Но в купе их ожидало происшествие, совершенно не соответствующее культурно-просветительному началу.
Место, обеспеченное Реку и его новому знакомому плацкартами, оказалось занятым женщиной громадного роста, лежащей под пледом. Густой храп показывал, что сон этой женщины был крепок.
Рядом сидел матрос в истерзанном бушлате.
Он был высок, белокур и посмотрел на вошедших с такой улыбкой, как будто они были его лучшие друзья.
— Что это за женщина? — спросил Рек.
— Она мне приходится тетенькой, братишка, — ответил матрос, снова улыбаясь. — Проснется, могу ознакомить. Когда англичане Архангельск оккупировали, тетеньку припугнули при случае, так она с тех пор спит крепко, а разбудишь — орет.
— И долго будет спать?
Матрос взял за цепочку часы Река, поглядел на них и, с сожалением опуская их обратно в карман немца, сказал:
— Золотые… и у меня когда-то серебряные были — при оккупации тоже пришлось пострадать часами.
— Сколько же вам тогда лет было?
— Лет было, положим, пять, однако и трехмесячному дите не стыдно иметь часы.
— Но когда же проснется ваша тетенька? — воскликнул Рек.
— Вот, думаю, доедем до Актюбинска, тогда и проснется.
Но Син-Бинь-У решил прервать разговор, принявший такой затяжной характер.
— Гражданка, подвиньтесь, — закричал он, нагибаясь над цветным платком, плотно покрывающим голову странной пассажирки.
Вдруг платок развернулся, и пять огромных когтей появились среди ткани.
Ватное одеяло и драная шинель полетели в стороны, и громадный медведь с ревом нанес две пощечины корректному немцу и китайцу, не успевшему даже заслонить лицо руками.
— Вечно с тобой волынка, — закричал матрос, — ну, кроем, что ли? — И в одно мгновение мохнатый зверь и его веселый хозяин выпрыгнули через окно и побежали вдоль полотна.
Рек открыл чемодан, достал баночку с йодом и тщательно вымазал свежие шрамы на щеке. Потом достал из кармана маленькую записную книжку и записал в ней взволнованной рукой:
«Несмотря на существующее запрещение, русские, нарушая правила, продолжают возить живность в вагоне. Это доказывает, что порядок страны еще не установлен».
В это время китаец уже остановил сигналом поезд и выбежал из вагона, не успев даже стереть кровь с лица.
За странными пассажирами была организована погоня.
По радио была извещена милиция города Актюбинска, и поле, на котором скрылись беглецы, было оцеплено.
— Вот они, — закричал китаец, увидев в кукурузе темное пятно. притаившегося медведя.
— Сдавайтесь, — закричали милиционеры, направляя пулемет.
— Сдаюсь, — ответил матрос, вставая с земли и поднимая руки. — Рокамболь, ша.
Медведь рявкнул и тоже поднял передние лапы.
ГЛАВА 4Рассказывающая УДИВИТЕЛЬНУЮ ИСТОРИЮ МАТРОСА и его дальнейшие приключения в Актюбинской районной милиции
Толпа ломилась в двери милиции посмотреть на удивительных путешественников.
Старший милиционер, составляющий протокол, нетерпеливо поднял перо — оттеснить посторонних.
— Гражданин, как ваша фамилия?
Матрос, широко облокотясь об стол, подмигнул:
— Отставной боцман Байкальского, Балтийского, Каспийского, Белого, Черного и проч. красных морей Союза Республик Павел Егорович Словохотов.
Он достал папироску.
— Пашка, — раздалось в толпе.
Пашка закурил, кивнул на медведя:
— А это Рокамболь — зверь.
Матрос пожал спокойно руку вышедшему из толпы знакомому, точно расстался с ним только что, и продолжал:
— Хлопоты с ним, чертом, а я его хотел зайцем провезти, да из медведя плохой заяц вышел — дерется, сволочь. Мне зверя дед подарил, прямо от груди матери. Весу в нем тогда было полтора пуда.
Милиционер отложил перо, толпа затихла.
Пашка пододвинулся к медведю.
— Может, и два было; в нем теперь восемнадцать, без жиру. В Архангельске мне должность выгодную предлагали — отделом заведовать, но жить с таким зверем невозможно: гадит совершенно исторически и на крыши лазает, трубы рушит, а мне самому жрать нечего, а тут за убытки плати.
Толпа захохотала.
— Вот вам смех, а я, родину принужденный покинуть, попал к вам в милицию. Спасибо — вот братишка отрекомендует. Рекомендуй, — обратился он к встретившему его возгласом знакомому.
Знакомый, прижимая портфель к сердцу, подошел к столу и деловито сообщил, что Пашка Словохотов — герой и сражался с армией белых почти на всех фронтах. Имеет много ранений и был принят в академию, но исключен был за легкомысленность и воздушность.
— Какая тут воздушность, — перебил Словохотов, — я медведя воспитывал. Рокамболь, покажи физкультуру.
Медведь рявкнул и встал на задние ноги. Дальше он перевернулся через голову, передразнил, как хозяин его занимается гимнастикой, и показал работу с пулеметом, причем Пашка ленту отбросил предусмотрительно в сторону. Рокамболь показал еще несколько фокусов и наконец чисто подмел комнату и, удовлетворенный, сел, высунув язык и открыв огромную сине-серую пасть.
— Всех животных так дрессировать можно? — полюбопытствовал начальник милиции.
— Нет, у меня Рокамболь медведь замечательный, медведь особого назначения, а ты протокол не составляй. Разве можно на такого зверя протокол?
— Что же ты теперь думаешь делать, — спросил Пашку начальник милиции, — куда ты едешь?
— Мы в Ипатьевск направляемся: я по химии заняться рассчитываю, а Рокамболь пускай в степи живет, там степь широкая.
Прежде чем продолжать слушать разговоры в милиции, разрешите разъяснить вам, читатель, что такое Ипатьевск.
Ипатьевск возник в 1926 году.
Это был один из многих городов, созданных в СССР новой химической промышленностью.
Киргизская степь оказалась чрезвычайно богатой залежами различных минералов.
Различные полезные ископаемые добывались в ней от отрогов Урала до самого Каспийского моря.
Здесь добывался мышьяк, азот из богатых, но не обширных залежей на местах старых стоянок скота, перегонялась угольная смола из вновь найденных копей и изготовлялись взрывчатые вещества и минеральные краски.
Полная недоступность района для иностранного нашествия заставляла именно здесь сосредоточить военную промышленность.
Вместе с тем здесь расцвела школа химиков-практиков.
Первоначально она обслуживала только Союз Среднеазиатских Республик, но теперь лаборатории Ипатьевска собирали в своих стенах людей не только со всего СССР, но и со всего мира.
Общность языка формул, понятного химикам всех стран, делала возможными занятия в такой разноязычной аудитории.
Под Ипатьевском же были величайшие в Союзе солеварни, из рассола которых добывают поваренную соль и хлор. Хлор же послужил… Но благодаря хлору мы описываем и Река, и двоюродного брата его Ганса Кюрре, который пока дожидается своей очереди вступить в роман, и похождения Пашки Словохотова, и профессора Монда, и негра, который не спит.
А поэтому не будем спешить рассказывать, чему служит хлор. Короче говоря, Пашка Словохотов решил ехать в Ипатьевск учиться и работать на химический завод.
— В Ипатьевск? — переспросил начальник милиции, бесцельно сдвигая шапку на ухо. — В Ипатьевск тебе ехать нельзя.
— Как нельзя?..
— Нельзя, я тебе на совесть говорю.
— На какую такую совесть.
— А на матросскую.
— Ну, расскажи.
— Во-первых, в Ипатьевске воздух крыть разными словами запрещено. во-вторых, штаны клеш носить воспрещено, за них человека в машину втащить можно, и вообще, ты человек подходящий для милиции, а ученый из тебя выйдет самый приблизительный.
Начальник подал Пашке карандаш:
— Пиши рапорт о зачислении тебя на службу — и медведя запишем и продовольствие ему отпустим, как ищейке, но по семнадцатому разряду, из уважения к нагрузке собственным весом.
И вот как Пашка попал в отряд по вылавливанию самогонщиков.
Самогонщиков в окрестности было много.
Медведь же сразу сделался любимцем всего участка, — он таскал в тачке уголь, а из архива — огромные тюки с бумагой.
Милиционеры любили его и брали с собою на все свои богатые приключениями поездки.
Так пришлось Рокамболю быть свидетелем уничтожения саранчи.
Дело было в верстах 40 от города, куда милиция была вызвана на поимку большой шайки спиртогонов.
Но одновременно было получено известие, что из степи, где еще лежала целина и солоноватая земля не была орошена, где бродили еще стада, охраняемые пастухами-киргизами, из этих еще нетронутых культурой мест подвигается на поля саранча. По радио был вызван отряд Добролета.
Высоко в небе появились аэропланы.
Сперва они сами были похожи на редкую, занесенную ветром ввысь стайку саранчи.
Потом снизу показалось, что аэропланы помутнели — это они выпускали тончайшим облаком порошок мышьяковых препаратов.
Облако начало садиться, и через несколько минут все окрестные поля с саранчой были покрыты непрерывной и тончайшей пленкой отравы.
Через четверть часа мертвая саранча лежала на земле — густо, как хвоя в сосновом лесу.
Начальник милиции подошел к своему радиоаппарату и известил летчиков о полном успехе операции.
— Рокамболь, — позвал он.
Медведя не было. Милиционер оглянулся.
Неподалеку на холмике каталась какая-то огромная масса — это был Рокамболь.
Он ревел, царапал когтями землю и кашлял кровью.
Несчастный медведь наелся отравленной саранчи.
Начальник подбежал к радио и, вытирая холодный пот, стал стучать:
— Настраивайтесь, слушайте семь, семь, семь… Пашка… Рокамболь отравился саранчой… Всем… ветеринара… в общегородском масштабе… четвертому участку милиции… организованно.
ГЛАВА 5В которой рассказывается о бегстве наших друзей и о МЕХАНИКЕ БАРЖИ «Бунтующий Нил»
Несколько мгновений спустя село в другом конце уезда, в котором Пашка производил опись имущества неисправных плательщиков налога, увидало с изумлением: сборщик налогов бросился к мотоциклету и, забыв портфель, умчался.