– Ты это о маме пришел справляться! – заметила она тихонько.
– Ну да, и о маме, конечно, – согласился Лева. – Но и о тебе тоже! Когда же ты теперь придешь на каток?
– Я не приду больше, катайся с Милочкой. Я злая, нехорошая девочка, ты сам сказал! – При этом воспоминании у Иринки задрожал голосок, она, видимо, боялась расплакаться и повернулась спиной.
– Ах какая же ты злопамятная, – засмеялся мальчик. – Ну давай мириться, когда так, Черный Жук. Я готов самым смиренным и почтительным образом просить у вас извинения, прелестная девица, только позвольте вашу лапку и перестаньте гневаться!
Иринка повернула к нему свое улыбающееся личико и звонко рассмеялась.
– Ну, слава Богу, наконец-то! – обрадовался Лева. – А теперь, Черный Жук, так и быть, сознайся-ка мне, почему ты в тот раз толкнула Милочку?
– Тебе жаль ее?! – быстро спросила Иринка.
– Да нет, нисколько, ведь с нею ровно ничего не случилось, она только так смешно барахталась в снегу!
– Как медведь, – нахмурилась Иринка.
– Ты не любишь ее, Черный Жук! За что?
– Не-на-ви-жу! – страстно проговорила девочка и для большей убедительности даже руками взмахнула в воздухе.
Лева с удивлением смотрел на нее:
– Но почему же, почему ты так ненавидишь ее?!
– Она злая, злая, как та черная ворона на катке, – помнишь? – и тоже завидует нам, потому что мы вместе катаемся.
Иринка с возмущением поведала Леве, как противная Милочка больно ущипнула ее за ухо и сделала вид, что это случайно.
– Но это неправда! Я знаю! – горячилась девочка. – Совсем не случайно, у меня потом долго болело даже!..
Лева рассердился:
– Отчего же ты мне тогда не сказала этого?!
– Я думала, ты не поверишь, ты так жалел ее!
– Глупая девчонка! – не то шутя, не то серьезно воскликнул Субботин и слегка притянул ее к себе. – Ну, покажи, которое ухо?!
– Вот это!
– Бедное, бедное ухо!
Он не мог представить, как можно было нарочно причинять боль такому крошечному ушку, и в эту минуту он и сам готов был искренно ненавидеть Милочку.
Мир был окончательно заключен между детьми, и они условились на другой же день снова встретиться на катке; Лева даже обещал приходить теперь пораньше, прямо из гимназии, чтобы им никто не мешал.
– А ворона пусть сидит и завидует! – лукаво заключила Иринка и многозначительно посмотрела на мальчика.
«Ну разумеется, пусть себе завидует!» – думал и Лева, возвращаясь домой, и на этот раз в наилучшем настроении.
Для учеников частной гимназии, где занимался Субботин, наступило трудное время: приходилось сдавать за вторую четверть перед Рождественскими каникулами, и Лева учился с утра до вечера.
Он считался одним из лучших учеников и хотел получить хорошие отметки. Теперь ему некогда было ходить на каток; прямо из гимназии мальчик спешил домой, чтобы поскорей опять усесться за книги.
– Противные, гадкие книги! – сердилась Иринка. Без Левы она тоже не ходила на каток – и очень скучала.
– Мама, много еще осталось Леве книг выучить? – спрашивала она то и дело у матери.
– Много, девочка!
– А он закончит когда-нибудь?
– Ну разумеется, закончит – наступит елка, и Лева будет свободен!
– И я увижу его?
– Увидишь, увидишь, – утешала мать, и Иринка понуря голову снова принималась за свои рисунки для Левы и ежедневно заполняла ими все карманы Дарьи Михайловны.
Однажды, впрочем, она не ограничилась только рисунками, но прибавила к ним еще и маленькое письмо.
Иринка выпросила у матери несколько копеек, купила красивую почтовую бумагу и большими печатными буквами написала:
«МИЛЫЙ ЛЕВА, И Я ОЧЕНЬ ДАЖЕ СКУЧАЮ И ОЧЕНЬ ЦЕЛУЮ ТЕБЯ.
ЧЕРНЫЙ ЖУК».
Лева был тронут. Он положил письмо себе на стол и велел передать Иринке, что искренно благодарит ее и сохранит письмо на память.
Однажды Дарье Михайловне нужно было зачем-то послать к Субботиным. Она отправила к ним кухарку и предложила Иринке идти вместе с нею.
– Пройдись немного, Жучок, погода хорошая, а кстати, может быть, и Леву застанешь!
Иринка ничего не ответила, только вся вспыхнула от удовольствия и, видимо волнуясь, принялась сейчас же натягивать свои гамаши.
– От кого? – спросил Лева, выходя в полутемную переднюю, когда ему подали записку его учительницы.
– Лева! – прозвучал около него тоненький знакомый голосок.
Лева быстро нагнулся:
– Как, неужто это ты, Черный Жук? Дайте лампу скорее, почему тут темно? Иди-ка, иди на свет, малыш, я сто лет не видал тебя!
Иринка еще ни разу не была у Субботиных.
Мальчик ужасно обрадовался. Он потащил ее к себе в комнату, и на столе у Левы на самом видном месте она заметила свое письмо.
– Видишь, как я берегу его! – улыбнулся Лева. – Ну, а теперь раздевайся, ты должна немного посидеть у меня, мы давно не видались, поди скажи своей прислуге, что я вечером сам отведу тебя домой. Ладно?
Иринка с восторгом побежала раздеваться в переднюю и там очень гордо заявила кухарке, что она остается по просьбе молодого барина, который обещал вечером сам проводить ее домой, – пусть мама не беспокоится.
Когда Иринка минуту спустя вернулась обратно в комнату Левы, она застала его уже за письменным столом с какой-то книгой.
Мальчик опустил голову на руки и что-то серьезно, вполголоса твердил про себя. Иринка тихо уселась на ближайший стул, сложила руки и молча, не спуская глаз, следила за Левой. Некоторое время он продолжал читать, даже не замечая ее присутствия.
– Однако где же это Черный Жук? – спохватился наконец Лева, вспомнив про свою маленькую гостью.
Мальчик оглянулся.
– А, ты тут, а я и не слыхал, как ты вошла, что ты там делаешь в темноте? Иди же сюда, поближе к лампе!
– Я боялась мешать тебе! – робко проговорила Иринка, подходя к столу.
Ты мне не будешь мешать, садись вот тут, а я тебе дам картинки разглядывать.
– Нет, дай мне лучше бумагу и карандаш, я рисовать буду! А ты учись, учись, Лева, не теряй время, пожалуйста! – очень серьезно прибавила девочка, степенно усаживаясь за стол рядом с ним.
Мальчик положил перед нею несколько листов белой бумаги и сам очинил карандаш.
Иринка была чрезвычайно довольна, и когда часом позднее их пришли звать пить чай, то оба приятеля никак не ожидали, что уже так поздно; они и не заметили, как пролетело время, и Лева даже находил, что ему было гораздо веселее и приятнее учить уроки в присутствии Иринки.
– Вот как, и ты, Чернушка, явилась? – ласково улыбнулась ребенку Прасковья Андреевна, бабушка Левы, разливавшая чай у самовара. – Ну, садись, садись, гостьей будешь! Старушка очень любила девочку, которую знала еще грудным ребенком и не раз видела, навещая свою приятельницу Дарью Михайловну.
Но мать Левы, Надежда Григорьевна, слегка поморщилась и казалась недовольной:
– Не понимаю я, право, к чему это Дарья Михайловна посылает ребенка именно теперь, когда Лева так занят, ведь понятно, я думаю, что присутствие девочки может только мешать ему!
Она говорила по-французски, но чуткая Иринка сразу поняла, что речь идет о ней, и большими беспокойными глазами следила за говорившей.
– Разумеется, мешать! – подтвердила Лиза, сестра Левы, на год старше его, которой почему-то всегда доставляло удовольствие дразнить младшего брата.
– Пожалуйста, замолчи! – вспылил мальчик. – Нисколько, нисколько не мешает даже, Иринка будто муха, ее и не слыхать вовсе, а вот ты действительно мешаешь, когда то и дело врываешься ко мне по пустякам: то за книгой, то за чернилами – или начинаешь рядом в комнате петь свои цыганские романсы, да еще все время детонируешь и врешь!
Мальчик ушел к себе сильно раздосадованный; он даже второго стакана не допил.
В качестве младшего сына и любимца бабушки Лева считался баловнем в семье, и ему дозволялось очень многое, чего не разрешалось другим.
– Ну почему вы придираетесь к Левочке? – тотчас же недовольным тоном заметила Прасковья Андреевна. – Разве недостаточно, что ребенок весь исхудал и побледнел и целыми днями сидит за книгами? Что же тут такого, в самом деле, если ему доставляет удовольствие присутствие этой милой крошки? Не понимаю, право! – И старушка ласково наклонилась к девочке: – Иринушка, еще сухарик вот этот возьми, сладенький, да давай чашку, я тебе еще налью!
Но девочка молча поцеловала бабушку и, также оставив недопитую чашку, быстро побежала вслед за Левой в его комнату; она боялась, что ее задержат за чаем, а потом, может быть, и вовсе больше не пустят к нему; за столом же у Субботиных Иринке было как-то не по себе: тут сидело столько чужих, посторонних людей – и все они, за исключением только бабушки, как ей казалось, холодно и недружелюбно смотрели на нее.
В седьмом часу Лева, как обещал, отправился провожать Иринку домой.
Вечер был морозный, но тихий.
Маленькие фонарики тускло горели на улицах, но сверху на них смотрело звездное небо, и луна ярко освещала снежную дорогу, по которой теперь весело и бодро шли за руку дети, как два товарища, отдыхавшие после дневной серьезной работы.
– Я не совсем еще окончила мою картину! – серьезно заявила Иринка. – Ты спрячь ее, пожалуйста, я как-нибудь опять приду и тогда дорисую ее!
– Да, непременно приходи! – так же серьезно соглашался мальчик. – Мне с тобою как-то веселее, да и полезно потом немножко пройтись, я тебя буду сам домой отводить, хорошо?
Иринка в знак согласия только тихонько пожала его руку, и дети условились встречаться теперь каждый день в определенный час.
Иринка будет приходить к Леве.
Однако на другой день мальчик напрасно прождал ее. Он уже с утра освободил для девочки целый угол письменного стола, придвинул к нему большое удобное кресло с высокой подушкой для сиденья, разложил ее неоконченную картину и снова отточил карандаш.
Но, увы, Иринка – не пришла!
В четвертом часу Леву позвали в столовую, мальчик вышел в комнату сильно не в духе и казался пасмурным и недовольным.