герметическом шлеме разговаривал сам с собой, голос его странно хрипел, а лицом он напоминал золотую рыбку, оказавшуюся в слишком маленькой баночке; растерянный, он стоял в части дома, отведенной его бригаде специалистов; они изучали соскобленные с Ила образцы поверхностных тканей, первое же знакомство с которыми лишило их дара речи; и дар этот не спешил к ним возвращаться теперь, когда они пытались хоть что-нибудь в организме Ипа понять.
В другой части дома бригада медиков работала с членами семьи. В гостиной, переоборудованной в палату «скорой помощи», у Мэри сейчас брали кровь на анализ.
— Наблюдались ли какие-либо изменения среды в доме с тех пор, как этот… ЭТО… у вас находится? Изменения в температуре, влажности, интенсивности света?