Одновременно мощность терминала Лаван, который находился вне зоны действия иракских ВВС на небольшом острове в 250 милях к юго-востоку от Харга, была увеличена в десять раз, до 250 000 баррелей в день. В результате в 1983 году под удар попали только восемь торговых судов, следовавших в Иран. Иракские катера «Оса II» устроили засаду на несколько танкеров, опустошив последние цистерны Бандар Хомейни. Однако иранские ракетные катера потопили два других катера «Оса II» 12 апреля и 2 мая.
Саддам Хусейн пытался договориться об открытии баз в Сомали, Северном Йемене и Джибути, чтобы атаковать морские перевозки в Иран с тыла. Саддам хотел разместить на этих базах четыре фрегата и шесть ракетных корветов, которые он приобрел у Италии, и блокировать морское сообщение с Ираном, управляя своим флотом из Индийского океана. Однако иракский президент столкнулся с враждебностью западных стран, и под их давлением все тре страны отклонили его просьбу. Хотя американцы и европейцы хотели помочь Багдаду противостоять иранскому радикальному исламизму, они не собирались способствовать распространению баасистской идеологии.
1 октября 1982 года иранское командование начало наступление «Муслим ибн Акил» (названное в честь двоюродного брата имама Хусейна, сыгравшего важную роль в истории шиитов) вдоль 40-километрового фронта между Каср-и-Ширином и Шумером, именно там, где планировалось второе крупное наступление во время наступления «Благословенного Рамадана». Цель была проста: одновременно прорвать вражеские линии в Ханакине и Мандали, чтобы продвинуться к Бакубе и угрожать Багдаду. Иранские генералы задействовали две дивизии (21-ю механизированную и 81-ю танковую), 55-ю парашютную бригаду и шесть бригад КСИР. В общей сложности у них было 60 000 человек, 300 танков и столько же пушек. Военно-воздушные силы не принесли бы им никакой пользы.
Против них у иракцев было четыре дивизии (7-я и 8-я пехотные, 12-я и 17-я танковые), поддерживаемые артиллерией 2-го корпуса, – всего 36 000 человек, 400 танков и столько же артиллерийских орудий. Они могли рассчитывать на поддержку ВВС и боевых вертолетов. Иранское военное командование не питало иллюзий относительно своих возможностей дойти до Багдада, но оно надеялось закрепиться и заставить противника передислоцировать свои войска вокруг столицы, что облегчило бы прорыв в других местах.
На рассвете иранские бойцы преодолели иракскую оборону вдоль холмов, окаймляющих границу между двумя странами. Они продвинулись примерно на 10 километров в течение дня, но после полудня последовала яростная контратака иракских танков и пехоты. Лишенные поддержки собственных танков, которые остались в тылу, иранские пехотинцы не смогли противостоять вражеской атаке. За два года войны они исчерпали свой запас ракет «Тоу» и теперь могли полагаться только на советские противотанковые средства, которые были гораздо менее эффективны. Они отступили под покровом ночи и перегруппировались. На следующий день они снова пошли в атаку, но так же безуспешно. Впервые за время войны иракцы применили паралитический газ CS для отражения иранских людских волн. Иракцы еще не использовали химическое оружие, а применяли спецсредства, обычно используемые для подавления демонстраций. Иракский режим мог легко и быстро доставить газ CS на фронт, поскольку большие запасы этого газа хранились всего в ста километрах, в Багдаде.
Понимая, что Багдад окажется под прямой угрозой, если его солдаты уступят позиции, Саддам Хусейн отправился на фронт, чтобы проповедовать своим войскам и увещевать их держаться стойко, чего бы это ни стоило. Он широко задействовал свои военно-воздушные силы, которые бомбили вражеские линии, понеся при этом незначительные потери (четыре МиГа, два Су и две «Газели»). Несколько иранских вертолетов «Кобра», прорвавшихся над фронтом, не имели средств, чтобы переломить тенденцию. Акбар Хашеми Рафсанджани, понимавший исключительную важность этого сражения, также отправился на фронт, чтобы поднять боевой дух Корпуса. Выступив за продолжение боевых действий, он должен был заявить об оперативном успехе, пусть даже символическом. Он пошел против совета высшего военного командования и отдал приказ направить все имеющиеся резервы на последнюю серию атак, чтобы заставить врага сдаться.
Тем временем Совет Безопасности ООН принял новую резолюцию 522, предлагающую направить беспристрастных наблюдателей для контроля за прекращением огня, которое теперь было не более чем пустой фантазией. Как и тремя месяцами ранее, иракский режим немедленно принял резолюцию, но иранская делегация категорически отвергла ее. Поскольку резолюция основывалась на главе 6 Устава ООН, а не на главе 7, которая позволила бы прибегнуть к силе, отказ не имел никакого эффекта, кроме усиления неодобрения со стороны международного сообщества. Закованные в логику холодной войны, постоянные члены Совета Безопасности отказались от любой резолюции, которая допускала бы возможность применения силы для прекращения конфликта.
В ночь с 5 на 6 октября 30 000 иранцев предприняли еще одну атаку на Мандали. Удар был жестоким, но нападавшие не добились большего успеха в захвате города, чем в предыдущие дни. Бой продолжался в течение всего дня, жара стояла сильная, на иранцев обрушился шквал артиллерийских снарядов и обездвиживающего газа. Иракские «Газели» и Ми-24 безжалостно обстреливали волны постепенно слабеющих пехотинцев. В конце дня иранское командование признало, что не сможет прорваться, и положило конец бойне, отдав приказ о тактическом отходе к хребтам, господствующим над Мандали с востока. Чтобы не оказаться в ловушке в городе, иракцы отошли на холмы, возвышающиеся над Мандали на западе. Узкая долина Мандали стала своего рода ничейной землей, за которую две воюющие стороны будут сражаться до конца войны.
Хотя иранским бойцам удалось захватить узкую полоску земли длиной три километра, их неудача была очевидна. Они не смогли захватить ни Ханакин, ни Мандали, не сумели прорвать иракскую оборону и понесли тяжелые потери: 6000 убитых и более 15 000 раненых (против 2000 убитых и около пятидесяти уничтоженных танков с иракской стороны). Более трети всех сил были выведены из строя. Этот глубоко разочаровывающий результат сразу же привел к кризису командования между Рафсанджани и его генералами. После критики генерала Неджада, прозвучавшей двумя месяцами ранее, спикеру парламента теперь пришлось столкнуться с нападками со стороны высшего военного командования, которое упрекало его в том, что он вмешивается в ход операций.
Аятолла Хомейни и Али Хаменеи, которые с удовольствием напомнили Рафсанджани, что он не может пользоваться любой свободой, вступились за военных. Даже Мохсен Резаи, казалось, испытывал сомнения, подчеркивая тяжелые потери среди своего Корпуса. Рафсанджани понял, что должен быть менее упрямым. Он заявил, что в дальнейшем будет разумно принять стратегию истощения, основанную на высокоэффективных операциях, направленных на ослабление противника. Он призвал прекратить тактику массированных атак до тех пор, пока подразделения КСИР не получат более подходящее и эффективное оборудование.
В ходе этих обсуждений спикер парламента убедил аятоллу Хомейни отдать приказ о возобновлении ядерной программы. Он чувствовал, что завоевание Ирака может оказаться гораздо более длительным и сложным, чем он себе представлял. Если война затянется, Ирану было бы полезно иметь атомную электростанцию, которая могла бы обеспечить его дешевой электроэнергией, а также расщепляющимся материалом для создания одной или нескольких ядерных бомб. Рафсанджани был убежден, что Ирану необходимо стать ядерной державой по соображениям престижа, энергетической независимости и для отпугивания агрессоров любого толка. Шах тоже знал об этом. Нельзя было допустить, чтобы нападение, подобное иракскому, повторилось. Имея атомную бомбу, Тегеран мог легко заставить Багдад прекратить войну.
Эти аргументы были убедительны, тем более что Рафсанджани завалил Верховного лидера статистическими данными, показывающими, что при нынешней цене на нефть у Ирана были бы средства для финансирования программы. Более того, в Иране были найдены новые месторождения урана, что обеспечивало ему относительную самодостаточность в плане поставок.
Возможно, у Али Хаменеи и были некоторые сомнения относительно теологической совместимости с исламскими заповедями этого оружия массового уничтожения, но он прекрасно понимал, какую выгоду он сможет извлечь из него, если сменит Верховного лидера. 19 октября 1982 года Акбар Хашеми Рафсанджани с благословения аятоллы Хомейни возродил иранскую ядерную программу. Были воссозданы группы исследователей и инженеров, которым были выделены огромные ресурсы. Возобновилось строительство Бушерской электростанции. Главной задачей иранского режима было найти партнеров, готовых поддержать восстановление. Ни одна из крупных стран, специализирующихся на гражданском ядерном машиностроении, не хотела помогать Тегерану продвигаться в этом направлении, включая Советский Союз, который больше не скрывал своей враждебности к иранским муллам.
Франция, которая была в ссоре с Ираном из-за спора по «Евродифу», естественно, отказалась возобновить работу на заводе. С Германией тоже связались. Хотя она отказалась от открытого сотрудничества, она не возражала против того, чтобы несколько ее инженеров отправились в Иран, чтобы предоставить ему свои технические знания. В конце концов, Иран оставался главным коммерческим партнером Германии на Ближнем Востоке. Несмотря на эту негласную помощь, строительные работы на Бушерской электростанции продвигались медленно из-за нехватки средств и опытных ученых. Рафсанджани не обманывал себя: до создания иранского ядерного потенциала было еще далеко. Это была еще одна причина не терять времени.
Со своей стороны, Саддам Хусейн был полон решимости наказать иранский режим за упрямое продолжение войны. Поскольку его армия была не в состоянии начать широкомасштабное контрнаступление, он приказал усилить бомбардировки иранских городов. 27 октября залп из трех ракет «Скад-Б» поразил город Дезфул. Это было первое применение иракским режимом этой баллистической ракеты, которая обычно предназначена для глубоких ответных ударов. Посыл был ясен: Ирак готов последовать за Ираном в его эскалации тотальной войны.