Это только те четверо, против которых детектив Снай и Дон смогли накопать неопровержимые улики. На самом деле во всей этой истории замешано намного больше народа, чем нам казалось вначале. Список подозреваемых длинный и затрагивает огромное количество высокопоставленных чиновников, и не только с Цереры.
– Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете! – неожиданно возмущенно вскрикивает Душитель. – Они сами этого хотели, они были рождены, чтобы помочь мне получить удовольствие.
Ах, вот оно что… Значит, я была рождена, чтобы стать жертвой маньяка. Думаю, весь межгалактический флот, который считает Иридиев своей собственностью, поспорит с ним…
– Я не сделал ничего предосудительного, – заявляет Даниэль Фара с таким видом, словно признался не в изнасиловании с последующим убийством трех девушек, а в неоплаченном вовремя штрафе.
Не выдержав, я встаю и, громко стуча каблуками, иду по проходу прочь из судебного зала.
От всего услышанного меня подташнивает от отвращения. Хочется поскорее вымыться, прополоскать рот и сменить одежду. Зайдя в дамскую комнату, я долго и очень тщательно мою руки, а затем и вовсе умываюсь.
Вытерев лицо бумажными полотенцами, я тянусь к сумочке, чтобы поправить макияж.
Происходящее в судебном зале меня теперь мало волнует. Дон клялся, что ни один из бригады нанятых адвокатов этой четверки не сможет скостить срок. Де Сальво лишится поста и получит срок за пособничество Душителю, Роман Блейс, пойманный только благодаря Май и ее друзьям с улиц, сядет за убийство Бака, нападение на меня, торговлю и распространение наркотиков. Питер Фьюрелби сядет за пособничество и преступный сговор.
Исход этого суда известен каждому. Журналисты уже подготовили материалы для газет, а департамент полиции подыскал камеры похуже.
Душителю светит один из самых серьезных приговоров – эвтаназия, допустимая на Церере только для душевнобольных и особо опасных преступников.
Я всегда была категорически против смертной казни, поэтому сегодня намеревалась выступить в защиту Даниэля Фара и попытаться переубедить судью заменить смерть на пожизненный срок. Но, услышав подробный рассказ Душителя, я вдруг подумала – а может, таким, как он, действительно лучше не жить?
Глянув на себя в зеркало, я осуждающе качаю головой. Я становлюсь слишком жестокой.
Поправив белый изящный кружевной воротничок на своем светло-желтом платье, я заодно привожу в порядок и белый широкий ремень, выгодно подчеркивающий талию, и улыбаюсь отражению.
Утром мне показалось, что наряд будет слишком уж позитивным для такого дня, но сейчас я даже рада, что не выбрала темные тона.
Покинув туалет, я с неохотой бреду в сторону судебного зала. Возвращаться не хочется, но надо, поэтому я иду так медленно, как только могу, и неожиданно замечаю впереди четверых мужчин в военной форме, заходящих в зал.
На секунду мелькает хорошо знакомая рыже-золотистая макушка, но прежде чем я успеваю убедиться, что это Ти, двери закрываются.
Обратная аннигиляция! Неужели он прилетел?
Почему-то от этой мысли у меня потеют ладони, а сердце начинает биться чуточку чаще.
Быстрым шагом миновав коридор, я захожу в судебный зал и оглядываюсь. Помещение битком набито желающими поглазеть на самый громкий процесс года и неимоверным количеством журналистов.
Ну, где же они?
Повертев головой, но так и не найдя четырех военных, я закусываю от досады нижнюю губу и иду на свое место.
Жаль, что у меня место в первом ряду. Сидела бы чуть дальше – могла бы незаметно оглядеться и увидеть, куда они делись, а так придется вертеться и привлекать внимание.
Сев рядом с Доном и детективом Снаем, я ловлю на себе встревоженный взгляд приятеля, успокаивающе улыбаюсь в ответ и делаю вид, что сосредоточена на показаниях Душителя.
Мучительно медленно проходит час, и судья удаляется, чтобы вынести решение по делу. Судебный пристав объявляет перерыв, и зал сразу наполняется голосами сотни людей, шумом и шорохом.
Я поднимаюсь одной из первых и тут же поворачиваюсь назад. Я лихорадочно ищу бело-голубую форму в многоликой толпе, переводя взгляд с одной половины зала на другую.
– Рокси! Пара слов об этом процессе!
– Как вы относитесь к эвтаназии?
– Вы испытываете триумф от осознания, что Душитель пойман?
Я недовольно морщусь, старательно вытягивая шею, чтобы рассмотреть хоть что-то за спинами набежавших ко мне репортеров.
Впервые чужое внимание начинает меня раздражать.
– Разойдитесь! – требует Дон, прикрывая меня от многочисленных вспышек камер. – Все вопросы после суда!
Я хватаюсь за его руку, как утопающий за спасательный круг. Дон тащит меня прочь из толпы, но та напирает все сильнее. Увидев это, нам на помощь приходят двое полицейских в форме. Втроем им удается вывести меня из зала и сопроводить в небольшую комнатку ожидания.
– Ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает Дон, протягивая мне стаканчик с зеленым чаем.
– Норма, – улыбаясь, шепчу я и с благодарностью смотрю на приятеля.
Что бы я делала без него? Без Май? Без Эридана? Наверное, выла бы от тоски в своей квартирке, пока соседи не подали бы жалобу, обвинив меня в издевательстве над животными.
– Я уговорил Май на ужин, – признается Дон, присаживаясь рядом со мной на диванчик. – Сначала, правда, она очень долго отпиралась, но, услышав, что за все плачу я, мигом подобрела.
– Да неужели? – недоверчиво заламываю я бровь.
Май и ужин в ресторане – это все равно что две параллельные линии. Сложно даже представить, как тяжело ей было ответить согласием. А уж чего ожидать от девушки в непривычной для нее ситуации, пожалуй, ни один выдумщик кино-реальностей не скажет.
– Представь себе! – Дон счастлив и не скрывает этого. – Пообещала даже одеть что-то посимпатичнее.
А вот последняя его фраза кое-что проясняет.
Я подношу стаканчик с чаем к губам, чтобы спрятать улыбку. Мне кажется или Дон организовал этот дружеский ужин, только чтобы пришла Май? Мне кажется или Май согласилась побыть немного девушкой только для того, чтобы угодить нашему общему приятелю? Мне кажется или я в этой ситуации выступаю третьим лишним?
Мысль о возможной симпатии одного моего друга к другому напоминает мне еще об одном человеке.
– Я вчера встречалась с Риком-Молотилкой, – неожиданно признаюсь я и чувствую легкий румянец на щеках. – Мы гуляли всю ночь, пока у меня не заболели ноги. И… Наверное, я хочу встретиться с ним еще раз…
После этих слов мне становится стыдно. Кровь приливает к щекам и обжигает меня мучительным чувством вины.
– Окс, ну ты чего! – неожиданно возмущается Дон, беря меня за руку. – В этом нет ничего неправильного, так что не вини себя.
Я согласно киваю, чтобы поскорее закрыть и не развивать эту тему. Правильно-неправильно, да какая в черную дыру разница, если я все равно ощущаю себя предательницей по отношению к Баку?
– Дон, мне показалось или в зал действительно зашли военные? – как бы между прочим интересуюсь я и делаю пару глотков остывшего чая.
– Да? – Дон удивлен. – Ну, возможно, кто-то из официальных представителей прилетел на суд. Это, в принципе, ожидаемо. Все-таки межгалактический флот пытались обвинить…
– Дон! Окс! – перебивает его зашедший в комнату детектив Снай. – Судья возвращается.
– Так быстро? – удивленно поднимает брови Дон.
Я невольно смотрю на свой браслет связи. Судье потребовалось всего семь минут для принятия решения.
Мы втроем торопливо возвращаемся в зал. В дверях образовалась небольшая очередь из желающих попасть внутрь, но двое полицейских помогают нам пройти первыми.
Проходя между полупустыми рядами, я чувствую чей-то взгляд и резко поворачиваюсь. Глубокая сосредоточенная складка на переносице, легкая улыбка на губах и нечто завораживающее во взгляде.
Ти-ван… – отбивает сердце и начинает биться в три раза чаще.
Я поспешно отвожу взгляд, зачем-то притворяясь, что не узнала его, и быстро сажусь на свое место.
– Эй, ты в порядке? – наклоняется к моему уху Дон.
– Что? – потерянно переспрашиваю я.
– Ты дрожишь…
Обратная аннигиляция! Я ведь знала, что он где-то в зале, так откуда же ощущение, будто один его взгляд выбил почву у меня из-под ног?
– Н-н-н…
Я хочу сказать «нервы», но чувствую себя так, словно забыла, как разговаривать. Дон крепко обнимает меня за плечи и прижимается губами к моему виску.
– Все почти закончилось, – шепчет он. – Потерпи, Окс. Еще немного, ладно?
В этот момент входит судья, и весь зал в едином порыве поднимается, чтобы поприветствовать его. Дон вынужденно выпускает меня из объятий, но взамен сжимает мои пальцы.
Мы садимся обратно, и судья громким поставленным голосом зачитывает приговор. Я внимательно наблюдаю за тем, как шевелятся его губы, понимаю каждое сказанное им слово, но никак не могу состыковать эти слова в предложения.
Что происходит? А главное, почему я так необычно реагирую на Тивана?
Меня всю переполняет энергия. Мне хочется ерзать, мять что-нибудь пальцами, на худой конец встать и выбежать из зала, но я усилием воли заставляю себя сидеть на месте с идеально прямой спиной и гордо вскинутым подбородком. И только легкая дрожь выдает мои чувства.
Дон поворачивается в мою сторону, недовольно хмурится и начинает успокаивающе поглаживать мою ладонь. Это в определенном роде помогает, но не совсем.
– Даниэль Фара приговаривается к эвтаназии… – эти слова пробиваются сквозь вату, оградившую мое сознание, а следом я слышу пробирающий душу полувскрик-полустон.
Я резко оборачиваюсь и словно просыпаюсь ото сна.
Симпатичная пара занимает места не так далеко от нас. Женщина не то ревет, не то стонет, словно раненое животное, уткнувшись в плечо мужчины, и в его глазах я тоже вижу слезы. Это родители Фара. Я не встречалась с ними до суда, но догадаться нетрудно.
Женщина вновь всхлипывает, и эта боль отдается где-то в глубине моей души.