ку стул. А близнецы, желая доказать свою любовь к природе, сгноили поливкой стоявшие в школьном коридоре цветы.
— Хватит лить, Вовка, — попробовал урезонить близнеца Юра, — ведь ты сегодня уже поливал.
— Ты ошибаешься, — возразил близнец, — это не я поливал, поливал Борис. А теперь я полью.
Но не всё то, что нравится детям, нравится их родителям. Кого не пустили мамы, кого по окончании учебного года отправили в деревню к бабушкам, к дядям и тётям, кого увезли на дачу. В поход-экскурсию с Сергеем Алексеевичем и вожатой из 8-го «Б» Люсей отправилось десять человек. Из трёх Светлан лишь одна — длинная.
Ехать поездом было недолго, всего три часа. Они пролетели незаметно, потому что Сергей Алексеевич рассказывал про то, что бобры строят себе плотины и хатки, спиливая зубами деревья. Зубы у бобра всё время растут, и, если он не будет их стачивать, — грызть дерево, зубы вырастут такие длинные, что бобр, не сможет закрыть рот.
Но Паша Мошкин плохо слушал рассказ Сергея Алексеевича. Он нетерпеливо поглаживал рукой по своему рюкзаку. Рука чувствовала тёплое. Там лежали пирожки с капустой, которые напекла бабушка.
Они вкуснее всего, когда тёплые. Но, если люди на тебя смотрят, неудобно есть одному. А разделить на всех, так даже по два пирожка не достанется.
И Паша стал думать, кого исключить.
В первую очередь Шпунт. Она всегда жертвует собой для других. Пусть пожертвует и на этот раз.
Потом близнецов. С ними запутаешься. Вовка скажет: «Я не ел, это ел Борька». А Борька скажет, что ел Вовка. Вот тут и разберись.
Но если не давать пирожков близнецам, то надо из солидарности исключить и Юру. Это их лучший друг.
А Сергею Алексеевичу как-то неудобно предлагать пирожок. Могут подумать: подлизываешься.
И Паша решил: лучше никому не давать, съесть пирожки самому.
— Нам вылезать! — сказал Сергей Алексеевич, и все шумно высыпали на платформу.
Посёлок кончился. Ребята вышли на луг. Зелень была такая свежая, сочная, яркая, что Светлана даже зажмурилась, а близнецы как очумелые стали кататься по траве.
Один Паша не видел ни солнца, ни зелени. Он думал про пирожки. Наверно, они уже остыли.
Потом дорога привела путешественников к сосновым кустикам.
— Слушайте, — сказал Юра, — в таких кустиках могут быть маслята!
Все полезли в кусты, Паша последним. Он прислушался: голоса были уже далеко. Паша вынул из рюкзака бумажный пакет и начал быстро глотать пирожки.
Ему вовсе не хотелось есть, он глотал через силу. Но надо было пользоваться случаем, пока он один.
И вдруг снова захрустели кусты. Это возвращался Юра.
— Паша! Ты знаешь, что это за гриб? Посмотри! Но Паша ничего не мог разглядеть. Пирожок застрял у него в горле. Он хрипел, слёзы застлали глаза.
— Ребята! — испуганно крикнул Юра. — Паше дурно. На помощь!
И со всех сторон к Паше примчались товарищи.
— Что с тобой, Пашенька?
— Да он совсем синий! Он задохся!
— Колотите его по спине!
Наконец Паша почувствовал, что снова может вздохнуть свободно.
— Прошло! — прошептал он и вытер рукой глаза.
— Ты и грудь вытри, — насмешливо посоветовал ему Юра, — она у тебя вся в капустных крошках, и подбери с земли свои знаменитые пирожки.
— Что же это все-таки было? — спросила Светлана длинная.
— Что?! Свинство!
— Тогда надо Сергею Алексеевичу про это сказать.
— Не будем срамиться. Но, если б я сразу понял, что Мошкин от жадности пирожком подавился, я бы его не спасал. Честное пионерское, не спасал.
— Пошли, ребята! — тихо сказала Машенька, не оглянувшись на Пашу, все двинулись следом за ней.
Паша хотел их догнать, но они прибавили шагу.
— Ребята! — крикнул он. — Может, кто пирожков хочет? Их много ещё осталось!
Слава на ходу строгал палочку. Юра что-то рассказывал девочкам. Близнецы насвистывали песенку. Никто не обращал внимания на Пашу, уныло тащившегося позади.
Часа через полтора Сергей Алексеевич объявил привал. Решено было зажечь на берегу реки костёр и вскипятить чайник. Слава и ещё два мальчика пошли с Сергеем Алексеевичем за хворостом в старый еловый лес.
Паша хотел к ним присоединиться, но Слава ему сказал:
— Полежи. Тебе ходить вредно. Ты ещё не всё переварил.
Вожатой Люсе очень понравились плавающие в реке белые кувшинки, и близнецы с Юрой решили попробовать их достать.
— Можно, я с вами? — попросился Паша.
— Утонешь! Тебя пирожки потянут на дно. Кто тогда будет тебя спасать?
Машенька и Светлана длинная собирали на опушке цветы, но, когда вдали показался Паша, девочки спрятались в траву.
И Паша, понурясь[3], поплёлся на бугор, выбранный для привала. Никто не хотел с ним водиться. Никто. Дорого стоили ему пирожки.
Паша вынул из рюкзака промасленный пакет, швырнул его под откос. Потом лёг на землю и уткнулся лицом в траву.
На бугор с чайником в руке взобралась Лиля Шпунт. Она принесла воду для чая:
— Паша! Ты почему лежишь?
— Голова закружилась.
— Это оттого, что ты ничего не ел.
Она ещё не знала, что случилось в сосняке.
— Сейчас всё пройдёт. У меня для тебя есть что-то очень приятное. Что? Угадай.
Паша удивлённо поднял голову. В одной руке Лиля держала чайник, другую прятала за спиной.
— Я их нашла и правда не знаю, чьи они, кто из ребят их потерял. Но чьи бы ни были — всё равно наши. Самые твои любимые. С капустой. Бери.
Лицо Паши перекосилось от ужаса. Лиля протягивала ему знакомый замасленный пакет…
Говорят, что теперь Пашина бабушка перестала печь пирожки с капустой: внучек их в рот не берёт, а бабушка ведь не для себя старалась, всё для него, для Пашеньки.
«Общество хитрецов»
Это не я придумал «общество хитрецов», это придумал Толя Резапкин. У нас в 3-м «А» его звали Внезапкин. Он очень был быстрый на разные выдумки, только я на них не попадался. Но потом и мне не повезло.
В четверг на большой переменке я решил не завтракать, а сэкономить на кино деньги, которые мне дала мама. Ведь у меня было яблоко, а витамины важнее для человека, чем котлета с картофельным пюре.
Я откусил кусок яблока и тут же поперхнулся, потому что подбежавший Толя толкнул меня локтем.
— Ты чего толкаешься?
— Не понимаешь? Это мои позывные. Я вызываю тебя на важный секретный разговор.
Тогда я положил в карман надкусанное яблоко. Когда жуёшь — отвлекаешься, а если разговор действительно важный и секретный, то отвлекаться нельзя.
— Генка, ты можешь молчать?
— Когда не знаю урока, приходится! — сказал я.
— Я не про то. Ты можешь молчать, если я тебе открою тайну?
— Например? — спросил я.
— Например, я предлагаю тебе вступить в «общество хитрецов».
— А Вовка Котельников там будет?
— Вовка не будет. Третий проболтается. Тайну могут сохранить только двое, и я выбрал тебя.
Значит, зря моя бабушка говорила, что любой может меня вокруг пальца обвести. Толя думал обо мне иначе. Он считал меня самым хитрым в классе. Мне это понравилось, и я согласился вступить.
— А что мы будем делать в этом хитром обществе? — спросил я.
— Разное. Главным образом, разыгрывать девчонок. И так хитро, что никто не узнает, что это сделали мы.
— Знаешь, Толя. Давай мы придумаем себе пароль. Так будет ещё интересней.
— Я уже придумал, — ответил Толя. — Пароль будет «ох!», что сокращённо означает: «общество хитрецов». А отзыв на пароль — молчаливый кивок головой.
Мне не очень понравился «молчаливый кивок». Куда интересней, если бы свистнуть или хотя бы несколько раз щёлкнуть языком. Но, наверно, так было надо для сохранения тайны.
В основном мы договорились, и Толя отправился в школьный буфет есть клюквенный кисель. А ко мне подошла Юля Полякова.
Она сказала, что смотрела в среду футбол по телевизору и болела за «Спартак». Она болела не за «Спартак», она болела от любопытства. Говоря по-футбольному, она делала «финт» — обманное движение, чтоб отвести мне глаза.
— Между прочим, Гена, о чём это вы сейчас шептались с Внезапкиным?
— Так я тебе и сказал! Чего захотела! Это тайна, которую знают только два человека на земле.
— И что же они знают?
— Что вам, девчонкам, придётся плохо от нашего «общества хитрецов»!
— Значит, об этом вы и договаривались с Толей?
— Мы? Договаривались? Откуда ты знаешь? Я тебе ничего не сказал и не скажу, как бы ты ко мне ни приставала. Ясно?
— Ясно! — ответила Юля.
Наконец-то она сообразила, что от меня ничего не добьёшься!
В пятницу утром мы с Толей встретились в раздевалке. Он засовывал свои галоши в мешок, на котором было вышито «А. Р.».
— Пароль? — спросил я довольно тихо, потому что в раздевалке были наши девчонки.
— Ох! — ответил Толя.
— Ох, ох! — повторил я и потом молча кивнул головой.
И вдруг со всех сторон послышались вздохи.
— Ох! — вздохнула Юля Полякова.
— Ох-ох-ох! — застонала её подруга. Таня Рудина.
Я посмотрел на Толю, он на меня. Мы отошли в сторону.
— Это ты проболтался? — прошипел Толя.
— А я думал — ты.
— Что случилось, девочки? — заглянула в раздевалку Оля Булочкина. — Почему вы все охаете?
— Как же нам не охать? — ответила Полякова. — Ведь нам бедным придётся плохо от «общества хитрецов». Ох-ох-ох!
И девочки засмеялись, а звонче всех толстенькая Булочкина.
— Они подслушали! — сказал я Толе.
Ну, до чего же хитры! Нас было только двое, и то, они всё разузнали. А, если б нас было трое? Тогда они, наверное бы, знали даже то, чего мы не знали сами.
— Ладно, ладно, — сквозь зубы сказал Толя. — Завтра, в субботу, я буду дежурным. Посмотрим, кто посмеётся завтра!
В субботу уже с первого урока в классе отвратно пахло. Хуже всего было мне, потому что пахло от Толи, с которым мы вместе сидели за одной партой.