В обмен на освобождение заложников Вашингтон вернул восемь миллиардов долларов иранских активов, замороженных в США, и обязался поставить запасные части для иранских танков и самолетов на сумму 480 миллионов долларов, несмотря на эмбарго Конгресса. Чтобы сохранить лицо, Вашингтон осуществлял эти поставки через своих союзников. Начиная со следующего месяца, Южная Корея, Тайвань, Греция и Турция незаметно предоставили Ирану обещанное оборудование. Затем Пентагон за свой счет пополнил военные запасы этих уступчивых стран. Первые поставки включали шины для тяжелых истребителей «Фантом», которые постоянно нуждались в замене.
Александр Хейг, новый государственный секретарь, напомнил воюющим сторонам, что Соединенные Штаты не позволят ни одной из них поставить под угрозу безопасность монархий Персидского залива. Что касается Генри Киссинджера, который должен был стать советником новой американской администрации, то он быстро понял, что эта война несет в себе потенциальные преимущества, поскольку нейтрализует двух самых яростных врагов Израиля, что позволит Израилю лучше взаимодействовать с Сирией, союзником Советского Союза. Он даже высказался: «Жаль, что может быть только один проигравший!»
Несмотря на шквал спутников наблюдения, запущенных для отслеживания событий, Кремль также был удивлен началом войны. Столкнувшись со свершившимся фактом, советские лидеры были в ярости от того, что Саддам Хусейн с ними не посоветовался. Они были особенно ошеломлены, учитывая, что считали его одним из своих лучших союзников в этом регионе и что несколькими днями ранее он заверил Анатолия Барковского, советского посла в Багдаде, что не намерен проводить широкомасштабные операции против Ирана.
Общее мнение в Политбюро заключалось в том, что высокомерие иракского диктатора зашло слишком далеко. Его необходимо наказать, особенно если учесть, что он осмелился яростно критиковать советскую интервенцию в Афганистан и что он продолжал преследовать членов иракской коммунистической партии, несмотря на свое обещание смягчить их наказание. Что еще более серьезно, его война с Ираном грозила помочь американцам укрепить свои позиции в регионе, чего Москва как раз и пыталась избежать. Как и их американские и китайские коллеги, советские лидеры анализировали эту войну через призму холодной войны. Они боялись быть втянутыми в войну, которая шла вразрез с их интересами.
Если бы все пошло не так, президент Ирака, вероятно, попросил бы их о военном вмешательстве. Они не подозревали, что именно такого вмешательства стремился избежать иракский диктатор, убежденный, что его целью будет отстранение от власти. Вместо этого они беспокоились, что их обманул Саддам Хусейн, которого они подозревали в желании изменить союз, как Анвар аль-Садат, который вооружился советским оружием, чтобы начать войну против Израиля, войну, которая в конечном итоге позволила ему заключить мир с израильтянами и союз с американцами. Члены Политбюро не хотели выглядеть так, будто их подвезли, как планировали в Багдаде и Вашингтоне. Используя «горячую линию» Москва – Вашингтон, они договорились с Белым домом о сдерживании конфликта в его региональном измерении.
Хотя они были согласны в своем анализе ситуации, кремлевские старейшины разошлись во мнениях относительно того, какую политику следует проводить. После перехода Египта в западный лагерь, иранской исламской революции и советской интервенции в Афганистан они знали, что непопулярны на Ближнем Востоке. Министр иностранных дел Андрей Громыко и председатель КГБ Юрий Андропов рассматривали эту войну как возможность изменить свой союз. Они предложили дистанцироваться от Ирака и сблизиться с Ираном, который навязал себя в качестве стратегического объекта первого ранга, гораздо более важного, чем Ирак.
Они подчеркнули антиамериканскую риторику иранского режима, что привело их к мысли о том, что между Москвой и Тегераном могут быть потенциальные точки согласия. Они отметили важность Иранской коммунистической партии. Наконец, они настаивали на необходимости для Советского Союза наладить связи с политическим исламом, чтобы ослабить сопротивление моджахедов в Афганистане и охладить пыл советских мусульманских республик к независимости.
Со своей стороны, партийный идеолог Михаил Суслов разрывался между желанием поддержать светские и прогрессивные теории иракской партии Баас и сочувствием к курдскому народу, с которым плохо обращалась та же партия. Он неловко отметил, что союзник СССР напал на страну третьего мира, которая только что вырвалась из тисков Запада – не лучший сценарий для советской пропаганды! Поэтому он выступал за скорейшее прекращение военных действий. Алексей Косыгин, председатель Совета, был слишком болен, чтобы принимать активное участие в дебатах. Через месяц он скончался. Маршал Дмитрий Устинов упорно защищал иракский союз, подчеркивая, что было бы катастрофой поддержать Иран и бросить Ирак, поскольку Москва вооружает Багдад. Поражение Ирака неизбежно рассматривалось бы как поражение советского оружия. Старый маршал также не стеснялся напоминать своим коллегам о важности подписанных с Ираком оружейных контрактов, подчеркивая при этом риск того, что Багдад обратится к другим источникам снабжения, если Москва его бросит.
Леонид Брежнев, генеральный секретарь партии, в конце концов, решил занять срединную позицию. Измотанный и больной, он знал, что должен рассчитывать на поддержку военных в этом трудном конце правления, характеризующемся ростом напряженности между двумя блоками. Он не мог отречься от своего министра обороны. Поэтому он решил сохранить дипломатические отношения с Багдадом и сохранить 1200 советников, помогающих иракской армии. Однако он приказал немедленно прекратить все поставки оружия в Ирак и заморозить все контракты, находящиеся на стадии переговоров, особенно те, которые касались поставки мощных самолетов МиГ-25. Три транспортных судна, переполненные военными грузами, мгновенно получили приказ повернуть назад, хотя два из них уже находились в пределах досягаемости иракского порта Умм-Каср. Таким образом, на глазах у иракцев исчезли ценные запасы танков Т-72 и БМП-1.
В то же время Брежнев попросил Громыко и Андропова выяснить у иранцев, согласны ли они принять помощь Советского Союза. Чтобы сохранить видимость, он заявил прессе: «СССР считает себя другом Ирака и Ирана и надеется, что эти две страны смогут решить свою проблему путем переговоров, как можно быстрее, чтобы положить конец их братоубийственной борьбе». Генеральный секретарь Коммунистической партии сопроводил это заявление письмом к президенту Ирака, в котором он призывал его положить конец этой войне, играющей на руку Западу. Саддам Хусейн не был удивлен. Он ожидал яростной реакции со стороны Советов, но чувствовал, что сможет обойтись без их поддержки в течение нескольких недель – достаточно долго, чтобы завершить блицкриг против Ирана. Он считал, что Кремль не сможет отгораживаться от него бесконечно, особенно после вступления Ирака в эксклюзивный клуб ядерных государств.
Тем временем Владимир Виноградов, советский посол в Тегеране, встретился с иранским премьер-министром, чтобы сообщить ему о предложении Кремля оказать помощь в качестве средства укрепления новых отношений между двумя странами. Передав это предложение аятолле Хомейни, Мохаммад-Али Раджаи вернулся к советскому послу, чтобы сообщить ему, что Верховный лидер отказался. Благодаря своему стремлению к свободе иранский народ сумел освободиться от опеки западных держав; теперь он не собирался попадать под влияние другой державы, которая была одновременно атеистической и антиклерикальной и бесстыдно плохо обращалась с афганскими мусульманами. И все же иранские власти оставили дверь открытой для тихого продолжения диалога.
В начале 1981 года они вновь установили контакт с Москвой и заявили, что готовы принять советскую военную помощь, но при условии, что она останется секретной и не потребует никакой политической компенсации. Кремль осторожно согласился, понимая, что внутренняя ситуация в Иране меняется. В течение нескольких месяцев аналитики КГБ предсказывали приход к власти духовенства. Смена тона иранских властей позволила Москве продолжить реализацию своей стратегии. Советская помощь была особенно логичной, поскольку иранская армия захватила большое количество советской техники. Она нуждалась в запасных частях и боеприпасах, чтобы использовать их в собственных частях.
В течение 1981 года Иран получил из Болгарии 150 БТР-60, танков Т-55 и Т-62, а также большое количество легкого вооружения и боеприпасов. Через порт Бандар-Анзали на Каспийском море СССР напрямую поставил в Иран несколько сотен грузовиков, большое количество запчастей, а также ПЗРК «Стрела-2», которые позволили иранским пехотинцам сбить несколько иракских истребителей.
Более того, Советский Союз направил в Иран 300 военных советников для оказания помощи в ремонте и обслуживании танков, захваченных у иракской армии. Естественно, советские власти взяли за эту помощь высокую цену, используя все еще значительные запасы нефтедолларов Ирана. В ответ Иран передал Советскому Союзу один из своих драгоценных истребителей «Томкэт», жемчужину в короне американских технологий, чтобы русские инженеры могли изучить его, а русские пилоты – испытать.
Чтобы сохранить баланс между двумя воюющими сторонами и избежать превращения иракского нападения в рутину, Москва решила незаметно помочь Ираку путем вмешательства других социалистических стран. В данном случае они предоставили не ультрасовременное вооружение, а прочное оружие, взятое из богатых запасов Варшавского договора. Так, Ирак получил 500 танков Т-55 и Т-62, 850 бронемашин (БМП-1, ОТ-62, ОТ-64 и БРДМ-1) и несколько десятков тысяч единиц легкого вооружения из Румынии, Польши, Чехословакии и Венгрии. Однако в этот период Ирак не получил напрямую от Советского Союза ни одного вида вооружений: ни одного истребителя, боевого вертолета или суперсовременного артиллерийского орудия. Отказываясь от прямой поддержки, Москва оказывала давление на Саддама Хусейна, заставляя его отвести войска к международной границе и ускорить урегулирование конфликта, поскольку в Кремле понимали, что иранцы не согласятся на прекращение огня до тех пор, пока не вернут себе территорию, захваченную иракской армией. Тарик Азиз отправился в Москву в марте 1981 года, чтобы попытаться переубедить советских лидеров, но его просьбы остались без внимания.