Представляю себе – завтра будет солнечный день,
и молюсь: поскорей бы уснуть,
пока не наступила глубокая ночь
и я буду бояться —
не крыс, не мышей, —
а вдруг они ночью
куснут обожженную щеку,
для них это будет как мясо на гриле,
мягкое, так легко его грызть…
а – людей.
Вот кто может обидеть,
а девчонка уже нахлебалась.
Сижу на корточках,
одна,
в темноте.
Беру в руку ржавый гаечный ключ,
да – довольно тяжелый,
и что есть силы
замахиваюсь
на невидимую опасность.
Пусть только войдет кто-нибудь!
Ноет щека.
Бросаю гаечный ключ, закрываю глаза.
Телефон молчит.
Ночью
Шорох, шорох за дверью сарая.
Сапоги по гравию?
Снова сажусь, удивляясь, что все же заснула.
Дверь скрипит.
Я тихонечко вскрикнула…
Медленно, крадучись
в сарай
входит серая кошка
глаза ее светятся – две маленькие луны.
– Кис-кис-кис, – подзываю ее,
складываю кончики пальцев
и протягиваю ей пустую ладошку.
Кошка нюхает воздух,
поворачивается,
задирает хвост,
тянется, выставив попку,
сторонится меня.
Попкорн
Как-то папа мне предложил:
– Устроим «вечер кино»?
Сказал – сама выбирай, что смотреть,
вот только сейчас он быстренько
примет душ.
Ему нравился
«Мужской стриптиз»,
Он всегда хохотал над ним,
и я выбрала эту комедию,
раз она нам обоим нравится,
настроила телевизор, все подготовила.
Папа любит свежий
соленый попкорн,
и я решила сделать немного попкорна.
Положила в сковородку кукурузу,
она там —
хлоп,
хлоп!
Хлопала и пыхтела.
Но передержала…
Масло так раскалилось!
Кухню окутало дымом,
и сработала сигнализация,
загудела
на весь дом.
Папа с мокрыми волосами прибежал на кухню, крикнул:
– Господи, черт возьми!
И прежде чем я успела
сказать, что это —
попкорн,
сюрприз!
схватил меня за запястье
больно
выкрутил,
вытолкал в сад. Я упала, ушиблась.
И не пускал домой —
я часа два там сидела
на холоде.
Папа сказал:
– Хорошенько подумай
о своем поведении.
Помятое и побитое
Не могу заснуть.
Вытащила из рюкзака банан,
очистила:
весь
в коричневых пятнах.
Выбросила его.
Никогда не могла есть
помятые, побитые, подпорченные фрукты.
Мне казалось, они в синяках. Как и я.
Есть что прятать
Длинный рукав и колготки
закрывали мои синяки,
и пришлось подделать записку, типа, из дома:
«Эллисон сегодня пропустит урок физкультуры,
потому что…»
Физкультурник закатил глаза
(никакого сочувствия – подумаешь, месячные!)
и позволил мне посидеть в сторонке.
Одноклассники в футболках и шортах упражнялись на батуте:
просто прыжки,
и сальто,
так высоко —
под самую крышу спортзала,
вопили от удовольствия,
ощущая полет,
а я в это время думала:
нужно
держаться от папы подальше;
пускай синяки
заживут, хотя бы пожелтеют.
Завтрак на пляже
Волны набегают на песок,
малыши подставляют волне ладошки, потом тянут их в рот.
Папину карту уже заблокировали.
На последние деньги
покупаю пакетик чипсов.
Запиваю их газировкой,
и десерт – леденец на палочке, розовый.
Как будто мне восемь лет.
С неба сыплется мелкий дождь,
песок покрывается темными точками.
Негде спрятаться, только в сарае.
Ну, я и пошла туда.
Пустой дом
Широкие окна плотно закрыты,
но вблизи они вроде бы чистые,
а из сада
казалось —
не очень.
Стоя у задней двери, подношу к глазам
ладонь,
рассматриваю кухню:
коричневые шкафчики, металлическая
сушилка —
дом, похоже, построен давно, уж точно до моего рожденья.
На плите чайник.
Кипит,
свистит-зовет:
«Давай скорей, иди скорей!
Я устал свистеть. Выключайте!»
Из-за дверцы холодильника
появляется женщина:
тонкие черты лица.
Замечает меня,
испугалась.
Глядим друг на друга.
Обе застыли на месте.
Приглашение
Я вихрем метнулась
обратно
в сад, в сарай,
схватила рюкзак
и
прочь,
шагаю
прочь.
Конечно же, нужно уйти —
нельзя оставаться.
Но.
– Ириска?
Голос тих, так карандаш шуршит по бумаге.
Не могу пробраться сквозь изгородь,
пытаюсь протолкнуться,
пролезть,
а вдогонку
тот же голос – уже погромче,
с ирландским акцентом:
– Вернись, ради бога!
Ириска!
Женщина поднимает руку,
как школьник на уроке.
– Ириска? – повторяет еще раз,
наверное, хочет пригласить
зайти, угостить чем-нибудь.
В голосе слышно отчаяние.
О да, мне это знакомо —
когда умоляешь кого-то не уходить.
Ну вот.
Через край
На кухне пахнет горячими булочками.
На тумбе
пустая тарелка с крошками.
С удовольствием съела б домашнюю булочку, с маслом!
– Я не могу закрыть воду.
Женщина
сжала в кулак узловатые пальцы,
крутит рукой.
– Краны такие тугие.
Думаешь, просто? Для меня все равно что подкову согнуть.
С этим чертовым краном мне нужен помощник —
какой-нибудь красавец-силач;
приходил бы сюда каждый день,
уж мы бы с ним покрутили!
Она подмигивает, хихикает,
ведет меня через кухню
по коридору,
затем в туалет,
а там ванна
вот-вот переполнится,
выльется на пол.
Выдергиваю пробку, закрываю кран.
Вода бурлит и уходит.
Моргает лампочка.
– Хотела постирать тюль.
Но знаешь, я его, пожалуй, выкину.
Лучше выкину, чем стирать.
Кому он нужен?
Гора тюлевых занавесок, не очень-то белых,
высится в раковине.
– Мне пора.
Я отступаю на пару шагов,
гляжу на входную дверь.
Женщина склоняет голову набок.
– Может, останешься?
Я накрою стол на двоих.
Вдруг у тебя дома нечего кушать?
– Что? Да нет, у меня дела, – хочу отказаться,
но не двигаюсь с места,
тело думает за меня:
денег нет, идти некуда…
Уйду – придется бродить под дождем.
Женщина улыбается,
мелкие желтые зубы, широкий рот.
Изучает мое лицо.
– Больно?
Я касаюсь обожженной щеки.
– Да, – говорю. – Немного.
Не очень-то похоже, что ей жалко меня, но она предлагает:
– У меня есть чем смазать. Сейчас найду…
Ковыляет обратно на кухню,
роется в шкафчике
и протягивает мне крем от солнца, 30-кратной защиты.
– То, что нужно?
Я читаю этикетку, улыбаюсь.
– Хм. Не совсем по погоде, пожалуй?
Она вдруг злится,
будто я ее обвиняю.
Желудок сжался от голода.
– А можно мне булочку?
– О, конечно,
ты, похоже, заходишь, когда голодна.
Она выдвигает стул.
– Садись.
Иди сюда, садись.
Горячая булочка
Хрустящая корочка, сочный изюм,
свежее масло.
В жизни не ела
такой вкуснотищи.
Марла
– Как вас зовут?
Она грозит мне пальцем,
немного мрачнеет,
обдумывает вопрос.
– Марла.
Да.
Я – Марла.
Сейчас…
Коннор тебе ответил
насчет субботы? Хоккей на траве?
Мы едем или нет?
Вечно он нам голову морочит, терпеть не могу эту его манеру.
Каждую долбаную неделю одно и то же.
На это он мастер. Согласна?
Пауза. Марла глядит в окно.
– Погода меняется, правда?
Вчера было вроде как лето.
Я собиралась мяту посадить.
Ты не чувствуешь – пахнет какой-то
гарью,
или это мне кажется?
Град, как стеклянные бусинки,
стучит по окнам.
Марла протягивает мне бесцветную помаду (пахнет вишней)
и указывает на мою щеку.
– Попробуй вот этим.
– Можно мне еще булочку?
Я – Ириска
Я сказала Марле свое настоящее имя,
дважды:
– Эллисон. Эллисон.
И она его несколько раз повторила,
глядя в окно,
и снова: «Ириска».
Ладно, пусть называет как хочет,
не стану ее поправлять,
да и
мне понравилось – буду Ириска:
сладкая, твердая.
Забавное имя —
можно жевать,
а можно сломать зубы.
Бекон
В ванной разглядываю в зеркале
разбитую, обожженную щеку.
Я думала, краснота уже спала,
и стало не так заметно,
но нет, не лучше.
Болит.
Похоже не на ожог,
а скорей на клеймо,
по цвету и форме – будто к щеке
прилип ломтик бекона.
Сзади подходит Марла,
глядит на меня,
хмурит едва заметные брови.
– Ужасно. Давай помогу.
– Не надо. – Я отстраняюсь,
не знаю, что делать, ведь она проявляет
заботу.