Сегодня приходил Донел. Уже второй раз,
с тех пор как я в доме у Марлы.
В календаре написано «еженедельно»,
но это не так.
Он появляется – я тут же куда-нибудь прячусь.
Донел входит тяжелым шагом, по-хозяйски все оглядывает,
Басит:
– Пегги сказала, ты тут танцуешь.
Это, конечно, прекрасно, но только до тех пор, пока
не упадешь, и кто тогда будет
с тобой возиться?
Здесь же большой телевизор, тебе есть чем заняться.
Может быть, нужно что-то еще?
– Скучаю по Мэри, повидаться бы с ней.
Она скоро приедет в гости?
– Она не приедет.
Хватит уже, сколько можно об этом.
– Я просто интересуюсь.
– Лампочку в люстре
не надо поменять?
– Да, поменяй, пожалуйста.
Ты очень добр, – говорит ему Марла.
После его ухода
Марла мрачнеет.
Будто бы свечку
задули.
Очень хочется спросить ее:
«Марла, о чем вы задумались?»
У нее потускнели глаза.
Прикусила губу.
Руки висят как плети.
Но вслух говорю:
– Может быть, потанцуем?
Нахожу у себя в телефоне модную песенку,
включаю звук
и начинаю смешно выплясывать.
Пусть улыбнется!
– Когда начинается мой сериал?
«Улица Коронации»? – спрашивает Марла.
Я все выключаю. Нельзя же ее заставить.
Иду в магазин обедать,
а Марла остается одна со своими мыслями.
Пусть у нее будет время
выбраться
из темноты,
куда она прячется.
Когда сможет —
вернется,
и я
как раз тоже вернусь.
Позвоню в полицию
У меня в телефоне электронная почта,
Фейсбук, Инстаграм. Я все настроила.
Тут же начинает тренькать – пошли сообщения,
одно за другим, будто бы я звезда и мне пишет куча народа.
Папа отправил дюжину гневных писем,
в каждом – вопрос: «Ты заблокировала мой номер?»
В двух письмах: «Если ты не вернешься домой,
я позвоню в полицию!»
И в одном: «Мне одному очень грустно».
Келли-Энн тоже мне пишет:
«Эллисон, Бьюд большой. Отвечай на звонки.
Или набери по мессенджеру. ПОЖАЛУЙСТА.
Жду! Волнуюсь!
ПОЗВОНИ, РАДИ БОГА».
Чем хороша электронка —
тот, кто пишет, не знает – читали его письмо или нет.
Пока что я делаю вид: не читала.
Самой непонятно, почему не отвечаю
Келли-Энн.
Может быть, потому – что Эллисон
больше нет?
Я же Ириска.
Дрозд
Черный дрозд уселся на ветке
сливы в саду.
– Я видела его в сарае, – сообщаю Марле.
– Тот же самый? Пусть он будет нашим дроздом.
У меня в детстве был волнистый попугайчик.
Его кошка сожрала.
Вот так тупо. Но это правда.
Наша кошка была чудовищем —
ела своих же котят.
Марла складывает руки на груди.
– Почему он сидит, не летает? Может быть, болен?
Я открываю дверь.
Птица будто застыла на месте.
В желтых глазах – страдание.
– Ты болен?
Дрозд открывает клювик,
Закрывает его: «щелк», но не поет.
Марла берет в руки блюдце с водой.
– Наверное, ранен, – предполагаю.
Она подходит ближе,
протягивает ему блюдце.
Дрозд не шевелится.
А потом происходит вот что:
из-под куста
появляется серая кошка – она заходила в сарай в самую первую ночь,
крадется,
припав к земле,
глядит на дрозда.
– Чудесная птица, – сообщает мне Марла.
– Нужно его покормить.
Кажется, у меня есть семечки.
Сейчас принесу.
Или червей.
Папа держит червей для рыбалки.
Она пытается что-то вспомнить,
Водит глазами вправо и влево, будто бы ищет ответ,
где-то здесь, в воздухе.
– Где папа?
Он дома?
– Да, семечки, – отвечаю ей, – а если закончились,
схожу в магазин и куплю.
Помогу вам.
Кошка крадется по саду.
– Ты мне поможешь? Мне что, нужна чья-то помощь?
– Иногда.
– А я тебе помогаю?
Марла глядит на дрозда. Он так и сидит на ветке.
Я прогоняю кошку.
– Конечно, все время. Я бы просто пропала
без вас.
Разговор
Папа подъехал. Припарковался – резина скрипнула.
Я слушала аудио. Отключила.
Он видел меня из коридора, но не поздоровался.
Прошел на кухню, уселся за стол,
потер себе шею.
– Сегодня у нас спагетти. – Я помешала еду в кастрюле,
поставила на стол красный соус с маслинами.
Не обед из трех блюд,
но все-таки лучше, чем каша
или готовые вафли, разогретые в тостере.
Папа подошел к окну.
– Как дела на работе? —
Обычный вопрос, люди всегда
спрашивают друг друга —
«Как дела?»
Вопрос-ответ, взаимная вежливость.
– Да уж лучше б я был безработным, получал бы пособие.
Поскреб ногтем по пятну на столе.
– Ну что за дерьмо ты там приготовила – давай уж, накладывай.
Достал телефон,
начал листать,
не поднял глаза.
Так и ел.
Я разложила обед в две тарелки,
села напротив него,
но есть не хотелось.
Ждала, чтобы он пообедал,
и я бы пошла к себе в комнату.
Сделав вид, что занята.
Потому что безделье папа считал преступлением.
Не хотелось, чтобы он меня на этом поймал.
Впустую
Я впустую потратила дни, месяцы, годы,
ожидая – когда же папа станет добрее,
думая – может ли он измениться,
могу ли я изменить его,
если стану совсем незаметной,
буду как можно меньше
его беспокоить.
Лучше б я провела это время с пользой:
пересчитала шерстинки у собаки Софи;
вычерпала ложкой
воду из бассейна;
выучила все пьесы Шекспира
и все сонеты.
Драгоценное время – сквозь пальцы. Я размышляла —
что мне сделать, чтобы папа изменился?
Если бы я только знала,
что нужно сделать.
Покупка бюстгальтера
Мне казалось, что под джемпером
и жилеткой
совершенно не видно, что у меня есть бюст.
но Келли-Энн его все же заметила,
отвела меня в магазин
и заставила выбрать бюстгальтер.
Первый раз в жизни
я примеряла бюстгальтеры
в кабинке перед огромным зеркалом,
кричала оттуда:
– Тесноват. Слишком пышное кружево! И неудобный.
А она совала за шторку
все новые.
Потом мы пошли в кафе.
– Только не рассказывай папе, – попросила я Келли-Энн:
почему-то не хотелось, чтобы он об этом узнал.
Келли-Энн взяла с тарелки куриный наггетс,
откусила половину.
– Я твоему отцу вообще ничего не рассказываю.
У нее брякнул телефон, Келли-Энн взглянула и засмеялась.
Показала экран, смешное видео:
медведь улепетывал от оленя.
Я поняла, что когда-нибудь все закончится.
Она уйдет.
Щебет
Меня разбудил птичий щебет.
Откуда берется мелодия в крошечном тельце?
Приглашает:
– Просыпайся, взгляни на мир, – вот что поет птица.
– Просыпайся, здесь столько чудесного!
А я
в сто раз больше этой пичужки,
но мой голос и вполовину не так красив,
и негде мне взять
такую чудесную музыку.
Может быть, это щебечет наш дрозд?
К нему снова вернулся голос,
и он тут же похвастался?
Выглядываю в окно.
На кусте остролиста сидит воробей.
А черного дрозда
нигде
не видно.
Встаю, иду на кухню печь блинчики.
Переработка отходов
Струи дождя
барабанят по окнам.
Обуваю резиновые сапоги Марлы,
топаю к тротуару
выбросить упаковку
в контейнер для пластика (переработка
отходов).
На земле – черный комок:
горсть мокрых перьев.
Черный дрозд вернулся,
на этот раз навсегда,
только – мертвый.
Я уже вымокла,
но нельзя, чтобы Марла нашла его.
Мне б и самой не хотелось.
Подбираю его:
отнесу
на компостную кучу
в дальнем углу,
спрячу в опавших листьях.
Может быть, сначала он станет землей,
а потом прекрасным цветком…
У задней двери мяукает кошка.
Наверное, голодная.
Корочки
Марла ходит по патио,
зацепилась за что-то, до крови ободрала колено,
порвала колготки.
За неделю
ссадина затянулась,
покрылась коркой.
Марла сдирает ее по краям,
появляются новые ранки.
Накрываю ей пальцы ладонью:
– Не нужно, пожалуйста.
С края корочка чуть-чуть отстает.
– Последнюю, – умоляет она.
Понимаю – ей хочется
очистить все до конца:
раз начала, так нужно закончить,
немного осталось.
– Нельзя,
обдерете до крови.
Власть
Дома ко мне в спальню часто залетали
бабочки.
Летом окна были открыты, и бабочки
порхали по комнате,
а потом начинали отчаянно искать
выход.
Бывало, утром я просыпалась
и чувствовала —
тонкие крылышки
тихонько щекочут мне
щеки.
Хотелось поймать —