– Нечего тратить деньги.
Марла не спорит.
Елки не будет. Ладно.
Без ветчины
– Прошлое Рождество… это было в прошлом году?
После маминой смерти.
Мама же умерла?
Марла отвлекается, разглядывает что-то вдали,
но продолжает:
– Папа тогда приготовил ужин.
Но, кажется, забыл ветчину?
Отправил всех нас в церковь,
а потом мы пошли к бабушке —
подарили ей шарф, который связала Нив.
Нив превосходно вяжет.
Любит вязать и хвалится этим.
Рукодельница!
Но такая тихоня.
Теперь у нее уже внуки.
Бабушке очень понравился шарф.
А священник, похоже, был пьян —
слишком много ему поднесли накануне.
Понимаешь, о чем я?
Мы вернулись домой ужасно голодные,
я начала накрывать на стол.
Слюнки текли, так хотелось мяса.
Нив помогла все разложить и вдруг спрашивает:
«Папа,
а ветчина?»
Он забыл, представляешь?
Кажется, Нив назвала его
безбожником!
И получила подзатыльник.
Ее отправили наверх, в спальню.
Так что за столом были только мы с папой
в золотых колпаках,
ели чертов морковный салат – все равно что солома!
На Рождество.
Как мама ушла, папа стал просто невыносим.
Она его бросила.
Нет, она умерла.
Она бросила всех нас.
Он тоже ее бил. Кричал на нее. И до сих пор кричит.
Давай с тобой сходим в кино?
У тебя есть деньги?
Можно взять у Роджера аванс.
Или попросим у Мэри.
Целую Марлу в щеку:
– Я принесу вам пальто.
Пойдем погуляем.
На берегу
В небе носятся чайки.
У каждой свой боевой клич,
враз отличит чужака.
Интересно, кто-нибудь узнает мой голос
по телефону?
В кармане тренькает – кто-то мне написал.
Пожалуйста
Еще одно письмо от Келли-Энн:
«Завтра приеду в Корнуолл,
Ты еще там?
Почему молчишь?
Я сто раз тебя набирала. ПОЗВОНИ МНЕ!
Пожалуйста».
Не звоню, и не пишу.
Не знаю,
что
отвечать.
«Бриолин»
Как-то в школьном театре мы ставили «Бриолин».
Я играла в массовке, а Софи получила роль Сэнди.
Для заключительной сцены
ей пришлось напялить дурацкие узкие брюки
и туфли на платформе.
Джеки сказала:
– Как-то неженственно, ты как пацан.
Софи в ответ покрутила задницей.
– Да ну, а по-моему, классно!
Папа и Келли-Энн
пришли на спектакль.
Уселись на заднем ряду,
папа уткнулся в свой телефон.
Потом он сказал:
– А подружка твоя ничего. Такой сильный голос.
– Софи поет в хоре, – пояснила я.
Келли-Энн обняла меня за плечи.
– Эллисон, ты была молодцом.
Папа засмеялся:
– Что?
После церковного хора
петь в таком мюзикле?
По дороге домой мы остановились перекусить.
Папа разрешил мне выбрать: мороженое
или чипсы,
но не то и другое.
– Ты тоже неплохо пела, – сказал он,
вручая кассиру пятерку.
Я чуть было не улыбнулась,
и тут он добавил:
– Ты, конечно, старалась.
Но не всем же быть звездами.
Я Эллисон
Смотрим новости:
политики говорят красивые речи,
обещают кучу всего. Лгут, так уж привыкли.
Марла глядит на меня. Спрашивает грустно:
– Кто ты?
– Я Эллисон.
У меня нет дома, мне некуда идти.
– Да, – Марла кивает.
– Мне тоже – некуда.
Море
Морю нет дела —
я в шелках и довольна
или рыдаю в рваной одежке.
Море
будет
катить свои волны туда и обратно,
будет спокойно дышать
или яростно,
просто БУДЕТ —
ему все равно,
что я кричу
с берега.
Слушает только себя —
не тех, кто поучает,
как следует поступать.
Хотела б я стать похожей на море.
Упала с лестницы
Я стою,
наблюдаю – девушка на скейтборде спускается со ступенек.
Засмотрелась,
пропустила зеленый свет. Ну, подожду, загорится.
На киоске висит объявление:
нужен разносчик газет.
Не хочу брать работу у Люси.
Иду домой.
Захожу, и
вижу Марлу – скорчилась внизу у лестницы,
стонет,
голова
в луже крови.
На этот раз
Как ей помочь, остановить кровь?
Я не знаю.
Нужно звонить.
Врач «Скорой помощи»
Марла жива,
лежит на носилках в машине;
врачи
принимают меня за внучку.
– Ты можешь поехать с нею.
И я сажусь рядом с Марлой.
Маска закрывает ей лицо;
одеяло натянуто до подбородка.
Марла глядит на меня.
– Ириска.
Я по тебе скучала.
Где ты была?
Мне нужно с кем-то поговорить о Мэри.
Ты единственная, кто меня понимает.
Ты уже не страдаешь по Оливеру?
Я поправлюсь?
– Вы упали.
Подлечитесь, и…
– Ах да. Я упала.
Но знаешь…
Я столько раз уже падала.
Я передам
– Вы член семьи? – спрашивает меня доктор.
– Да.
– Она неудачно упала, сильно ударилась.
И ничего не помнит.
Конечно, какое-то время побудет в больнице,
но ей нужно жить в доме,
где нет… лестницы.
Хотя бы так.
Вы скажете всем остальным?
– Да. Я передам ее сыну.
Отцу.
Ее сын – мой отец.
Он хмурится.
– Да. Хорошо. Спокойной ночи.
Дом мой
Оставляю записку для Пегги – типа, врач написал.
Ей же нужно знать, что случилось.
Слышу – вошла, прочитала. Ругается:
– Черт! Дерьмо! Ну надо же…
Кому-то звонит:
– Упала… Да… Нет, я не знаю…
Сейчас поеду в больницу.
И снова звонит:
– Упала… Да… Нет, я не знаю…
Донелу я сказала.
Да, поедет в больницу.
Я тоже.
Послушай, Луиза…
Конечно.
И уезжает.
И не вернется, по крайней мере, сегодня.
Дом мой.
Занять себя
От нечего делать занимаюсь уборкой:
мою посуду, протираю шкафы;
весь вечер со шваброй и тряпкой.
Чтобы только не слышать
тишину —
в спальне, на кухне, в гостиной,
везде.
Спит
Голова в бинтах.
Кожа белая, как бумага.
Рядом на мониторе бежит кривая – видно,
как бьется сердце:
жива,
жива, все-таки жива.
Я сижу у кровати.
Марла спит.
– Мне, наверное, нужно уйти.
Нельзя оставаться в доме, когда вас
там нет.
Это неправильно.
Марла?
За спиной у меня медсестра
изучает
медицинскую карту.
Марла стонет во сне.
– Что?
– Останься!
– Здесь или в доме?
– Останься, – повторяет она.
И тут появляется Пегги.
И тут появляется Пегги
– Ты кто?
Толстые руки упираются в толстые бедра,
Ни тени улыбки. Глядит подозрительно.
Я встаю и протягиваю ей руку.
– Я Эллисон.
Знакомая Марлы.
Живу на той же улице.
Звонок
Едва я настроила мессенджер —
проходит всего
пара часов,
и в трубке голос, который я так боялась услышать:
– Эллисон, где ты?
Я смотрю на экран.
Зачем я ответила?
Боже, зачем?
Он нашел меня!
Он нашел меня
и снова начнет мучить.
– Где только я тебя не искал.
Я так волновался.
Эллисон? Ответь мне!
Ты с Келли-Энн?
– Я не вернусь.
У меня все в порядке.
От окна слышно: водитель заводит
машину.
Вскрикивает девушка,
ее парень смеется.
Газонокосилка жужжит, как большая пчела.
– Так ты, значит, сбежала. Я думал,
тебя убили, спрятали труп.
Я просто не знал куда деться, Эллисон!
Пауза.
– Ты ударил меня.
Ты причинил мне боль.
Ты всегда
меня обижал!
Я говорю это вслух.
Не про себя.
Не спрашиваю.
Не извиняюсь.
Наконец-то говорю это вслух.
– Не нужно было сбегать.
Мы бы поговорили.
Это Келли-Энн тебя подбила?
Знаешь, ты тоже причинила мне боль.
Он кашляет в мундштук.
– Она уже родила?
Тоже сбежала; я хотел извиниться, а она не дала мне возможности.
Я всего только раз ошибся.
У меня в голове —
или в комнате? —
загудело.
– Келли-Энн была беременна?
– Одного ребенка украла, а другого заставила ненавидеть меня.
Ну да,
конечно!
Беременна.
Как же я сразу не поняла…
Нажимаю отбой,
падаю на ковер,
сжалась в комок.