– Мир действительно крутится вокруг моего клюва.
– Вот-вот, – хихикнул Авессалом.
– Я ничего не поняла, – призналась Ириска. – Кто живёт в Прелести?
– Люди, – ответил Петрович.
– Мафтаны, – ответил Страус.
– Давайте по очереди.
– По очереди нельзя, мы живём тут вместе.
Маленькая фея застонала. Она уже догадалась, что при виде друг друга её спутники делаются не совсем нормальными, но не понимала, почему так происходит, и ещё не придумала, как бороться с таким поведением.
– Никто не сомневается в том, что Прелестные Животные – первые обитатели Прелести, – заявил между тем Страус.
– Какая глупость, – прокомментировал его слова Петрович.
– Я тоже буду тебя перебивать.
– Ты будешь меня перебивать в любом случае.
– А теперь я стану тебя перебивать постоянно и с удовольствием!
– Как будто раньше ты делал это редко и без всякого желания.
– Вы что, давно знаете друг друга?! – всплеснула руками Ириска.
– Только что познакомились, – сообщил Дикий. – На твоих глазах.
– Ты всё видела, – подтвердил Авессалом. – Я отклонился от курса на жалкие сто километров и едва не врезался в улепётывающую птицу.
– Ты свалился мне на голову, хотя тебя никто не просил.
– Пожалуйста.
– Почему вы так себя ведёте?! – громко спросила девочка.
Настолько громко, что сумела перебить спорщиков.
– Как?! – поразился Хиша.
– Как? – поинтересовался Петрович.
– Как будто знаете друг друга тысячу лет и до чёртиков друг другу надоели!
– Да я его терпеть не могу!
– Я тоже.
– О-о-о!!!
Протяжный крик уставшей от их препирательств девочки заставил инженера и Страуса умолкнуть. Несколько секунд в кабине царила тишина, слегка разгоняемая равномерно гудящими двигателями, затем Дикий окинул Авессалома взглядом и с независимым видом продолжил:
– Мафтаны живут по всей Прелести.
– Мафтаны – это животные, которые умеют говорить? – уточнила девочка.
Чем вызвала у Петровича приступ хохота.
– Ха-ха-ха! – закатился инженер так, что едва не выпустил из рук штурвал. – Верно подмечено!
Страус встопорщил на голове перья и нанёс ответный удар:
– В отличие от твоего нового героя, Ириска, я умею не только говорить, но и колдовать.
И с важным видом потрогал крылом кожаную сумку.
– Я не хотела тебя обидеть. – Девочка только теперь сообразила, насколько двусмысленно прозвучал вопрос, и ей стало немного стыдно. – Извини.
Дикий оценил искренность маленькой феи и не стал держать зла:
– Ерунда. – И вернулся к привычно-весёлому тону: – Мафтаны не просто говорящие животные, мы – разумные животные. Причём разумные настолько, что некоторые из нас умеют колдовать. Но, конечно же, не все.
– А те странные звери, которых я видела в цирке? Они тоже мафтаны?
– Бедозавры? Долбоцефалы?
Ириска, разумеется, не помнила эти названия, но про себя решила, что зубастым ящерам вполне подходит слово «бедозавр», а здоровенные и рогатые мастодонты – ну вылитые долбоцефалы. Всем долбоцефалам долбоцефалы.
И согласилась:
– Да. Наверное.
– Нет, они не мафтаны, – затряс головой Страус. – В Прелести много разных животных, которых нет в привычном тебе мире.
– И не только животных, – добавил инженер. – Здесь живут гномы.
– И вишнёвые штыры.
– И граменцы.
– И русалки.
– И много кто ещё!
– В общем, здесь всё иначе. И раньше ты об этом знала.
– А здесь – это где?
– В Прелести.
– Я понимаю, – отмахнулась Ириска. – А где находится Прелесть? На другой планете?
– Не знаю, – развёл крыльями Дикий. – Может быть. А возможно, и нет. Что такое «планета»?
– Не прикидывайся глупым!
– Зачем?
– Ты всегда прикидываешься.
– Я так шучу.
– Этот мир находится так далеко, что до него невозможно добраться! – неожиданно и неожиданно громко произнес Петрович, заставив Ириску и Хишу притихнуть. – Этот мир находится так близко, что к нему можно прикоснуться рукой, и мы часто, сами того не замечая, проходим через него. Дотрагиваемся до настоящего, живого Волшебства и улыбаемся. Потому что нам становится тепло и радостно. Потому что этот мир – Прелесть. Он рядом. Он повсюду. И он останется с тобой навсегда.
И снова в кабине установилась тишина. Несколько секунд девочка обдумывала высказывание инженера, после чего протянула:
– Кажется, я уже слышала эти слова.
Она не верила, что Авессалом сочинил их.
– С этих слов начинается Книга Фей, – улыбнулся Петрович. – Ты не могла их не слышать. Точнее, ты обязательно их читала. И, может быть, повторяла их, заложив пальцем страницу и вспоминая походы в Прелесть.
– Этот мир находится так близко, что к нему можно прикоснуться… – едва различимым эхом повторил Хиша. И двигатели «Бандуры», как показалось девочке, заурчали в этот момент по-особенному мягко.
– Прелесть большая? – негромко спросила она.
– Огромная, – тут же ответил инженер. – И многие её области до сих пор неизведанны.
– И везде живут мафтаны, – добавил Страус.
– И везде есть магия?
– Конечно. – Авессалом помолчал, прищурился и заговорил так, будто читал написанный на лобовом стекле текст: – Прелесть и чудеса неразделимы. Прелесть – это Волшебство, а Волшебство – это Прелесть. Оно повсюду. Оно – волшебство добра и радости, смеха и веселья, волшебство хорошего настроения и дружеских улыбок. Когда тебе хорошо, ты можешь сделать всё что угодно, справиться с любой проблемой, решить любую задачу, подняться на самую высокую вершину и победить. Таково Волшебство Прелести.
– Ты зазубрил Книгу Фей? – с иронией поинтересовался Хиша.
– Читал однажды и запомнил, – спокойно ответил инженер. И вновь обратился к Ириске: – В Прелести живут люди, мафтаны, феи и множество других народов. Но их, то есть нас, людей, гораздо меньше, чем в твоём мире. И среди нас редко, очень-очень редко встречаются волшебники. Зато они очень сильны.
– Да, – неожиданно согласился Дикий. – Если у человека есть магический дар, он становится необычайно сильным волшебником.
– Как Захариус?
– Как Захариус, – согласился Авессалом. – Только не обязательно таким же злым… Но среди людей волшебники встречаются редко. Очень-очень…
– Ты уже так говорил, – хихикнул Хиша. – А вот среди мафтанов…
– Тоже не часто, – отрезал инженер. – Ириска ничего не помнит, поэтому не надо ей лгать.
– Я и не собирался. – Страус обиженно поджал клюв.
– Среди мафтанов и малых народцев волшебники рождаются чаще, чем среди людей, но их тоже мало, – закончил Авессалом, глядя на девочку.
– То есть мы, люди… – начала Ириска, но была тут же остановлена.
– Ты не человек, – сообщил девочке Хиша.
– Ты не человек, – сообщил девочке Авессалом.
И снова всё запутали.
– Что? – Ириска изумлённо посмотрела на проявивших редкое единодушие спутников: сначала на одного, потом на другого. – Что вы такое говорите?
Как это она – не человек? У них шестерёнки заржавели от перепада высот?
– Ты – фея, – объяснил инженер.
– Ты – фея, – эхом повторила птица.
– Как это?
– Разве тебе не сказали? – Петрович покосился на Дикого.
– Я не успел, – вздохнул тот. – Столько всего произошло… Да я и сам забыл, что надо озвучивать очевидные вещи! Она ведь Непревзойдённая!
Инженер покачал головой, словно говоря: «Ну, конечно, как что-либо объяснять, так мне!», – и продолжил:
– Здесь, в Прелести, ты не человек, Ириска, ты – фея. И все девочки, которые приходят сюда из мира людей, все они – феи. И все вы – все феи – обладаете магическим даром и можете творить Волшебство.
– Можно сказать, что Волшебство принадлежит вам.
– Потому что других волшебников очень мало, – кивнул Петрович.
– То есть мы – главные волшебницы Прелести? – прошептала изумлённая Ириска.
– Совершенно верно, – подтвердил инженер. – И в легендах говорится, что именно вы создали Прелесть.
– Это не легенды, – очень серьёзно добавил Страус. – Все мафтаны знают, что феи создали Прелесть, и если они когда-нибудь уйдут – наш мир погибнет.
Глава несчастливаяв которой наследник Шарль ведёт Захариуса Удомо в страшную Пучину Бед
«Ты уже заплатил… Ты признал мою власть…» Слова королевы звучали в голове Удомо всё то время, что они с носатым наследником спускались в подземелье дворца. В самое глубокое и самое мрачное подземелье, которое называлось Пучиной Бед, – спускались по узкой лестнице с сырыми каменными стенами и абсолютно не освещённой. Тьму слегка разгоняли чадящие факелы, которые держали Захариус и Шарль, и в их прерывистом свете винтовая лестница казалась дорогой в преисподнюю. И тьма медленно и неохотно расступалась перед факелами, чтобы вновь сомкнуться за спинами мужчин.
И ещё казалось, что тьма поглощает не только свет, но и звуки, во всяком случае, разглагольствования сыночка королевы Гнил, которые он вёл неприятным, слишком высоким для мужчины голосом, звучали хоть и противно, но приглушённо. Как будто тьма подкрутила ручку громкости.
– Не надо бояться мамочку, Удомо, – ты ей нравишься.
– Я не боюсь.
– Конечно, можешь говорить всё, что вздумается, мне даже нравится, как ты упорствуешь, но правда заключается в том, что мамочку боятся все, и не надо этого стесняться.
– И ты боишься?
Захариус хотел поддеть собеседника, но не получилось.
– Конечно, боюсь, – пожал узкими плечами Шарль. – Если бы не боялся, мамочка бы меня давным-давно съела.
Честный ответ удивил Удомо и на некоторое время заставил замолчать. Отвращение, которое он всегда испытывал к липкому, как прокисшее варенье, наследнику, ненадолго отступило, и Захариус решил уточнить:
– А почему я нравлюсь твоей мамочке?
– Потому что ненавидишь фей. – Шарль остановился и почесал левое ухо. Оно у него было больше, чем правое, наверное, потому, что он постоянно его почёсывал. – Я их тоже терпеть не могу, поэтому мне ты тоже нравишься, Удомо, сильно нравишься. А без фей Прелесть станет лучше.