А потом я уже сидела совершенно голая на нем сверху, а он все еще пытался поглядывать в экран за моей спиной и одновременно играть языком с моими сосками.
Марк всегда присоединялся вовремя – как раз когда уже пора было совсем отложить ноутбук и начать меня целовать, а у Димки были заняты и рот, и руки.
Наше с Марком время было по утрам.
Время жаркой нежности, огненных взглядов и языков, скользящих по томным, гладким со сна телам. Сначала только на двоих, еще не открывая глаз, как продолжение снов, но потом кто-нибудь не выдерживал и на слишком громкий стон приходил Димка, бросив свои утренние занятия. И хорошо, потому что в те дни, когда мы оставались вдвоем, мне чего-то не хватало. Хотя порой во мне было все что только можно – и язык, и член, и пальцы.
Вечерами мы пили вино на террасе, о чем-то негромко болтали, обнимаясь, пока в полутьме не начинали загораться фонарики – и тогда вдруг начинали целоваться, слизывая терпкое вино друг у друга с губ. Наши вздохи и стоны разносились по всей улице, но нам было наплевать.
Казалось, все это длилось совсем недолго – как и все счастливые моменты в жизни. Но потом я посмотрела по календарю – и оказалось, что с начала мая до снятия ограничений на прогулки прошло не меньше трех недель. Просто время летело, почти не делясь на отрезки, укутывало в себя как в один долгий сладкий день.
В первый день свободы, когда отменили обязательные пропуска на выход из дома, Кипр умирал от аномальной для весны жары. Я вырядилась в льняное платье и все утро ловила на себе жадные темные и огненные взгляды. Кончилось тем, что меня усадили в машину и увезли на далекий пустынный пляж, куда еще не успели добраться ошалевшие от внезапной воли киприоты.
Море было еще холодным, но Марк с Димкой все равно искупались и примчались ко мне на песок мокрые, с ледяными каплями на коже, которые вскоре буквально вскипели от наших поцелуев и рискованных ласк. Я боялась полиции, но они заверили меня, что после двух месяцев круглосуточных рейдов по проверке пропусков, сегодня у местных полицейских праздник. Никто не будет искать нас здесь, чтобы оштрафовать за непристойное поведение. Когда еще ты увидишь пляжи Пафоса настолько безлюдными, чтобы заняться на них среди бела дня разнузданным сексом?
Димка умудрился забыть презервативы, так что для него разнузданный секс был ограничен минетом, но раскачиваться на лежащем Марке, чутко направлявшем меня, ровно держащем темп и ритм было охренительно.
Море кидало в нас клочья белой пены, теплый ветер обнимал плотными струями и счастье искрилось на кончиках пальцев и языков.
Я хотела их всегда.
Никогда бы не подумала, что я такая.
Что это я, я сама буду тянуть обоих к дивану.
Буду безапелляционно отнимать у Марка ноутбук, как он когда-то у меня, и вешаться ему на шею, выпрашивая ласку.
Буду вламываться в душ к Димке и опускаться на колени перед ним.
Никогда, ни разу, несмотря на свою наглость, не знала я отказа. Ни в сексе, ни в ласке, ни во внимании. Это в клочья разрывало все мои страхи по поводу близости с другими людьми. Оказывается, я нужна была им так же сильно и часто, как они мне.
Кипр потихоньку возвращался к нормальной жизни. Вечерами по дорожкам вдоль моря гуляли собаки, бегали люди, носились выпущенные на волю дети, оглашая закатные часы пронзительными воплями. Открывались кафе и рестораны, официанты в масках выставляли столики на расстоянии двух метров друг от друга, но в очереди туда все стояли как попало. Местные жители ужасно мучились от ограничений в двести пятьдесят человек на свадьбе или похоронах – по кипрским меркам это микровечеринка, тусовка интровертов-мизантропов. Друзья встречались, чтобы поговорить, чинно стоя на расстоянии, но при прощании все равно обнимались.
Мы сходили и в кафе, и на набережную, где по вечерам играла живая музыка, и даже решили как-нибудь съездить в Лимассол – самый русский город острова и поискать, нет ли там чего-нибудь интересного, вроде традиционных оргий после окончания эпидемий чумы, как в Средневековье.
Но нам хорошо было и просто втроем. Мне нравилось сидеть между ними на ступеньках у воды, опираясь на широкую грудь Димки и целоваться при этом с Марком. Девушки сворачивали на парней головы, особенно когда они снова сбежали понырять и, выбравшись на сушу, направились под пляжный душ. Капли воды, сверкая, отскакивали от их разных, но одинаково совершенных тел, завораживая всех, кто их видел. Слышно было, как окружающие сухо сглатывали, глядя на Марка и Диму, а я сидела на лавочке, ждала их и втайне пищала от восторга – это все мое, мое, мое!
…реальность пришла внезапно.
Я сама все разрушила.
Случайно. Но глупо.
Как героиня какой-нибудь сказки, что сожгла перья лебедя, спрятанные в сундуке.
Листала новости, в очередной раз устроившись на груди у Димки. Мне было тепло и хорошо, как давно не было. В последнее время меня больше интересовали новости Кипра больше, чем российские. Куда веселее читать про урожай авокадо, новый открытый пляж увеличившуюся популяцию морских черепах и тому подобную милоту, чем про падение цен на нефть и новый законопроект Думы. Там же и наткнулась на рекламу, без задней мысли, вообще не задумавшись, удивившись:
– Марк, гляди, они тут продают места в частных джетах. И даже не по десять тысяч, а по три всего. Правда до России, но, значит, и в Италию могут летать? Запрет только для регулярных рейсов?
Мгновенно вскипевшее в воздухе напряжение подсказало мне, что я сделала что-то не так.
Ударившееся о горло сердце сообщило – что.
Что.
Тихим голосом Дима сказал:
– Да, Марк. Смотри. Самолеты уже летают. Как удачно, правда?
Неестественно веселым тоном отозвался и Марк:
– О, круто! Ириска, скинь мне ссылку! Я и не знал.
До меня постепенно доходило, что не одна я такая умная могу читать новости и делать выводы. Но ссылку послушно скинула.
Димка перегнулся через меня, читая с экрана и хмыкнул:
– Ну что, Марк? Летишь?
Скрип зубов расслышала даже я.
– Конечно. Меня же ждут.
Осознание нахлынуло волной.
Ждут.
Он улетит.
В Италию, к Николь и детям. От меня.
От нас. Один.
Без меня.
А мы тут. Вдвоем.
Я одна. Я…
Господи, какая же я дура, совсем мозг расплавился у идиотки, что стоило промолчать?!
Но как промолчать? Если ему надо было?
Как, как… подумать только о себе.
Хоть раз в жизни, когда все хорошо, не думать о том, чтобы сделать другим что-то полезное, а наслаждаться и делать хорошо СЕБЕ!
– Завтра, – сказал Марк минут через пять бесконечно долгого молчания и моих истерических мыслей, бегающих по кругу внутри черепной коробки. – Завтра как раз рейс в Римини. Удачно.
Я уткнулась Димке в подмышку, чтобы не разреветься. Не показать, как я хочу разреветься. Хотя он все равно догадался, почему по моему телу пробегают судороги.
Я загоняла слезы как можно глубже, чтобы не признаться какую внезапную пустоту я почувствовала после слов Марка.
Догадывался ли Марк, почему я молчу?
Он-то – наверняка.
– Устроим прощальный ужин? – бодро спросил Димка.
– Как в прошлый раз? – криво ухмыльнулся Марк, вставая с дивана. – Тогда я за продуктами.
– Как в прошлый раз… – и ловкие теплые пальцы пробежались по моей спине.
Когда Марк уехал, а Димка отправился на кухню, я все-таки выскочила на улицу под надуманным предлогом. Котика же надо покормить. Черно-белого. Который при виде меня слинял в густые заросли кустов, цветущих по весне ядовито-яркими цветами.
Я прошлась до бассейна в центре жилого комплекса. Он все еще был обтянут полосатыми лентами с предупреждениями, что купаться в эпидемию запрещено. Сухие листья плавали в воде как лодки эльфов, отбывающих в Валинор, а рыжий кот пытался дотянуться до них лапой.
Я уткнулась лбом в полосатый ствол эвкалипта, прислонила ладони к теплой и гладкой его коре и расплакалась.
Зачем, зачем, зачем, зачем!
Я не хочу. Не хочу отдавать его ни жене, ни дочерям, ни хищной Италии, павшей от вируса. А что, если начнется вторая волна эпидемии, и он там заразится и умрет? Если снова закроют границы? Если он помирится с женой?
Тут даже без «если».
Он ведь спешил вернуться, чтобы никто не узнал, что он вообще улетал, и он мог делить опеку над дочерьми. Или вовсе не разводиться, если получится.
Теперь-то наверняка. Мы все были как потерянные дети в эти дни. Даже мне позвонил бывший. Весь мир испугался за своих близких.
Кто может быть ближе отца собственных детей? Жена точно не захочет его отпустить.
А он не уйдет добровольно от своих дочерей ради меня. Димка был прав. Если бы Марк мог так поступить, я бы не…
Не влюбилась в него.
Что же я наделала?!
Прощание
Так меня и нашел Марк.
Обнял сзади, прижал к себе, невесомо выдохнув в волосы.
Я сразу поняла, что это он, хотя не слышала шагов. Мы слились как капли ртути, как будто наше естественное состояние – вместе. Обнявшись.
Он положил подбородок мне на плечо, дыхание шевелило мои волосы. Мы, кажется, чуть покачивались, стоя так неопределенно долго. Я закрыла глаза и попросила:
– Марк. Пообещай мне что-нибудь. Что угодно.
– Ириска… – прошелестел голос мне на ухо. – Обещаю, что никогда тебя не забуду.
И сердце тяжело упало, кажется, разбившись по пути.
Это звучало как прощание навсегда.
И его поцелуй был прощальным, со вкусом моих слез. Прохладным. Медленным.
Он больше ничего не обещал. Только руки гладили мои плечи, развернули меня к нему, прижали к груди.
Только пальцы стирали слезы с лица, едва касаясь кожи подушечками. А потом он их облизывал, и следующий поцелуй был еще солонее.
Марк потерся щекой о мой висок, вздохнул.
– Кончишь для меня? – вдруг спросил он. – Здесь. Только для меня?
В прозрачной желтизне его глаз таилось что-то… такое, чему я никогда не смогла бы отказать.