– Шкафчик на кухне, – поясняет.
– Соскочил со стенки, и прямо на голову. Полтергейст!
Вызови «Скорую»!
Сердце заколотилось.
Что я скажу врачу – кто я?
И как я ее нашла?
Вдруг подумают – это я натворила?
Марла ведь не расскажет.
– Можно, я посмотрю?
Ощупываю ей голову – где рана?
Волосы в засохшей крови.
– Вы можете встать?
– Мне так плохо.
Вызови доктора!
Усаживаю Марлу на стул.
– Я приготовлю вам ванну.
Марла согласна. Отвлеклась.
На цыпочках
Марла внимательна,
то и дело поглядывает на меня —
будто ждет, что начну разговор.
Я молчу —
не хочу, чтобы она злилась
или смущалась,
или снова выгоняла меня.
Дома на цыпочках,
и здесь на цыпочках.
С одним отличием.
Марла меня не обижает.
Выглянуло солнце
Я ставлю еду на поднос
и несу его в сад.
Мы с Марлой в куртках, сидим за столиком,
жуем булочки, запиваем лимонадом. Она мне:
– Здесь просто бардак.
Вот мама ухаживала за садом.
– А давайте наведем порядок!
Марла подносит к губам стакан:
– Можно посеять все что угодно.
Давай посадим подсолнух!
Или какие-нибудь овощи.
Ты любишь капусту?
Папа бы точно не одобрил.
Он всегда считал, это
чушь собачья —
выращивать что-то съедобное.
– Да. Давайте капусту.
Наводим порядок
Марла надела шляпу от солнца, садовые перчатки.
Начинает выдергивать сорняки,
но не может долго стоять нагнувшись.
Идет в дом за водой.
Я наматываю на голову ее старую ночнушку,
собираю с травы осколки битого стекла,
камни с засохшей клумбы.
Возимся уже пару часов.
Мало что поменялось,
но у Марлы рот до ушей:
– Сад стал просто чудесным! Правда?
Я не уверена – она помнит, как было раньше?
Но сейчас дворик ей, кажется, нравится.
Марла довольна.
А это главное.
Остатки
Каждый день Пегги
оставляет обед. Накрывает фольгой.
Обычно
Марла на кухне снимает фольгу
и ест из коробки.
А сегодня забыла,
и я подаю ей обед
на подносе
и ставлю еще апельсиновый сок,
с водой.
Марла не спрашивает,
откуда взялась еда.
Поела, зовет, отдает мне поднос,
будто сидит в ресторане,
а я здесь – официант.
– Спасибо.
Марла кушает мало.
На тарелке осталась картошка —
выглядит аппетитно. Не выбрасывать же.
Доедаю остатки.
Снисходительность
Я приготовила картофель в мундире, с тунцом и кукурузой.
Папа сморщил нос,
словно в тарелке —
какашки:
– Самое простое не можешь как следует сделать.
– Я стараюсь, – ответила я ему.
Он поднял руку, хотел что-то добавить,
но передумал.
– Знаешь,
Элли,
очень трудно любить тебя.
Папа умел быть снисходительным.
Любовь
Если бы можно было научиться любить —
как играть на пианино,
или спрягать глаголы, —
тогда бы я сказала:
НАДО БОЛЬШЕ СТАРАТЬСЯ.
Мойка посуды
Я отлучилась с кухни,
а папа начал сам мыть посуду.
Соскреб холодный картофель в мусорное ведро
и вымыл сковороду начисто.
– Я бы помыла.
Он улыбнулся.
– Не-а. Моя очередь.
И, послушай, ужин хороший.
Я просто ворчун.
Я не ответила.
Начала вытирать тарелки
и думала – если у него изменилось настроение,
то что это значит – меня все-таки можно любить?
Дым, пар
Я кипячу чайник, Люси дымит косячком
и рассказывает о своем бывшем парне.
Он сделал рекламный ролик – как лечить прыщи.
– Ни за что не вернусь к нему.
Вот еще!
Пусть Кейт перед ним пресмыкается.
Она смеется, я тоже.
Добавляю молока в дымящиеся кружки.
Смеюсь
не потому, что смешно.
Просто
не хочу быть одна.
Нужно стараться.
Заживает
Обожженная щека заживает, начинает чесаться,
покрывается коркой.
Обдираю ее понемногу —
то, что само отстает
по краям,
то, что не больно.
Можно!
Марла сидит на крыльце
в плаще.
Подняла капюшон.
Мрачная.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Мне нельзя выходить.
Что, я здесь в тюрьме?
Кто повесил записку?
Я здесь хозяйка – и почему-то
нельзя выходить.
Я не ребенок!
– Не знаю…
Хорошо, что записка висит на двери,
и Марла знает – нельзя выходить
на улицу.
– А может быть, нам прогуляться в магазин на углу —
за сладостями?
Подаю Марле сумочку.
Она с улыбкой глядит на входную дверь,
там висит печатный листок.
– А это мы снимем:
«ВНИМАНИЕ: НЕ ВЫХОДИТЕ ОДНА.
ЕСЛИ ЧТО-НИБУДЬ НУЖНО, ЗВОНИТЕ ПЕГГИ».
Листок остается висеть.
Мы выходим из дома.
Каштаны
Марла останавливается, наклоняется,
подбирает с тропинки каштан:
– Такой приятный на ощупь.
Жаль, что каштаны не круглый год,
правда?
Оглянуться не успеешь —
а они уже сморщились.
Люди, наверное, точно так же.
Кладет находку в карман.
Я наклоняюсь —
мне тоже попался каштан
с плоским краем,
потом еще один, и еще.
У меня уже полный карман.
– Да, я тоже люблю каштаны.
но Марла не слышит, ушла далеко вперед,
к перекрестку.
Я бегу догонять,
не дай бог она выйдет на дорогу.
Марла глядит на меня с удивленьем.
– Еще раз привет.
Так приятно вместе гулять!
Жгучая крапива
Осень – пора каштанов.
Падают, трескаются,
стряхивают скорлупу:
снаружи твердую,
а внутри словно бархат.
Я просила Келли-Энн пойти со мной в парк, мечтала:
вот соберу огромную сумку каштанов,
отнесу их в школу,
похвастаюсь.
Папа поднялся с дивана.
– И я подышу свежим воздухом.
Келли-Энн просияла;
это было еще до того,
как он начал плохо с ней обращаться.
Я тоже была довольна.
Мы редко где-то бывали вместе —
только если ему хотелось.
Как-то ездили все втроем на базу
за краской
и один раз обедали в китайском
ресторане.
Мы отправились в парк. Моросило немного.
На зеленой траве хорошо было видно
коричневые каштаны.
Я побежала вперед —
добывать еду!
Быстро наполнила сумку
шоколадно-коричневыми шариками,
но хотелось все больше
и больше
и больше,
я ползала под деревьями, залезала под колючие кусты.
Под кустами
росла крапива,
а я не заметила, как вдруг стало покалывать
руки, колени —
все сильнее.
Я старалась добыть побольше каштанов!
Но крапива такая кусачая.
Руки болели.
– Бедняжка, – сказала Келли-Энн,
размяла листья щавеля, обернула мне руки.
Папа засмеялся:
– Даже я заметил крапиву.
А ты, как первоклашка, ничего не видела, кроме каштанов.
Мне было одиннадцать.
В двенадцать
мне уже было неинтересно,
что в сентябре собирают каштаны.
А в тринадцать я говорила
всем, кто каштанами хвастался:
«Тоже мне, сокровище!
Ерундой занимаешься.
Выброси!»
Не будь ребенком
Папа воспитывал меня:
Взрослей!
Быстрей!
Замолчи!
Не будь младенцем!
Не ной!
Хватит стонать!
Веди себя соответственно возрасту.
Веди себя как взрослая.
Не лей крокодиловы слезы.
Как будто
быть ребенком – это большая проблема
и мне
ее нужно решить.
Кэрол и Ли
Давно, когда я была маленькая,
папа решил, что влюблен
в одну женщину по имени Кэрол,
и она переехала к нам
вместе с сыном.
Кэрол и Ли
жили у нас с папой
несколько месяцев.
Сначала все было хорошо.
Кэрол пекла пироги и булочки.
Ли вел себя тихо.
Затем почему-то Кэрол перестала печь булочки,
почему-то кричала на Ли, а он начинал плакать.
Ли был старше меня —
наверное, лет восемь.
Я видела, как он ревет. Ну и что?
А он разозлился и ударил меня.
– Это ты виновата, – сказал.
– Она не хотела дочку.
Ты ей не нравишься.
Ли не врал. Это было нетрудно заметить
(я наблюдала за Кэрол):
Она не укладывала меня спать,
не стирала мне школьную форму.
Сердито смотрела на меня,
иногда и на папу!
Но однажды они уехали —
Кэрол и Ли.
Мы жили без них, как раньше.
Сделали вид, что их тут и не было.
Что нам и так хорошо.
Потеря
А вот с Келли-Энн – все совсем по-другому.
Как притвориться, что она никогда не жила с нами —
мы оба ее любили.
После ее ухода все стало хуже. Хотя казалось, что хуже некуда.
Вот что значит – потеря.
Может быть, папа не мог это вынести? Как после мамы?
Но я же не виновата?
Что у папы все так?