– Ты говоришь как она. Что человек – это стихия. Стихия, надо же! – все еще не отводя глаз от укуса, фыркнул он. – И учишься… на этом, биологическом.
И кусаешься. Хотя была б она оборотнем, отпечаток был бы другой. Нормальный, волчий или собачий, а не… тупых человечьих зубов!
– Ничего я еще не учусь! Я же сказала, я только документы подала, хотя баллы у меня хорошие… – она осеклась, поняв, что говорит совершенно ненужные слова, и исподлобья поглядела на него. – Не ходите за нами… – она попятилась и потянула своего пса за так и не снятую сбрую. – А не то Рвач вас порвет! А я добавлю!
Пес прижал уши и протяжно заскулил: он слишком хорошо знал кто кого на самом деле порвет. Но тут же шагнул вперед, закрывая собой девчонку. Он был готов драться: безнадежно и отчаянно, своей смертью покупая ее жизнь!
– Он… и правда будет тебя защищать! – прошептал он, все еще недоверчиво глядя на пса.
– Конечно! – девчонка снова попятилась, дергая шлею сбруи, чтобы пес тоже отступал вместе с ней. – Рвач меня всегда защищает.
– Собаки никогда не идут против меня. – он покачал головой, изумленно глядя на странного пса. – Я, считай… король собак.
– Не выдумывайте! – она продолжала пятиться, медленно, аккуратно, не поворачиваясь спиной и не делая резких движений. Как пятятся от большой агрессивной собаки, боясь, что та в любую секунду кинется. Он усмехнулся: девочка и не догадывается, насколько она права.
– Тоже мне, король он… – бормотала она. – Я Рвача из соски маленького выкармливала.
Он снова смотрел псу в глаза. Он видел. Он чуял. Холод, мучительный холод – сперва от него было спасение рядом с той, единственной, большой и сильной, что давала пищу, защиту и любовь. Рядом с мамой – такой же белой и остроухой. Рядом с братьями, маленькими и веселыми. Потом грохотало, гремело, рушилось, вздымалась пыль и было невыносимо страшно, ведь страхом разило и от той, что сильнее всех. Потом они бежали куда-то, он качался в зубах у матери, и долго скулил, когда она оставила его одного. Она возвращалась трижды, принося в зубах его братьев. Последний раз она шла тяжело, то и дело припадая к земле и от нее пахло болью и кровью. Последнего брата она не положила – он выпал у нее из зубов, заскулил. Мать лизнула его… и легла рядом, безучастная к попыткам щенков добраться до ее молока. Она становилась все холоднее и холоднее, а когда оледенела окончательно, страшный невидимый зверь – белый и холодный, накрыл скулящих щенков своим мокрым языком, холод просочился внутрь, заполняя собой все тело, и пришла тьма.
А потом вдруг стало тепло, так тепло, что щенок завыл от боли в оживающем теле. Между зубов сунулась какая-то штука – довольно противная, но от нее пахло молоком, хоть и не маминым, но тоже вкусным, а человечьи ладошки – тогда еще маленькие, чуть больше чем его собственные лапки, обхватили его поперек туловища и человеческий голос шепнул в торчащее ухо:
– Ты мой! Слышишь, мой! Насовсем!
Он еще не понимал, что ему говорят, но всем дрожащим тельцем чувствовал – да! Так и есть!
– Какой он породы? – спросил он.
И девочка и пес посмотрели на него одинаково – как на полного идиота.
– Дворянской. – буркнула девчонка и раздраженно пояснила. – Дворняга он! Его мама в заброшенном доме щенков принесла, а тот завалился, вот ее и пришибло. Она, наверное, щенков спасала. Вам-то какое дело? – девчонка снова ощетинилась, опять вспомнив, как он на нее напал. Крепкая девчонка.
– Никакого. Люди любят породистых.
– Люди разные! У нас во дворе тогда всех щенков разобрали!
– Вот не было бы этого заброшенного дома, его мама бы не погибла, и не нужно было бы забирать.
– А если бы ее деревом в лесу пришибло, вы бы кого обвиняли? Чего я вообще вам все это рассказываю?
– Потому что я слушаю. – ответил он, поднимаясь на ноги. Она испуганно шарахнулась назад. – Да не бойся ты… не трону больше. Вон, хоть пса спроси. – он кивнул на пса и пошел обратно к воде, на ходу зализывая оставленный ею укус.
Когда обернулся, она стояла на берегу – так, чтоб в случае чего быстро убежать. Но ведь не убежала. Он наклонился к воде, скрывая улыбку – так и знал, что не убежит. Любопытная. И упрямая.
– Все равно нужно забирать. – упрямо сказала она. – Это у людей родители о детях до конца дней готовы заботиться, а собаки щенков растят – и все! А Рвачу семья нужна.
Он аж фыркнул в набранную в ладони воду. Семья Рвачу нужна, ну, вы видали! Он вскинул глаза на пса – и опешил. Пес смотрел на него исподлобья. Также мрачно и презрительно, как на тех человечьих недопесков… как их там старуха назвала…
– Ничего… – проворчал он. – Зато человечьи дети не готовы… им только дай предать.
– Это вы о своей дочери? – подозрительно прищурилась она. – Вам лет тридцать, наверное? Значит, вашей дочери самое большее лет десять… ой, ну хорошо, даже двенадцать-тринадцать… если вы как в Средние века, сами еще мальчишкой были, когда она родилась. – судя по фырканью, в такую возможность она не верила. – Ну и как она могла вас предать? В главного делового партнера своими Bratz кидалась?
– Я… старше, чем выгляжу. – пробормотал он. И дочь тоже – старше. Когда эта предательница стукнула его заклятьем, ей было уже шестнадцать! Она была его единственным спасением, а сама… Он хрипло перевел дух. И ведь нельзя сказать, что совсем не помогла, он получил свободу. Без настоящего могущества, власти, без права исполнить что должно и разрешить судьбу человеков, этой смертельной заразы на теле мира, этих… которые замерзающих щенков домой несут. В-ведьма! – А… что такое Bratz? – спросил он. Вдруг ему еще повезло, вдруг Bratz – даже хуже заклятья?
– Понятно… – голос девчонки стал холодным как лед. – Пойдем, Рвач! – вот теперь она в самом деле повернулась к нему спиной… и направилась прочь.
– Эй! Погоди! – он растерянно глядел ей вслед… и вдруг бросился вдогонку. Потому что… если она уйдет, он точно не поймет чего-то важного. – Ты чего? Я же сказал, не трону больше!
– Ничего! – она остановилась, яростно и бесстрашно глядя ему в глаза. – Дочь вас, значит, предала, да? А сами не знаете, что такое куклы Bratz? Может, вы еще и про Барби никогда не слышали?
Он, конечно же, не слышал. И благоразумно промолчал. Но это не помогло.
– У кого дочка – не знать таких вещей не могут! – продолжала зло шипеть девчонка. – Все с вами ясно!
– Что тебе ясно?
– А то, что не могла она вас предать, понятно? Не знаю, что у вас там с ней произошло, а только предают близких людей! А вы… вы ей совершенно чужой человек! Бросили вы ее, ежу понятно!
Он растерянно оглянулся на шорох – еж выглянул из-под листьев, посмотрел на него глазками-бусинками и поковылял прочь, унося на иголках клейкие листочки. Когда он успел девчонке-то рассказать?
– А вспомнили, только когда что-то понадобилось! – продолжала девчонка. – Точно как мой папаша! Как говорит моя мама: кобель! Извините, конечно… – и снова зашагала прочь.
И правда – ей, похоже, с ним все было ясно. Чего только извинялась, непонятно. Он в пару быстрых шагов догнал ее.
– Меня в этом мире не было. То есть, я хотел сказать… в стране. И вернуться никак не получалось. Я вообще долго не знал, что она есть! – проворчал он и вдруг понял, что оправдывается. А он ведь и не собирался! Пес поднял голову и поглядел на него укоризненно. – Много ты понимаешь! – бросил он псу.
– Я понимаю, что мне это рассказывать без толку. – девчонка приняла фразу на свой счет. – Вы ей расскажите! Своей дочери! Вы же знаете, что она учится на биологическом, значит, следите за ней. – она остановилась и окинула его долгим взглядом. Ее голос стал мягче. – Вот и объясните ей все. Это лучше, чем накидываться со своими претензиями на первую попавшуюся девчонку. Даже если мы с вашей дочерью похожи.
– Не похожи вы. – произнес он, задумчиво разглядывая ее серые глаза, курносый нос в веснушках, завязанные в две короткие косички русые волосы. – Думаете одинаково. – и отвел взгляд, потому что она вдруг покраснела. А он усмехнулся.
– Вы уже закончили? – кусты затрещали будто сквозь них ломился медведь, а он невольно шагнул вперед, закрывая плечом девчонку. Вместо медведя из кустов стрелой вылетел Чапа и заскакал вокруг, а следом выбралась и старушка. – Ну и замечательно! Пойдемте скорее, все усталые, голодные, мальчики там шашлыки сообразили, Чапа у них уже два куска мяса выцыганил, бессовестный пес!
Чапа только глухо рыкнул сквозь зубы… и выронил кусочек мяса из пасти ему к ногам. И сел, стуча хвостом об пол и нервно перебирая лапками.
– Ты смотри, вам принес! – ахнула старушка. – Он раньше только мне кусочки таскал.
– Собачий король? – задумчиво повторила девчонка.
Он присел на корточки, почесал Чапу за ухом – тот зажмурился от восторга – и подобрал мясо. Съел бы сразу – не обижать же псеныша, тот ведь от всего собачьего сердца – но людей это всегда почему-то пугало. Потом съест.
Чапа счастливо тявкнул и ускакал в кусты – выпрашивать новый кусочек, у него ведь еще хозяйка не кормленная. Он задумчиво посмотрел вслед мелькающему в кустах собачьему хвосту: а ведь этот мелкий тоже любит свою человечку. И не бросит. Маленький, слабый… и старуха тоже слабая, несмотря на YouTube. Оба не выживут, если что… Он покачал головой и пошел следом.
На тщательно отгороженном камнями «пятачке» пылал огонь, и плыл колдовской запах мяса.
– А вот и наша организатор, прошу любить и жаловать! – старушка обняла девчонку за талию и подтолкнула к столпившимся вокруг мангала людям.
– О-о-о! – ее встретили дружным гулом. – Гип-гип-ура командирше! – кто-то протянул исходящий соком шашлык.
– Ой! Извините… я это… вегетарианка. – девчонка спрятала руки за спину.
– Одна живность всегда ест другую. – он перехватил шашлык – не хочет, ее дело! – а он голоден. Давно он не был так голоден. – Это правильно. По природе.
– А я человек, у меня другие правила. – отрезала она. – Если я могу прокормиться, не убивая, почему бы мне так и не сделать? Я ж никого больше не заставляю!