от для Полики слова циркача прозвучали необычно. Потому что не из книг, не из фильма, а из жизни. Потому что её действительно заколдовали, стерев все знания о Волшебстве и Прелести и заставив вновь осваиваться в «сказочной» реальности.
– Да, именно так, – угрюмо произнесла девочка, усевшись на охапку соломы и прислонившись спиной к стене. – Меня заколдовали.
– Это всё из-за Звезды Забвения, – тихо сказал Кавальери, который прекрасно понял, почему расстроилась девочка. – Она отнимает память о Прелести.
– Думаешь, навсегда?
– Не знаю. Надеюсь, что нет.
– Хочешь меня утешить?
– И в мыслях не было. Тем более…
Говорливый Джузеппе резко замолчал, и Полика поняла, что толстяк пытается что-то скрыть.
– Что «тем более»?
– Ничего.
– Я спросила, – повысила голос девочка.
– А я ответил, – небрежно отозвался Кавальери.
– Ты врёшь.
– Я просто тебя не понял. Вопрос «Что?» слишком расплывчатый.
– Ты всё прекрасно понял, – твёрдо заявила девочка и, не вставая с соломы, стукнула кулаком по стене. – Говори!
– Ты не захочешь это слышать, – продолжил юлить толстяк.
– Шутишь? – воскликнула Полика. – Я не помню половину своего прошлого, я нахожусь не на Земле, а в совершенно другом мире, где меня поймал и держит взаперти спятивший колдун. Моя младшая сестра пропала и, возможно, её хотят убить. И ты считаешь, что есть что-то, чего я не захочу или побоюсь услышать? Серьёзно?
Кавальери посопел, очевидно признавая правоту девочки, после чего неохотно сообщил:
– Дело в том, что ты бы всё равно скоро позабыла Прелесть.
– Как так? – От неожиданности Полика даже икнула. – Почему?
– Потому что девочки взрослеют, – объяснил Джузеппе. – Кто-то раньше, кто-то позже, но все девочки взрослеют. У вас появляются другие интересы, увлечения, и вы всё реже и реже заглядываете в Прелесть. А однажды уходите насовсем, и ваши Самоцветные Ключи превращаются в обычные, правда, очень красивые камни.
– Ты опять пытаешься меня утешить? – тихо спросила Полика.
– Да, – тут же ответил Кавальери. – От тебя ничего не скроешь: я всё придумал, чтобы утешить тебя на тот случай, если память не вернётся.
И грустно улыбнулся. Но сидящая за стеной Полика этого не увидела.
Ей тоже было грустно.
Грустно от беспамятства. От того, что она заперта и ничего не может поделать. От страха за сестру и унылого голоса толстяка… Ей было грустно от всего на свете в этом «мире радости и веселья». Но долго жалеть себя девочка не умела и вскоре попросила:
– Расскажи, как ты потерял цирк? – разумно рассудив, что чем больше она узнает о происходящем, тем лучше.
– Эта печальная история заслуживает того, чтобы стать образцом невероятной подлости, – трагически и пафосно поведал Кавальери. – Меня нагло обманули, воспользовавшись моей общеизвестной добротой.
– Удомо обманул?
Однако увлёкшийся историей Джузеппе не ответил. Или же счёл, что ответ очевиден.
– Как ты знаешь, «Четыре Обезьяны» – самый большой и самый известный странствующий цирк Прелести…
– Я ничего не помню!
– Есть вещи, которые не нужно помнить, их надо просто знать, – наставительно произнёс Кавальери.
Так наставительно, что девочка почувствовала себя в школе.
«Никогда бы не подумала, что циркачи могут быть такими занудами», – вздохнула она под разглагольствования толстяка.
– Но как получилось, что «Четыре Обезьяны» стали лучшим цирком? Почему так получилось? Я раскрою секрет: «Четыре Обезьяны» стали лучшим цирком, потому что Джузеппе Кавальери много работал, потому что Джузеппе постоянно искал новых артистов и приглашал их в труппу, стремясь поразить публику в самое сердце. – В превосходной степени толстяк говорил о себе исключительно в третьем лице. – Джузеппе Кавальери открыл миру множество звёзд! Это он отыскал безумного дрессировщика змей Чанга Ланга Манга и ошарашил публику номером «Перетягивание удава». Это он подарил зрителям исчезающих воздушных гимнастов семейства Кукукурри, и, в конце концов, именно Джузеппе Кавальери отыскал в безвестной пещере знаменитую Бетти…
– Она мне не понравилась, – тут же заявила Полика, припомнив обрюзгшую тётку в трико с ушами, которая попыталась напугать её по дороге в фургон Захариуса.
– Но как же здорово Бетти дрессирует летучих мышей! – всплеснул руками толстяк. – Никто и никогда раньше этого не делал, и номер Ушастой долгое время оставался гвоздём программы. Я был счастлив, а потом… – Кавальери погрустнел. – Потом Бетти принялась дрессировать ночных гадов: крылоцапов и ревущих вопилок. Я не возражал, потому что номер стал ещё лучше. А через несколько месяцев Ушастая познакомила меня с Захариусом.
– И он тебя поразил, – догадалась девочка.
– Изумил и ошарашил, – не стал обманывать Джузеппе. – До него в «Четырёх Обезьянах» тоже выступал фокусник, но Удомо оказался невероятно хорош, и я без раздумий предложил ему ангажемент. И не прогадал: публика восторгалась его номерами, буквально сходила с ума, и очень скоро Захариус стал главной звездой. Цирк процветал, и я… Я потерял голову от счастья. Я слушал советы Удомо, и в цирке появились сначала силачи Кияшко, потом Нелепый Марчелло, потом Ядош Тубрич с бедозаврами и долбоцефалами. Публике нравились новые номера, а я не понимал, что новички подчиняются не мне, а Захариусу. Меня ослепил успех.
– Или тебя заколдовали, – предположила девочка.
– Точно! – ухватился за эту мысль несчастный толстяк. – Джузеппе Кавальери ни в чём не виноват! Его обманули и заколдовали! Или заколдовали, а потом обманули! – Но через секунду голос толстяка вновь стал тихим и печальным: – Три месяца назад Удомо впервые показал новый номер – «Звезда Забвения». А после представления ко мне не зашла ни одна фея. Ни одна! Впервые в жизни. Я видел в зале Молниеносных, Ярких и двух Непревзойдённых, и ни одна из них не заглянула ко мне. Я обиделся! Я растерялся! Я сам вышел к ним, но феи, которые были на представлении, исчезли! Я сразу понял, что дело нечисто, потребовал от Захариуса объяснений и в итоге оказался в темнице. – Джузеппе всхлипнул. – А мой цирк, который знают и любят все феи Прелести, стал для них ловушкой.
– В этом нет твоей вины, – твёрдо произнесла девочка.
– Правда?
– Правда. Но ты виноват в том, что поддался унынию и потерял веру в себя, – продолжила Полика. – Ты жив, ты силён и можешь бороться. Ты должен бороться, Джузеппе, только в этом случае есть надежда всё вернуть.
Несколько секунд толстяк обдумывал слова девочки, после чего неуверенно спросил:
– Ты в это веришь?
– Я это знаю, – отрубила Полика.
И услышала неожиданное.
– Теперь я понимаю, почему Удомо вас боится, – задумчиво произнёс Кавальери, постукивая пальцами по деревянному полу. – Даже потеряв память, ты всё равно осталась Непревзойдённой – твёрдой и несгибаемой.
Глава XIIв которой Ириска, Хиша и Петрович путешествуют по прекрасной Прелести
Маленькие домики, разноцветные крыши, аккуратные огородики и зелёные сады; дороги, по которым едут кареты, телеги и машины; пруды, озёра, леса, холмы, реки, горы… Сверху, с высоты птичьего полёта, а «Бандура» плыла по небу чуть ниже весёлых облаков, Прелесть казалась игрушечной, и в какие-то моменты Ириска с трудом подавляла желание взять и переставить с места на место симпатичный домик. Или мост. Или нарисовать ещё одно озеро, чтобы детишкам из окрестных деревень было где купаться летом и кататься на коньках зимой.
Узнав, что она сумела перенести за сто километров огромный летающий корабль, девочка захотела повторить эксперимент – с машиной, мостом или домиком – просто ради того, чтобы попробовать поколдовать «по-настоящему», но она не повторяла, понимая, что вокруг – реальный мир с живыми людьми, малыми народцами, говорящими животными и колдунами. Не сказка, а мир, которому она может навредить неумелым волшебством.
«Если я передвину мост, это может обидеть местных жителей. Интересно, как поступают они с феями-хулиганками?»
Подумала и улыбнулась собственной шутке.
Ириска сидела в главной кабине «Бандуры», в кресле второго пилота, и смотрела через большое лобовое стекло на Прелесть, которая расстилалась перед ней причудливым ковром.
– Правда, красиво? – негромко спросил Петрович.
– Очень, – кивнула девочка.
Ей, разумеется, доводилось летать на самолётах, однако она впервые находилась в кабине управления и, можно сказать, помогала пилоту вести летающую машину. Вид из кабины был совсем другим, чем из боковых иллюминаторов: он по-настоящему завораживал, не позволяя даже на секунду оторваться от созерцания.
– Скажите, кто живёт в Прелести? – спросила Ириска, разглядывая чудесный городок, здания которого облепили высокую скалу.
– В Прелести обитают разные… э-э… обитатели, – встрял в разговор Хиша. – Самые разные.
Страусу не досталось кресла, и он пристроился в дверях кабины, расположившись в проходе на перевёрнутом ведре.
– Это я уже поняла, – кивнула девочка. – Дядя Петрович похож на человека. А ты – нет.
– Я и есть человек, – пробормотал Авессалом.
– А я – нет, – гордо сообщил Хиша. – Я – мафтан.
– Ты уже произносил это слово, – припомнила Ириска. – Что оно означает?
– Прелестное Животное.
– Так ты тоже говорил. Но ничего не объяснил.
– Как можно было забыть о Прелестных Диких Страусах? – взмахнул крыльями возмущённый Хиша.
По кабине полетел пух, и Авессалом чихнул.
– О Прелестных Животных? – уточнила девочка.
– А как я сказал?
– Птичка искренне считает, что мир вертится вокруг её клюва, – хмыкнул Петрович.
– Я всё слышу, – сообщил Дикий.
– Знаю, – махнул рукой инженер, – поэтому и говорю.
«Бандура» влетела в большое облако, напомнившее Ириске огромную кучу пены, и на несколько секунд всё вокруг стало белым-белым. Прелесть совершенно скрылась за этим пушистым стогом, Страус замер, замолчал и продолжил лишь после того, как удивительная машина вылетела из облака.