Ветер рвет мои волосы, забивает выдохи обратно в легкие, но именно благодаря ему я наполняю их воздухом свободы, воздухом со вкусом простора, воздухом, в котором есть только я одна.
Или меня нет.
Есть только море, небо и живой ветер между ними.
И что-то темное и страшное, скручивающее мои внутренности, тает под этим ветром, разлетается в клочья как морская пена.
Я распахиваю руки, словно хочу обнять это бурное ночное море, ветер, тучи, бесконечность горизонта… сама превращаюсь в ветер и не могу перестать дышать – свободно.
И тут же в одно мгновение далекий распахнутый мир собирается в одну точку.
Пронзительно-ясную, близкую, очень-очень четкую.
В этой точке сначала взгляд, потом прикосновение – к шее, сзади, где волоски встают дыбом от интенсивности ощущений, а потом тепло.
Тепло тела, прижимающегося ко мне. В распахнутом вороте – загорелая грудь с жетоном на шее. Вспышкой четкой реальности – кажется, никогда в жизни я не чувствовала мир таким настоящим как сейчас, когда мою ладонь кладут на твердую грудь прямо напротив сердца.
Я чувствую гладкость кожи, упругость мышц под ней.
Дыхание обжигает меня – оно пахнет ментолом и перцем, резче, чем морской ветер, иначе.
Теплее.
Я больше не одна на этом берегу. Я больше не ветер. Не ночь, не морской прибой. Кончики моих пальцев скользят по горячей щеке, спотыкаются о щетину. Но трогать ее тоже приятно. Мне сейчас все приятно. Я словно ветер, превратившийся в человека и все мне внове – и то, как тесно прижимается чужое твердое тело к моему, и то, как щекочет ухо дыхание, и то, как упруго пружинят губы, касаясь моих губ. Я трогаю их языком – соленые. Присасываюсь к нижней, облизываю ее, царапаю зубами.
Встречаю сопротивление чужого языка, не пускающего меня внутрь и требовательно хнычу. Хриплый смешок щекочет что-то внутри, и руки стискивают меня, прижимают к себе плотно-плотно, сразу согревая и успокаивая дрожь.
Мой рот накрывают горячим, влажным, требовательным, вынуждающим открыться до предела. Мое тело слушается крепких рук, изгибается, подставляется под их властные прикосновения. Мое дыхание украдено и возвращено напоенным ментолом, перцем и еще чем-то, что свежее ментола и острее перца.
Я здесь и сейчас – и я возвращаюсь к себе из слишком далекого путешествия.
Нежная фиалка
Но становиться собой – не самая простая вещь. В реальности не слишком уютно.
Ветер, прекрасный ветер, сволочь, рвет одежду как ненормальный, словно тоже хочет опрокинуть меня на камни и трахнуть прямо здесь. «Тоже» – потому что Димка, например, целуется и прижимается эрегированным членом к бедру именно с таким намеком. Его не смущает едва 12-13 градусов тепла и брызги холодной воды. Его ладонь уже под моей флиской, под футболкой, под спортивным бюстгальтером, накрывает грудь, большой палец шершаво гладит сосок. И это волнует, конечно меня это волнует, как и то, что он ударяется бедрами о мои бедра, и его тяжелое дыхание, и все ускоряющийся стук сердца под моей ладонью.
Он целует жарко, жадно, голодно. Так сильно и ярко, что невольно зажигает и меня в ответ. Все, что мне надо – просто отдать ему контроль, ничего не делать, подчиниться требовательным рукам, требовательному рту, горячему телу. Дальше он все сделает сам.
Как всегда. Он все делает сам. Не спрашивая.
Но…
– Дим… – я отодвигаю его от себя, с трудом отрываясь от губ.
Он еще не понимает, что я делаю и рывком прижимает меня обратно, втягивая меня в еще более глубокий поцелуй, в котором его язык танцует у меня во рту, сплетается с моим и зовет дальше, сильнее, продлить это соприкосновение, перевести его в соединение тел.
– Дим, стой!
И только тут он замирает.
– Ириска, ну ты чего? – он прижимает меня к себе, обнимая ладонью за шею, но уже не с такими намерениями немедленно совокупиться, как секунду назад. – Сейчас пойдем в машину, там удобнее.
– Нет… – я мотаю головой, и ветер кидает мне волосы в лицо. С трудом отплевываюсь и убираю их с глаз, чтобы посмотреть на Димку. – Я не хочу.
– Почему? – он удивляется так сильно, что даже его руки, все еще поглаживающие меня по спине и ниже замирают ненадолго.
– Потому что… – я пытаюсь сформулировать коротко, чтобы объяснить это, перекричав шум моря. – Потому что это все испортит!
– Глупости, – отметает мои возражения Димка и пальцы вновь скользят под флиску. – Ничего это не испортит.
– Будет потом неловко. Ради одного раза…
– Да с чего вдруг одного? – он ловит мою губу, прикусывает, облизывает и отстраняется, чтобы посмотреть в глаза.
– Дим… – я вздыхаю. – Тут шумно, давай потом? Просто – не надо.
– Ну пошли в машину говорить, раз так.
Я последний раз любуюсь предштормовым морем, оборачиваюсь на маяк – он очень, очень красивый, такой могучий, настоящий, привязывающий меня к реальности. Для девочки из Москвы, которая первые двадцать лет читала о маяках только в приключенческих романах – это офигительно крутой символ реальности здесь и сейчас.
В спину море кидает ворох капель, напоминая – я тут, я с тобой.
В машине и правда тише, и не дует. Димка включает обогреватель, но мне и так не холодно. Он как будто поделился со мной внутренним жаром – сам почти голый и не испытывает никакого дискомфорта.
– Ну давай, говори, чего ты боишься? – он поворачивается ко мне, наклоняется и дарит еще один горячий поцелуй. Без продолжения.
– Я не боюсь. Просто… Не понимаю, зачем тебе это надо, – пожимаю плечами я, натягивая рукава флиски на пальцы.
Нет, мне не холодно. Просто неудобно отшивать реально хорошего парня. Неуютно. Никогда не любила этого делать, даже если это были совсем уроды, над которыми не грех поглумиться.
– Как зачем? Ты мне нравишься. Симпатичная девчонка. И тебя тоже ко мне тянет, – он мягко улыбается и проводит пальцами по моей щеке, касается губ. Чертики в темных глазах танцуют на ярких углях и поддаться было бы так легко. Весело. Почему бы нет? – Я еще в первую ночь заметил. Тебе понравился мой поцелуй.
– Да. – не стала спорить. – Но один-два раза только создадут лишнее напряжение. А более долгие отношения на карантине, где мы втроем в одной спальне, это совсем абзац, согласись.
– Не согласен. Марк умеет вовремя уходить, а мне не восемнадцать, могу и потерпеть до удобного момента.
В полутьме его резкие черты лица и налитые губы еще красивее, чем на свету. По-настоящему красивое мужественное лицо. И твердые мышцы груди и живота. И умелые – ах, какие умелые! – пальцы. Уверена, все остальное у него тоже отлично получится. Прекрасный вариант.
Если бы я искала отношений, лучше Димки не было бы никого.
Но я уже все перепробовала. Первая страсть перетечет в привычку, а за пределами короткого периода новизны меня ждет только раздражение и скука.
– Слушай, я вообще секс не очень люблю… – признаюсь я честно. – Наверное, я фригидная. А раздвигать ноги в благодарность как-то не хочется. Вы мне свою помощь фактически навязали, не понимаю, почему я должна…
– Шшшш… – Димка кладет пальцы на мои губы. – Ты чего завелась? Никто от тебя не требует расплачиваться ни так, ни как-то еще, ты что?
– Прости… – бормочу я, глядя в сторону. – Всякое бывало.
– Мне казалось, тебе понравилось тогда утром? – он поглаживает пальцами мою шею и хочется мурлыкать, но это значит подавать ему надежды, которые я подавать не хочу.
– Я кончила. – аккуратно уточняю.
– Ты хотела продолжения? – догадывается он. Точнее – не догадывается. Потому что именно продолжения я и не хотела.
– Блин… – я откидываю голову на спинку кресла. – Слушай, вы с Марком так лихо поняли, что происходит с Дэном, почему сейчас так сложно объяснить? Мне просто не очень нравится секс, вот и все.
– Ты так кончала в моих руках, просто мрррр, – жмурится Димка. – Никакая ты не фригидная.
Я вздыхаю. Надо было соврать.
Мужчинам всегда лучше врать.
Что они прекрасны в постели. Что тебе очень срочно надо к больной бабушке, а так бы осталась. Что ты влюблена в другого и будешь вечно хранить ему верность.
Конкретно с этим еще хорошо сработает «только после свадьбы», я уверена. Он не похож на того, кто рвется остепеняться.
К счастью, в этот момент у него звонит телефон, и мне не надо срочно придумывать, как вырулить из этой ситуации.
На экране фото Марка, и Димка со вздохом нажимает кнопку ответа:
– Ах, черт… Да? – он заводит машину, еще раз быстрым движением гладит меня пальцами по шее и зажав телефон плечом, выруливает с маленького пятачка стоянки. – Едем уже, не психуй. По разговорам ты у нас, вот и поболтаете.
Мы поднимаемся в квартиру и четыре лестничных перелета для меня такой себе walk of shame. Дорога позора. Психованная истеричка возвращается домой. На щите и без славы, разумеется. Наоборот, теперь мне еще больше хочется плакать. Забиться в угол, спрятаться в шкаф и просить: «Оставьте меня в покое, я вас не звала в свою жизнь, я просто хотела побыть одна там, где мне хорошо!»
Я не знаю, сколько лет эти двое дружат, но что они давно научились обходиться без слов, уже понятно. Марк открывает нам дверь и они обмениваются всего парой долгих взглядов. Наверное, их даже можно перевести на язык слов. Это будет довольно экспрессивный диалог, потому что Марк хмурится и приобнимает меня за плечи, а Димка уходит в спальню и так аккуратно закрывает дверь, что становится понятно – хотел хлопнуть.
Я остановилась посреди комнаты, настороженно глядя на Марка. Сейчас будут душеспасительные беседы? Меня будут убеждать и склонять? Как обычно – он ведь это умеет – аккуратно перетаскивать на другую сторону, так чтобы я даже не поняла, что со всем уже согласна?
– Будешь вино? – спросил Марк. – Испанское или итальянское? Я купил еще оливок с разными начинками, в том магазине их видов тридцать. С кориандром не советую.
– Буду.
И никаких бесед.
Мы просто сидели на террасе в тишине настолько полной, что было слышно шелест волн в полукилометре от нас. Когда карантин закончится, я буду скучать по этим тихим ночам.