Рыцарь судорожно вцепился в рукоять. Шея змея изогнулась крючком… а из-под воды взметнулось перепончатое крыло. Рыцарь понял, что конец ему в любом случае — проклятый змей не станет подставлять глаза под удар, а просто опрокинет лодку крылом. Даже если пропороть перепонку, самого рыцаря это не спасет.
Свет заходящего солнца пропал, над лодкой взвилось громадное крыло. Со всей яростью отчаяния рыцарь рубанул по перепонке мечом — хрясь! Лезвие отскочило, как у неловкого дровосека топор порой отскакивает от дерева. Руки рыцаря вздернуло вверх, рукоять собственного меча звезданула его в лоб, вырвалась из ладоней. Молнией промелькнув над головой, меч с плеском ухнул в воду, мгновенно уйдя на дно. Над морем прокатился бешенный рев чудовища, взвился чешуйчатый хвост и новый удар с грохотом обрушилось на воду! Лодку швырнуло прочь. Оглушенный рыцарь пошатнулся и рухнул на дно лодки, приложившись хребтом об скамью. Засучил руками и ногами, как перевернутый злым мальчишкой жук, извернулся, и наконец, приподнял голову над бортом.
— Мать честная, Богоматерь Лесная! — хрипло выдохнул он.
Переливающийся в лучах почти утонувшего за горизонтом солнца по морю плыл дракон. Плыл, сложив крылья, точно гусь по деревенскому пруду. И шею вытянул, как гусь. Громадная чешуйчатая морда на миг зависла напротив лица рыцаря, и они уставились глаза в глаза: расширившиеся то ли от страха, то ли от изумления глаза рыцаря и обрамленные чешуйчатыми складками глаза дракона, яркие, как плошки, с узким вертикальным зрачком. Насмешливые. Разумные.
Потом дракон распахнул пасть… мелькнули длинные, как кинжалы, клыки. Наверняка, такие же острые.
«По крайности, это будет быстро.» — успел подумать рыцарь, невольно сжимаясь в ожидании лютой боли…
Дракон вдруг вытянул губы трубочкой — совсем как сам рыцарь над горячими монастырскими отварами! — и…
Порыв теплого, пахнущего разогретым металлом, камнем и почему-то сушеными травами ветра ударил рыцарю в лицо, подняв дыбом редеющие волосы, лодку толкнуло… Парус над головой яростно захлопал… и туго надулся, заставляя старую мачту выгибаться до скрипа.
— Фффууууух! — дракон дохнул еще раз. И снова… — Фффухх! — лодка понеслась прочь.
Стоя на коленях на дне лодки, рыцарь глядел как отдаляется от него бронированная бело-красная громада, с ее широченными крыльями, острейшими зубами и наверняка не менее острыми когтями. Дракон дохнул еще раз, заставляя рыцаря пригнуться от бьющего ему в лицо драконьего дыхания, а змей заложил дугу по воде, задрал хвост — то ли грозя, то ли насмехаясь — и лихо изогнувшись, нырнул в воду, в мгновение ока скрывшись из глаз, будто и не было его никогда. Только вода взбурлила — и затихла, да лодка еще скользила по водной глади, каждое мгновение приближаясь к берегу.
Рыцарь шумно выдохнул. Поднес дрожащие пальцы к лицу, отирая лоб, мокрый то ли от морских брызг, то ли от пота. Как там говорил тот рыбак? То Фелико Терас…
Добродушное чудовище.
— Шарк! Шарк! Шарк!
Еще недавно его шаги звучали совсем не так — он спускался быстро, бойко, он был полон решимости изменить свою жизнь, и даже сил, благодаря монастырскому лечению, у него прибавилось, а значит была, была надежда! Была…
— Шарк! — сгорбившись, как старик, каким он, в сущности и был — тридцать восемь лет, шутка ли! — рыцарь тяжело соступил с последней каменной ступеньки и замер, склонив голову перед тускло поблескивающей серебром оклада иконой. Крохотную пещерку с едва заглаженными стенами и низко нависающим потолком озаряла лишь пара тусклых свечей.
— Это ты меня наказываешь за обман? — хрипло выдохнул рыцарь. — Обещал пожертвовать все деньги монастырю… за исцеление… а сам вовсе не лечиться сюда приехал. — он стиснул в кулаке отощавший кошель. — Да и от денег тех мало что осталось. Или награждаешь? За ту утопленницу… Показала мне вот… во всей красе… — рыцарь невольно зажмурился, вспоминая плывущую по морю громаду. — Как их раньше убивали-то? — невольно вырвалось у него.
Ладно, кого-то хитростью. Говорят, в далекой варварской Полонии подсунули такому вот начиненную то ли серой, то ли еще какой горючей пакостью овцу. Змей и лопнул, от собственного пламени. Но ведь были же в старину рыцари, ходившие на дракона один на один? Или тогда драконы были помельче этого, нынешнего? А рыцари, видать, покрупнее.
Он же так хорошо все продумал, еще когда впервые услыхал от моряков о виденном у побережья Кипра гигантском змее! Ведь что может быть лучше, рыцарственнее и благороднее, чем спасти здешних обитателей от злобного чудовища… ну и забрать накопленные за столетия его кровавых бесчинств сокровища. Только вот чудовище оказалось… добродушным.
— Нехорошо это, нападать на того, кто тебя отпустил. А мог и убить.
Одним взмахом хвоста мог. А в легендах говорилось, что драконы еще и огнем дышат… хотя враки все эти легенды! Зубов и когтей да непробиваемой чешуи достаточно.
— У меня теперь и меча-то нет! — он еще раз взвесил кошель на руке… и высыпал оставшиеся в нем монеты к подножию вырубленной в скале ниши, в которой стояла икона. При виде редкой горстки серебра кольнуло мгновенное сожаление… но эти деньги ничем уж не могли ему помочь. Ничто и никто не мог. — Поиздержался маленько, прости. Я-то думал сокровище к твоим ногам положить. Уж не поскупился бы… Но не судилось.
— Или просто вас испытывали, монсьер рыцарь! — раздался звучный женский голос.
Рыцарь метнул испуганный взгляд на строгий лик иконы… и только потом сообразил обернуться. Чтобы с изумлением уставиться на лицо в обрамлении белого апостольника.
— Сестра Аполлинария? Что вы здесь делаете? Разве вы не должны… мыть полы?
— Это грубо, монсьер. — обычно неприязненно поджатые губы монахини вдруг дрогнули совершенно девчоночьей лукавой улыбкой. — Неужели вы на меня все еще сердитесь?
Рыцарь только пару раз хлопнул глазами, в полумраке пещерной часовни становясь похожим на выглядывающую из дупла сову. Несколько потрепанную… и вооружённую длинным кинжалом.
— Ну полноте! — сестра Аполлинария шагнула со ступенек и подошла так близко, что он почувствовал легкий аромат совсем не положенной монахине розовой воды. — Должны же мы были удостовериться… — шепнула она ему в самое ухо. — Что вы именно тот, кто нам нужен!
— Кто — мы? — настороженно уточнил рыцарь. Для чего нужен, он предпочитал даже не спрашивать.
— Мать-настоятельница… и я немного. Совсем немного.
— Мне сдалось, вы с матерью-настоятельницей не слишком ладите. — рыцарю очень хотелось отшагнуть прочь, но тогда бы он уперся спиной в икону, а это никуда не годилось.
— Всего лишь мелкие недоразумения! — отмахнулась сестра. — Мы давно объяснились и поладили. Она — хозяйка здешнего монастыря, я — посланница епископа, который хозяин во всей епархии. Что нам делить?
«Например, власть в монастыре» — подумал рыцарь, но вслух не сказал.
— Одно дело делаем. — беспечно продолжала монахиня. — Она. Я. Вы. — бросила быстрый взгляд на рыцаря, тут же опустила глаза.
— Что вы можете знать о моих делах? — хмуро буркнул рыцарь.
— Я же сказала, что знаю: не для излечения вы сюда приехали. Вы ищите… И по вашим расспросам нетрудно было догадаться — что. Или лучше сказать — кого?
«Вралис, пройдоха, разболтал! — рыцарю догадаться тоже было нетрудно. — Надеюсь, он хотя бы содрал с противной бабы столько золота, что ее перекосило от злости!»
— Только вы совсем не там ищите. — снова прошептала она… повернулась и пошла к выходу из часовни. На пороге остановилась — ее закутанное в черное фигура сливалась с сумраком под пещерными сводами, и только лицо и руки ярко белели в полумраке. — Ну что же вы встали? Пойдемте. Я покажу вам вашего То Фелико Терас.
Кованные сапоги рыцаря мерно отбивали шаги по галерее, и неслышно скользила рядом монахиня. Переходы монастыря были пустынны. Рыцарь давно уже заметил: жизнь здесь замирала на свету, и снова оживлялась после вечерни, когда мать-настоятельница выходила из своего дневного молитвенного одиночества. Они миновали галерею и свернули в скрипторий. Рыцарь остановился, разглядывая тяжелые фолианты на пюпитрах, и морща нос от запаха книжной пыли.
— Зачем мы здесь, сестра? — недовольно процедил он.
— Сейчас вам очень хочется съязвить: уж не рассчитываю ли я отыскать чудовище в монастырском скриптории? — хмыкнула сестра Аполлинария. — Я ценю вашу сдержанность. Она еще раз показывает, что мы не ошиблись.
Монахиня присела на корточки у сундука и поковырявшись ключом в замке, отвалила резную крышку. Над сундуком взвилось облако пыли и стайка мелких серых бабочек. Рыцарь звучно чихнул.
— Вот она! — монахиня вытащила из глубины сундука пачку наскоро сшитых пергаментных листов. Пергамент был старый и покоробленный, да еще и наверняка неоднократно подчищенный для новых записей, а потому письмена на нем выглядели весьма бледно. — Вы знаете, откуда взялся наш монастырь?
— Чудо… найденная в пещере икона… — повторил всем известную историю рыцарь.
— Да-да! — нетерпеливо кивнула монахиня. — Только чудо не возводит монастырские стены и не покупает хлеба для трапезной. Все это делают люди. Например, некая ваша богатая соотечественница, сто лет назад отказавшаяся от брачных уз, что навязывали ей на материке, прибыла сюда, на остров, и на свои средства основала монастырь. И стала первой его настоятельницей. — монахиня перевернула растрепанный лист, и рыцарь уставился на миниатюру.
Крохотную и грубую — сто лет назад монастырские писцы были гораздо менее искусны, чем нынешние, да и навряд среди монахинь новосозданного монастыря могли случиться рисовальщицы. Но рисовать это лицо было несложно: четкий прямой нос, такие же четкие, твердого рисунка губы, высокий лоб… То самое лицо, что склонялось над ним во время этих… обследований! Лицо матери-настоятельницы… нынешней матери-настоятельницы!
— Внучка? — растерянно разглядывая миниатюру, пробормотал рыцарь.
— Богородица Дева, прости ему его прегрешения! Здесь монастырь, монсьер! — даже крестилась сестра возмущенно.