– Это отчеты топ-менеджеров нескольких корпораций. – Призрак не обращал внимания на отказ Мыша. Он знал, что ломщик все равно сделает. – Они, как ты понимаешь, немного исправлены. На сервер биржи должны попасть именно эти версии. Но после того как их содержимое прочтут с этого адреса, – на одном из листков появились строчки букв, – нужно вернуть исходники. И так, чтобы никто ничего не заподозрил.
– Они смогут сравнить версии.
Для чего он это рассказывает ломщику? Его работа – просто внедрить файлы и спрятать ошибку так, чтобы все выглядело по-настоящему. Какая разница Мышу, что он внедряет на сервер Eurex?
Мыш знает ответ, но делает вид, что не понимает. Сам для себя делает вид.
– И даже сравнят. Именно в том и состоит твоя задача, чтобы они не смогли найти концов – заключение экспертов должно быть однозначным: в день релиза была выпущена ошибочная версия.
– Это сложно.
– Вроде бы мы этот вопрос обсуждали – я нанял тебя именно потому, что тебе по зубам сложные дела.
Говорил. Он вообще не устает повторять подобные фразы – подбадривает? Или держит на крючке?
Ну спроси же. Тебе ведь интересно.
Это он подумал или Призрак произнес те слова? Иногда Мышу начинало казаться, что Безликий не только способен считывать все, что угодно, с его компьютеров, но и подключаться напрямую к мыслям.
Да, черт его дери, ему интересно!
– Чьи отчеты мы подделываем?
Призрак закудахтал. Как же, мать его, определить, черная клякса довольна вопросом или наоборот?
– МегаСофт, Дельта, CyberSecur, 2D-pro.
Вот так, запросто. Вопрос – ответ. Никаких секретов друг от друга. Как в детстве, когда поклялись на крови и стали братьями на всю жизнь. Не родными, но кровными.
– Мы не занимаемся взломом, мы меняем мир, – медленно и задумчиво произнес Мыш.
– Ты прав. Кажется, я это уже говорил – ты быстро учишься.
– Не проще ли подкупить менеджеров, которые пишут отчеты? У каждого есть цена. Так и выглядеть все натуральней будет.
Не его это дело задумываться о том, что было бы проще. Его дело выполнять.
– Иногда нужно, чтобы те, кого обманули, поняли, что обмануты.
Он ждал ответа, только Мыш не знал, что ответить. Призрак откровенно изучал Мыша. Своего ломщика.
Ему не нужен ломщик, ему нужен именно ты. Конкретный человек. Но откуда он знает...
И он его обучал. Подбрасывал идеи и данные. И смотрел, что из этого сотворит Мыш. Подопытная лабораторная мышь с шерсткой белого цвета и красными глазками. Мышь никогда не уйдет от кормушки. Только ради педальки, что запускает импульс на электродах, вживленных в центр удовольствия. Мыш останется ради того чувства полета, невзирая на измучившую морскую болезнь.
Он знает. Ему известно все, и тебе с этим ничего не поделать.
Котировки акций, липовые отчеты софтверных корпораций, которые спустя пару дней вдруг превратятся в настоящие. Какие-то программы на серверах, которых там отродясь не бывало. Теперь можно сложить кучку неизвестных вместе и получить вполне понятную сумму – кто-то собирается скупить акции софтверных корпораций. И это ему удастся. С помощью ломщика по имени Мыш.
Мы не занимаемся взломом...
Но для чего нужен цифровой лабиринт на сервере МегаСофта? Или Мыш неправильно понял суть алгоритма? Какой смысл в программе, если ее все равно невозможно запустить – не хватит мощностей? Или у МегаСофт есть что-то, о чем Мыш еще не в курсе?
Мы меняем мир...
Что-то во всем этом было. Что-то вертелось на самой границе восприятия. Казалось, еще немного, еще всего один фрагмент пазла встанет на место, и изображение сделается понятным. Но пока смысл ускользал от ломщика.
Пока он не понял, он будет работать на Призрака. Заказчика, который не нуждается в ломщиках, но пользуется услугами Мыша.
Нужно создать программу, которая сама забросит липовые отчеты из сети на сервер биржи Eurex. Но открыть доступ нужно вручную – автоматика может подвести, она не чувствует, что происходит в мире машинистов. Только человек способен почувствовать, что другой человек заподозрил неладное и готовится проверить сеть. Только машинист поймет машиниста.
Раздумывая об алгоритме, который необходимо написать, Мыш не заметил, как связь оборвалась. Спутник вышел из зоны доступа, пора сворачивать работы и возвращаться в реальный мир. Пришло время снова играть роль, которая постепенно даже начинала нравиться.
Глава 32
Шум разнообразных механизмов, пыль, поднятая ногами сотен людей и колесами многочисленных повозок, удушливый дым, выплюнутый плохо работающим дизелем – только представьте себе! – какого-то проржавленного грузовика, который по всем определениям ездить не мог, но все-таки ехал. После тишины и умиротворения джунглей, закончившихся за пару десятков километров от города, толчея людской массы вместе с порождаемыми ею звуками и испарениями казались предвестниками грядущего конца света.
Городок назывался Мьичина. По китайским меркам, это жалкое скопление людей даже до деревни недотягивало. По местным понятиям – довольно крупный центр. Суета, крики, возня, вонь.
Ли Ханьфанг решил не менять амплуа монаха. В конце концов, Мьянма была буддийской страной, хоть и основное распространение здесь получила старая, не признавшая большую часть верных и необходимых дополнений Традиция. Бирманцам неведомы понятия Дао, однако монахи здесь, будь они бирманцами или китайцами, пользовались неизменным уважением. Монах не вызывал подозрения, а уттора санге, укрывавшая верхнюю часть тела ниспадающими каскадами желтой материи, являлась своеобразным пропуском, открывавшим дорогу практически в любое место. Как бы то ни было, монашеское одеяние больше подходило случаю, чем полевая форма Народно-освободительной армии КНР со знаками отличия МГБ.
Неказистость мьянманских городков была на руку майору. На всю Мьичину всего три постоялых двора. Назвать эту рухлядь отелями язык не поворачивался. Ли Ханьфангу нужно найти людей, довольно приметных в однообразной толпе бирманцев, так где их искать, если не на постоялом дворе.
– У тебя белые не останавливались? – задал вопрос монах, беседуя с хозяином одного из отелей.
– У меня – нет. Но был тут один, все спрашивал про ночлег.
– Давно?
– Пару дней назад.
– А куда он подевался?
– Откуда мне знать. У меня места свободного не было. «Цветок лотоса» – хороший отель, у меня проблем с постояльцами нет.
Ли Ханьфанг непроизвольно окинул взглядом «хороший отель». Потолок, покрытый сетью трещин и паутиной, когда-то был белым, но теперь превратился в закопченную пеструю поверхность. Вентиляторы с опутанными паутиной и длинными, колышущимися на сквозняке клочьями пыли, отвисшими лопастями навевали ассоциации с поверженными монстрами. Конторка, за которой стоял сам портье, была затерта тысячами грязных рук постояльцев до непроницаемой черноты. Относительно свежее впечатление производила лишь ротанговая мебель, взятая, судя по всему, в счет оплаты проживания от какого-то ремесленника. В общем, от понятия «отвратительный сарай, непригодный для жизни» «хороший отель» ушел совсем недалеко.
– А постояльцы откуда? – поинтересовался Ли Ханьфанг.
– Вон, ждут, – кивком хозяин показал на мнущихся у крытого бамбуком крыльца грязных крестьян с тюками.
Во всем облике хозяина постоялого двора, в его тоне сквозила гордость за самого себя и свой бизнес. Чувство превосходства над соседями и вообще всеми так и перло из него. Долгом монаха было указать человеку на ошибки, но стоило немного повременить с нравоучениями: Ли Ханьфанг еще не получил всей информации, на какую рассчитывал.
– А с кем был этот европеец?
Хозяин постоялого двора смотрел на монаха, прищурившись. Внимательный изучающий взгляд скользил то по бритой голове, избегая цеплять глаза, то по запыленной, но аккуратно уложенной уттора санге, то по торбе, перекинутой через плечо. Этот человек явно имел смутное представление о собственной Традиции, но все же что-то останавливало его. На то она и Традиция, чтобы влиять на людей без всякого осознания. Это выше осознания, это чувство идет от богов.
Это лишь способ держать простолюдинов в узде. Ты ведь это прекрасно знаешь.
Ли Ханьфанг взирал на человека за конторкой портье спокойным, лишенным всяческих эмоций взглядом. Кроткими и беспристрастными глазами. Ли Ханьфанг, в отличие от этого мужчины, хорошо был знаком со всеми особенностями Традиции. Будучи монахом, он на самом деле являлся служителем Будды. Нельзя использовать уттора санге для прикрытия, боги не простят.
А нужно ли тебе их прощение?
Денег Ли Ханьфангу было не жаль. Но, в конце концов... Хозяин постоялого двора с удовольствием принял бы от путника несколько купюр в обмен на информацию. Наверное, даже в случае, если бы ничего не знал – кто проверит? Но брать деньги у монаха...
– С какой-то девчонкой. И еще хрыч какой-то с ними крутился. Вон там, – он пальцем показал на плетеный столик, стоящий между двух кресел, – заплевал все. Постояли, поговорили о чем-то. Ушли.
– А старик? Он что-нибудь говорил?
Подозрительности во взгляде хозяина «отеля» становилось все больше. А в самом деле: с чего бы монаху проявлять интерес к какому-то европейцу? С другой стороны, интересы монаха – это интересы Будды.
– Постоянно что-то бормотал. Он вроде как придурочный.
– Как это?
О тех ли людях говорил хозяин? Гравер, изобретший этот особенный процессор...
Острые, словно зубы маленького дракона, лапки чипа приятно царапали кожу на пальцах, запущенных за полу монашеского одеяния.
...не может быть придурочным. Он гений. Хотя гений и безумие зачастую идут рука об руку.
– Разговаривал сам с собой. Выкрикивал что-то, – лицо мужчины скривилось от неприязни, и он повторил уже сказанную ранее фразу: – Заплевал тут все.
Ли Ханьфанг обратил внимание, что вокруг столика, на который показывал хозяин, действительно было особенно грязно, и на растрескавшемся деревянном полу отчетливо виднелись следы плевков. Убирали здесь не так уж часто. Если, конечно, вообще убирали.